В движении вечном

Где-то близко-близко были ее горячие губы, и чуткий отзыв бархатистой ладошки, и ландыш хмельной шелковистых волос... И теплота, и созвучье как единого тела.

Застенчивый августовский ветер шелестел лениво крупным листом молодых придорожных каштанов. Любопытные небесные глазки уже сонно мерцали белесой усталой дымкой, все ясней проступали безлюдные дали.

– - Игнат... Игнатик, сейчас мама. Мама опять покличет.

– - Скоро... пойдем. Пойдем... скоро.

– - Светает уже. Тетки заре пойдут к коровам.

– - Пойдут... пойдем, -- шептал в ответ он как эхо. -- Тетки...

И вдруг, словно пробуждался мгновенно:

– - Тетки?.. Пора! Я пошёл.

Он отрывался решительным волевым движением, ступал несколько раз порывисто. Но не мог не оглянуться, она в тот же миг! -- и в тот же миг была снова в его объятиях.

На восходе начинал розоветь далекий небосклон, все чаще бесцеремонно и рьяно заливались, пробудившиеся сполохом, хриповатые певуны. Во дворах по соседству были слышны первые домашние стуки.

Поселок просыпался.

Неприметно, стремительно, сладостно пролетали незабвенные минутки бирюзового лета. И одно лишь изредка импульсным отблеском, словно сквозь сон: "Витька... час пик!"

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРОЩАЙ, БИРЮЗОВОЕ ЛЕТО!

1

Земля-вода-пространство-небо

Ясное росистое утро.

Алая полоска зари на лесистом небосклоне, молочный дымчатый туман во влажных ложбинах, над спящей рекой, над камышовыми старицами. Мягкие стылые вздохи недалекой уже осени.

Игнат с двумя ореховыми удочками и легким алюминиевым бидончиком выходит неспешно на пожухлый, иссушенный обильным солнцем луг знакомой, утоптанной стежкой.

– - Привет, гулёна!

Там его уже поджидает нетерпеливо Витька. Живо здоровается за руку, перекидывая ловко в другую свои такие же нехитрые рыболовные снасти. Сверкает, искрится в его глазах знакомая лукавая хитринка:

– - Давно она отпустила? Или не поспел еще в хату, схватил только уды?

– - Нетушки, я сегодня пораньше отпросился! -- отвечает сонно Игнат. -- Ради такого веселого дельца. С полуночки расстались, когда и не надто развиднело.

Отвечает, зевая, скоро теньким добродушным смешком. И, словно сбросив тем самым последние прилипчивые обрывки сна, спрашивает уже бодро, энергично:

– - Так что, студент, будет сегодня удача? Не всю ее в тамошних битвах покинул?

В ответ Витька улыбается широко, белозубо. Так он улыбается уже с неделю после своего триумфального возвращения и рассказывает, рассказывает... И всем вместе, и каждому из посельчан в отдельности: нет теперь ни единого человечка во всей округе, кто не знал бы почти наизусть о его удивительных приключениях на вступительных и не слышал еще о "гениальной" его идее.

– - Куда двинем? -- уточняет Игнат. -- В Железный?

Все с той же широкой улыбкой Витька кивает головой. Это их любимое место.

Парни впервые за лето выбрались "на щупака".

Был самый сезон, и не потому вовсе, что в другое время щука, зубастая прожорливая хищница не очень-то интересовалась живцами. В этом деле как известно, пескарь голова, да только попробуй-ка с начала выловить этого самого пескаря, например, весной в мае, когда даже и верховодку не особо приманишь. Да и что за живец верховодка? -- не живуча, губка тоненькая, поплавок со свинцовым грузилом едва тащит; всунется дура с испугу в густую водяную поросль или та же щука в азарте едва ухватит за хвост, только потянешь удилище, как уже пусто на полегчавшем уныло крючке.

Весной мальчишки вот что делали. Брали длинное метра в три широкое марлевое полотно, оно хорошо пропускало воду, раздуваясь в охватный пузырь против течения. Двое держали по сторонам, а третий загонял, только так и удавалось добыть немного подходящей рыбешки в студеной воде на мелководье.

Зато в конце августа лепота! -- только успевай забрасывать упругого мясистого червячка-"цыгана", с пологого песчаного берега. Лишь полчасика минуло, а у парней в серебристых бидончиках уже кишмя кишели губастые живучие верткие пескарики.

По старому бревенчатому мосту перешли на противоположный берег реки. Справа за мостом Неман с полкилометра как линейкой ровняли, но затем река чуть не под прямым углом заворачивала резко влево, и дальше снова была равнина. Парни двигались наискосок, словно по гипотенузе гигантского травяного треугольника, в азарте спешно ступая тяжкими, набрякшими обильной утренней росой кедами по узенькой луговой тропке. Миновали протяжную, заросшую низкой осокой, подковообразную старицу; их, очень схожих, по всему лугу изогнутыми камышовыми озерцами синело множество. Некоторые, наиболее крупные, даже имели свое название: Затока, Старый Неман, Камыши, Синевица...

В начале показался, замаячил неровной кустистой кромкой дальний пологий берег реки. Там густым невысоким лозняком изумрудно курчавился песчаный пляж. С ближней же стороны, иссушенный небывало жарким летом, жухлотравый берег обрывался внезапно вертикальным в три роста пепельно-серым дерновым отвесом, и лишь возле самой воды белела тоненькая полоска заливного суглинка. А дальше ? черная глубь, полшага и с головой.

Из земли здесь во многих местах проступала ноздреватая ржавая россыпь железистого рудняка, от того и название это пошло: Железный Берег.

Парни застыли в нескольких метрах от береговой кромки, начали осторожно разматывать удочки.

– - Гляди-гляди, какая барракуда плёхнула! -- толканул тихонько приятеля в бок Витька.

По идеально гладкой водяной поверхности разошлись валкие круговые расплывы.

– - Видал, как хвостом долбанула?

– - Наша будет!

– - Тс-с...накаркаешь.

Осторожно закинули удочки. Стараясь не высовывать голову за тонкий краешек дернового карнизика, медленно повели шаткие поплавки вдоль иссохшего, загрубелого берега.