В год огненной векши

– Я тебе здесь не сватья. У самого дочка подрастает, - лукаво улыбаясь, кивнул князь на Забаву, сидящую на другом конце стола рядом с младшими братьями.

– И не увидишь, как вырастет невеста, - осторожно заключил Болеслав, не понимая, к чему хозяин завел этот разговор.

– Вырастет… Уж кому попало ее не отдам, - задумчиво продолжал Мирослав. – А вот твоему молодцу отдал бы…И за приданым бы не поскупился.

Эту последнюю фразу князь произнес тихо, доверительно глядя в глаза Болеславу. Когда до того дошел смысл сказанного, князь чуть не поперхнулся.

«Это что же, - размышлял он, - князь сам предлагает свою дочь в невестки?»

– Хороша будет невеста!
– ответил задумчиво, уже иначе поглядывая на девочку. – Только молода больно…

– А мы обряд проведем да обещание дадим, а лет через 5, в год огненной векши, присылай сына, - с готовностью предложил Мирослав.

Северомирский князь взглянул на сына, хмуро сидящего подле и никак не выражающего своего мнения, на смуглую подвижную девочку, играющую с братьями, и согласился:

– Ну что ж, так и решим: отдавай Забаву - вот мое княжеское слово. А как настанет год огненной векши – Всеволод приедет и заберет невесту.

Обручить детей решили следующим же утром, потому, осушив кубки, отправились каждый в свои покои. Гридница давно опустела, и в княжеских хоромах воцарилась тишина, только в двух опочивальнях не спали.

В покоях северомирских князей, понурый и растерянный, ходил из угла в угол молодой княжич. Он искал и не находил повода отказаться от обряда. Еще хмельной и очень довольный собой Болеслав прямо из кринки пил кислый клюквенный квас, принесенный слугами на случай похмелья.

– Ты мне обещал, отец, что не будешь неволить, - упрекал Всеволод князя. – В нашем роду испокон веку жен себе князья сами выбирали.

Болеслав только зло сверкнул глазами и отставил квас, вытерев губы рукавом.

– Да уж, дай тебе волю, так ты бы выбрал… девку гулящую, - и продолжил нравоучительным тоном.
– Породниться с Мирославом – честь для нас. Земли приграничья твоими будут, уж я позабочусь. У князя трое сыновей – в любом деле тебе подмога. Да и чего раньше времени о том думать? За 5 лет многое может случиться, княжна мала еще, неровен час - помрет.

– Но обряд-то завтра…- настаивал Всеволод, отчаянно пытаясь отговорить отца.

– Эка невидаль, сын! Кровью идола напоить. Завтра же и в обратный путь тронемся. И боле о том не говори, - заключил Болеслав и, улегшись на скамью, отвернулся к стене.

Он был очень доволен собой, и через минуту в горнице уже звучал его раскатистый храп.

А в другой части дома, в покоях Мирослава, тоже не спали и при свете чадящей лампады спорили еще жарче.

Князь без сапог, в одной льняной рубахе навыпуск и портах сидел на скамье, опустив тяжелую голову. Сыновья, средний и младший, сидели по обе руки, так же задумавшись. Старший, уже успевший умыться и переодеться, уперев руки в бока, расхаживал по опочивальне и зло поглядывал на отца.

– Все равно не пойму, зачем ты Забаву за него отдаешь! – кричал Владигор. – Придет время – женихи один лучше другого понаедут. А за этого паскудника я б и рабыню не отдал.

– И вправду, отец, - вторили младшие, - откажись от сговора, пошутили на хмельную голову и забыли.

– Я слово княжеское не нарушу и Забаву за другого не отдам, - поднял голову князь, - А вы много чего не знаете, так и молчите. Да ведь не завтра же ему Забаву отдавать надобно, мало ли что за 5 лет сделается. А княжич и в бою хорош, и тебя вон посрамить сумел, - с горькой усмешкой посмотрел он на старшего сына.

Тот, еще более распаляясь, сверкнул глазами и, присев перед князем на корточки, торопливо заговорил:

– И я про то, отец! Ведь мальчишка этот уже на коленях стоял, чуть пощады не просил, а тут вдруг откуда только сила взялась, будто сама Мать Сыра Земля помогла, сам Перун в него силу вложил.

– Ну а коли сам Перун ему помогает, так негоже нам с ним спорить, - громко сказал Мирослав и встал со скамьи. Сыновья поняли, что на этом разговор окончен и побрели к выходу.

Глава 5

Когда свежее утро серпеня сошло на землю, Забаву привели к отцу. Служанки так расстарались, что Мирослав не узнал свою дочь: на ней дорогое заморское платье, голову украсил венец с самоцветами, на шее - жемчуга. И без того черные брови намазали углем, щеки натерли свеклой.

– Умыть да переодеть сей же час! Мала еще княжеские жемчуга носить! – гневно закричал князь.

Через полчаса перед земляным валом, на котором находилось древнее капище, стояла Забава в окружении братьев. На этот раз ее одели в белый сарафан, подол которого украшал ярко-красный узор, а лиф был расшит мелким бисером. На шее только бабкин оберег на суровой нитке, на голове – светлое очелье с подвесками. Старая Варна, жрица богини Мокоши, взяла Забаву за руку и, подведя к стоящему здесь же Всеволоду, соединила их руки.

– Как на этот увал взойдете вдвоем, так и век вдвоем вековать будете, - сказала скрипучим голосом. Потом подтолкнула детей вперед, к капищу, где, стоя у почерневшего деревянного идолища Перуна, ожидали их князья и жрец бога-громовержца.

Всеволод держал теплую ручонку девочки и не мог смотреть на нее. Стыд и злость терзали его душу. Всю ночь ему снилась плачущая растрепанная Рада, сидящая у порога княжеской гридницы; всю ночь он корил себя за малодушие, за то, что устыдился и позволил глумиться над ней. Предстоящее обручение же казалось ему еще большим позором. Он не мальчишка уже, а воин, наравне с отцом защищавший Северомирские земли от недруга. И ему отец во хмелю подыскал в невесты эту девчонку!

От Забавы не укрылось настроение Всеволода. Иногда она исподлобья поглядывала на своего спутника и замечала сдвинутые брови, сжатые губы. Но в силу возраста и веселого нрава девочка не разделяла настроения своего жениха. Ей было радостно, что ее окружили таким вниманием. Всеволод ей казался красивым и статным. А недавно она видела, как он поборол самого Владигора, которого никто не мог свалить с ног. Успокаивали ее и разговоры о том, что ничего для нее пока не изменится, будет жить она с братьями и отцом по-прежнему.

Взойдя на увал, молодые поклонились статуе Рода и Мокоши и подошли к самому высокому идолищу Перуна. Жрец взял руку Всеволода, засучил рукав. Мирослав подставил под руку серебряную обрядовую чашу, жрец полоснул кривым ножом по запястью княжича. Появилась тонкая красная полоска, и кровь должна была бы закапать в чашу, но прямо на глазах присутствующих рана срослась и в чашу не упало ни капли. Все ахнули. Мирослав протер глаза. Жрецы переглянулись.

– Глубже режь!
– сердито выкрикнул князь Болеслав.