В джунглях Юга

Охотник пропитывал ядом свои стрелы! Я так увлекся этим зрелищем, что боялся даже дохнуть.

К рассвету все пятьдесят стрел были готовы и успели подсохнуть. Попробовав, не липнут ли, охотник отобрал двадцать штук и сложил их в бамбуковый колчан.

— Чуть только кожу поцарапает — уже смертельно. Но эту штуку можно и как лекарство пить. Живот болит — глотни чуток и сразу здоров.

У меня мурашки по спине побежали, и, не вытерпев, я сказал:

— А вдруг во рту или в животе есть какая-то язвочка, так ведь и умереть можно!

Охотник очень внимательно посмотрел на меня.

— То, что ты говоришь, вообще-то верно. Но ведь бедняки, те, кто не жирно ест, очень редко животом болеют.

Снаружи постепенно светлело. Охотник вручил отцу арбалет и колчан со стрелами:

— Такое время… они даже сюда придут. Я тебя, Тян, ценю как храброго человека — такому не страшно и золото доверить. Если отравленные стрелы попадут в руки трусливого человека, они много бед могут наделать. Я ничего не сказал твоей жене, решил, что она испугается и может помешать нашему делу…

Отец поспешно прервал его:

— Ты правильно сделал, что был осторожен. А моя жена, конечно, она с предрассудками, но что касается храбрости… ты верь моему слову, тут она нам не уступит!

— Ну, если так, значит, я перед ней очень виноват! — искренне огорчился охотник. — Как-нибудь приду принесу ей что-нибудь в подарок — надо мне свою вину загладить.

Я пошел вниз отвязывать лодку, за мной бежал гиббон и скалил зубы. Отец, прощаясь, похлопал Дерзкого по плечу:

— Спасибо тебе, тысяча благодарностей!

— Да за что же, Тян, ведь для общего дела!

Отец повесил на спину арбалет, привязал к поясу колчан со стрелами и спустился в лодку.

Я взял в руки весло и, подняв голову вверх, крикнул:

— До свидания! Когда поедете к нам, привезите нам с Ко маленького кабанчика!

— Обязательно! У меня все есть — весь лес мой! Что хочешь привезу! — воскликнул охотник и помахал нам вслед рукой.

Глава XI ПОЖАР В ДЖУНГЛЯХ

Километра через два от хижины охотника канал стал таким мелким, что пришлось сложить весла и отталкиваться шестом.

— Рановато в этом году пересохло. Всегда в это время воды еще по пояс…

Отец с силой воткнул в дно шест и оттолкнулся. Лодка немного продвинулась вперед. Так мы прошли какую-то часть пути. Когда подошли к месту, где было чуть поглубже, отец велел мне взять вещи и выйти на берег, а сам затопил лодку и, набрав водорослей и ряски, прикрыл сверху, чтобы не растрескалась от жары.

Как мне казалось, мы бестолково кружили по лесу, но тем не менее примерно через час мы вышли точно к тем деревьям, возле которых вчера сделали привал.

В жаркие, душные дни сухой лес, освещенный золотистыми лучами, предстает во всем своем величии. Тянутся к небу гигантскими свечами белокорые канариумы [35] с ниспадающими листьями. От безбрежного зеленого моря листвы, кое-где уже тронутого увяданием, идет аромат окуренных лучами солнца каепутовых листьев. В бесконечную синеву неба несется разноголосое пение птиц. На широких полянах, возле кустарника, вдоль водных проток, где листва по-прежнему сочная и налитая, стрекочут кузнечики и цикады, а над яркими цветами, которые, едва распустившись, тут же вянут от жары, стремительно носятся бабочки и стрекозы. Дурманящим ароматом множества безымянных лесных цветов напоены полуденные лучи солнца; он убаюкивает, разливает по всему телу непреодолимое желание тут же уснуть, привалившись к одному из деревьев.

35

Канариум — высокое дерево с нежной древесиной коричневато-серого цвета, которая легко поддается полировке и используется для мелких поделок — во Вьетнаме из нее делают красивые статуэтки и ларчики.

Я проспал так в полуденном лесу довольно долго. Перед этим мы с отцом набрали два полных ведра меда, а мою заплечную корзину заполнили белым воском, из которого я налепил аккуратных круглых катышков, похожих на гусиные яйца.

