В движении вечном

– - Хочешь байку новую? -- спросил он однажды. --- Вчера на речке подслушал.

Вечерами он теперь спешил на стадион и речку, тренировался в беге и плавании.

– - Давай, молоти! -- усмехнулся Игнат.

– - Значит так. Двухтысячный год, школа.

Учитель спрашивает на уроке истории: "Кто такой Брежнев Леонид Ильич?"

Ученик в ответ: "Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой!"

И на этом месте завершающим аккородом Витька рассмеялся таким же коротким, как и его анекдот, отрывистым смехом.

Игнат хохотнул также, но больше из уважения к другу. А если по правде сказать, то этот анекдот показался ему и не очень смешным. Когда миллионы каждый день со всех страниц и экранов, словно наперегонки поспешали выразить "мудрому вождю и верному ленинцу свою признательность лично", а эпоха Аллы Борисовны еще по-настоящему не наступила -- даже не верилось тогда, что когда-нибудь и всерьез сможет реализоваться нечто подобное.

– - А вот еще! -- усмехнувшись снова, продолжал Витька далее. -- Знаешь, как новую водку расшифровали?

– - Которую?

– - "Колос".

– - Не-а... как это?

– - Тогда слушай.

И после коротенькой паузы Витька продекламировал протяжно и звонко:

– - "Косыгин-Останови-Леньку-Обнаглел-Сволочь!"

Здесь необходимо пояснить, что в эпоху развитого социализма цены были постоянными на все за исключением вина и водки. И то цену повышали не так тривиально, как теперь, то есть, просто поставили новую цифру и все. Нет, сперва обязательно меняли этикетку. Именно такое событие, затронувшее живо народные массы и породившее фольклорно эту весьма грубую расшифровку произошло тогда совсем недавно: в магазинах появилось сразу две новые этикетки, "Нива "и "Колос".

Посмеявшись вдоволь, Витька вдруг вновь предстал очень серьезным.

– - Эх, как поступить, как поступить! -- завздыхал раз за разом мучительно. -- Неделька осталась и... час пик! Кто я, и что я останусь, и как повернется, куда?

* * *

Уехал он, не попрощавшись.

Все абитуриенты отъезжали на вступительные одинаково незаметно. Вот только домой они возвращались совершенно по-разному.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В НАЧАЛЕ АВГУСТА

Вступительные экзамены тогда проходили во всех учебных заведениях одновременно и в два потока. Первый с начала августа и по десятое число, второй соответственно с десятого и по двадцатое. Можно было, правда, попытать счастья в одном из престижных московских институтов, а в случае неудачи еще успеть перекинуть документы, но поступить, например, в МГУ... Вряд ли кто-нибудь из посельчан пытался когда-либо сделать это. Так что, по сути, решала одна-единственная попытка.

Экзамены, экзамены...

Множество их пришлось пережить Игнату впоследствии, и не раз наблюдал он ярчайшее проявление тех изумительных необъяснимостей, хорошо известных каждому, кто сдал хотя бы одну сессию. Когда, например, ты с грехом пополам подготовился, молишь назавтра хотя бы того троячка изловчить, а повалила вдруг валом удача, холявная пруха... И наоборот.

Первые победители появились в поселке спустя несколько первых августовских дней: медалистам достаточно было сдать на "отлично" единственно профильный экзамен. Словно вынырнули они откуда-то разом, и теперь их видели повсюду и вместе. Одновременно поползли слухи и про первых неудачников:

– - Лесничего хлопец. Слыхать, цвайман с порога?

– - Слыхать.

– - Слыхать-то слыхать, да не видать что-то.

– - Х-ха, теперь ты его нескоро увидишь!

* * *

Отгремела тревожно короткими грозовыми ливнями первая неделя августа.

И вновь запарило жарко, но не по-июльски с родниковой ясной синью бездонного неба, с ослепительной гаммой огнистого солнца, а как-то душно и вяло. Добела полинявшее, с поволокою блеклое небо теперь подслеповато плавило размытое солнце в нерасторопное сонное пятнышко, что едва доплывало до низкой окраины леса.

– - Ну и засоха сёлета, людцы! -- поговаривали самые старые жители поселка. -- И коли оно было?

Приветливым розовым вечерком присаживались они на затишной завалинке в задушевный степенный кружок.

– - И коли оно так? Ты хоть припомнишь, Иване?

– - А як Костик за Неман у сваты шугал? Напрямки, в одних ботах да лугом!

– - Чей-то Костик?

– - Агрономчин.

– - А-а, так то Михеевич! Что сын начальником важным у Киеве. Так-то, видать, ище до германца было?

– - До германца... до кайзера. А сам ты с которого будешь?

– - Я?.. я-то с пятого.

– - О-о, так ты еще мальчо совсим проть мяне. Где ж тебе помнить, от-то было и лето!

* * *

После парного лёскота громогласых обильных дождей в знаменитой принеманской пуще необычайно высыпали грибы. Носили лукошками, корзинами, ведрами, на целый день шумными компаниями выбирались дружно в лес на решетчатых тряских повозках. В сырой гулкой утренней тиши непрестанно звенело в луговом непроглядном тумане -- и так до самой окраинной плотной фаланги вековых коренастых дубов:

– - Эй, водила, не спи! Погоняй трошки пугой.

– - Ну и неча спешить, еще и те грибы не доспели.

– - Ага, не доспели. У тым лесе уже, як на майском базаре.

– - Не боись! Такой порой хоть на ночь едь, и всякому с гаком...

И вправду, ядреной грибной благодати в то лето отсыпало вдоволь, атласные смуглые шляпки едва помещались в лукошке. На сыроежки-свинушки и нечто подобное даже не смотрели. Из лукошка горделиво выглядывал великопышный мосластый боровик, продолговатый краснощекий белоног-подосиновик, и подберезовик красил -- подберезовики в то лето были, как на подбор крепкие, здоровые, боровикастые.

* * *

В начале августа они встречались уже каждый вечер. И каждый раз, когда пришла пора прощаться, бесконечно долго стояли у калитки на улочке, тесно прижавшись в бархатистом покрове нежной, ласковой, августовской ночи.

– - Игнат, ну пора... пора уже, -- снова чуть слышно шептала она, и снова лишь теснее прижимаясь к нему.

И он отзывался чуть слышно, как на флюидной волне:

– - Пойдем... скоро. Скоро... пойдем.