Я сидел, прислонившись спиной к стволу густого, развесистого дерева, и задумчиво смотрел на тонкие, легонько подрагивающие нити паутины. В усталом молчании леса, освещенного заходящим солнцем, все звуки казались приглушенными, сдержанными. Я прислушивался к полету золотистой пчелы и только хотел посмотреть, где же она сама, как вдруг небо сотряс рев моторов. Три черных вражеских самолета, три «чирка», сделали круг над берегом реки, потом снова вернулись и, несколько раз повторили этот маневр. Скоро снова послышалось гудение. «Чирки» показались высоко в небе среди облаков и стали снижаться. Сначала над лесом пронеслись пулеметные очереди, потом одна за другой стали падать бомбы.

Лес, еще минуту назад такой спокойный, был разбужен. Земля дрожала так, что казалось, вот-вот разверзнется. Отец толкнул меня за огромное, в три обхвата, хлопковое дерево — укрыться от пуль.

И-и-и-и… С резким пронзительным свистом медленно приближались три огромных белых самолета. Они летели в один ряд, так низко, что видны были опознавательные знаки на крыльях.

— Ложись, Ан! Что-то черное бросают… Они…

Отец, не договорив, толкнул меня в траву. За время эвакуации я уже научился, что надо делать в таких случаях. Я уперся в землю обеими руками, чтобы приподнять грудь, голову вытянул вперед, а туловищем прижался к земле, как ящерица. Так не ударит в грудь взрывной волной, даже если бомба разорвется неподалеку.

Фьюить… фьюить… фьюить… Что это? Почему не слышно взрывов?

— Наверно, пустые бомбы, не поднимай пока голову! — сказал отец и тут же вскрикнул: — Ан! — Я никогда не слышал у него такого испуганного голоса. — Они подожгли лес, сынок!

Он схватил арбалет, потянул меня за руку и потащил за собой.

Черная клубящаяся завеса поднималась над берегом реки. Едкий запах гари и бензина становился все слышнее. Над макушками деревьев у реки вспыхнуло красное пламя.

У нас над головами все еще ревели моторы. С самолетов больше не стреляли. Теперь слышен был только один звук: фьюить… фьюить… фьюить… Горело уже со всех сторон. Треск лопавшегося тростника раздавался все ближе и ближе. Ветер доносил горячее дыхание пожара.

— Как мы дотащим два ведра с медом?! — закричал я.

— Самим надо спасаться!

Отец сбросил с головы нон и, сжимая в руках арбалет, потащил меня за собой наперерез ветру, прямо туда, откуда шел на нас огонь.

— Там горит, не надо туда, отец!

— Проскочим! Ты уж постарайся. Если повезет, то успеем… — задыхаясь от быстрого бега, прокричал он.

Дым разъедал глаза. Я бежал зажмурившись, крепко ухватившись за руку отца, боясь хоть на мгновение отпустить ее. Вдруг я услышал нагонявший нас громкий топот множества бегущих ног.

— Отец! За нами враги гонятся!

— Откуда им здесь быть! Беги, не оглядывайся! — прикрикнул он на меня.

Но я все же оглянулся. Это были не враги. Из дыма появился кабан, бегущий впереди стаи, огромный, почти с теленка, со вздыбившейся на загривке шерстью. Впереди, как два острых ножа, торчали огромные клыки. За стаей кабанов бежали тапиры. Пятнистые олени и косули на полном скаку перепрыгивали через кустарник и низкие деревца. Наперегонки мчались лани, камышовые лисы. Время от времени что-то тыкалось прямо нам в ноги. Я споткнулся о что-то мягкое и скользкое. Это был древесный удав; извиваясь кольцами, он исчез в зарослях. То и дело дорогу перерезала какая-нибудь большая змея. Отец старался избегать змей, но иногда бежал, уже не обращая внимания на их раздувшиеся или плоские головы, шипящие и брызгающие слюной. Мартышки, черные макаки, гиббоны, испуганно крича, прыгали с ветки на ветку; один белощекий гиббон с детенышем на руках спрыгнул на землю и побежал следом за нами.