В год огненной векши

У жреца вспотели ладони. Он удобнее взял руку Всеволода, сильнее полоснул по его запястью, так что княжич поморщился от боли, но, как и в первый раз, рана срослась прямо на глазах.

– Не хочет Перун жертвы, - забормотал жрец, проводя заскорузлыми пальцами по совершенно невредимой коже запястья. – Не бывать свадьбе!

Тогда в оглушающей тишине раздался негромкий скрипучий голос Варны:

– Руку-то отыми. Ишь вцепилась… - все посмотрели на Забаву, которая держала Всеволода за левую руку.

Забава и Всеволод удивленно глянули друг на друга и расцепили руки.

– Режь, - заскрипела Варна жрецу. – Будет тебе жертва.

Жрец быстрым движением рассек кожу на руке Всеволода и накапал в чашу его крови, потом прикоснулся ножом к запястью Забавы, и в чашу закапала ее кровь. Смешанную в чаше кровь плеснули на алтарь. Белый столб поднялся в небо, и жрец забормотал:

– Как река берегу, птица небу, дерево земле, так и Забава принадлежит Всеволоду. Как стрела без лука, пчела без цветка, лист без дерева, так и Всеволода не будет без Забавы. Перун принял ваши жертвы. Отныне ваши судьбы связаны.

Жених и невеста склонили перед идолом головы и, взявшись за руки, первыми пошли по дороге к городу. Девочка была веселой, несколько раз что-то спрашивала у Всеволода, не обижаясь на его недовольный и растерянный вид.

Княжич и вправду был рассеян. Еще там, на капище, едва смешанную кровь их плеснули на жертвенник, стало нестерпимо покалывать кончики пальцев. Теперь же все кисти рук горели огнем так, будто Всеволод и вправду сунул их в костер. Пока шли до города, княжич несколько раз едва не потерял сознание от боли, лишь страшным усилием воли заставляя себя терпеть. Между тем, сколько он не смотрел на свои руки, ничего необычного не видел.

«Неужто Перун гневается или кровь пращуров не принимает иноземку, а, может, это ведьма мучает меня?» - гадал он.

Внезапно боль начала утихать, и у городских ворот Всеволод уже думал, что ему померещилось со страху.

Вернувшись с капища, северомирцы стали готовиться к отъезду. Путь предстоял неблизкий, и до полудня нужно было выехать из Светограда.

В горницу, в которой они с отцом ночевали, княжич заглянул проверить, не забыто ли что впопыхах. Мельком оглядев полутемное помещение, заметил, что под лавкой серый котенок играет серебряной пряжкой от северомирского плаща. Подняв с пола пряжку и зажав ее в одной руке, другой потрепал животное по гладкой короткой шерсти.

С улицы раздался голос отца, и Всеволод заторопился покинуть горницу. Перед крыльцом уже толпились провожатые, ждали только его. Легко вскочив в седло, княжич лишь мельком взглянул на кареглазую девочку, ставшую его невестой. Он рад был наконец покинуть Светоград и едва сдерживался, чтоб не пришпорить своего вороного и не понестись прочь.

Ветер быстро развеял пыль, поднятую северомирскими конями, и дом Мирослава зажил прежней спокойной жизнью. Одним лишь был омрачен этот светлый день: не прошло и получаса со времени отъезда северомирского князя, как служанка, подметавшая полы в горнице, нашла под лавкой мертвого котенка.

Глава 6

Высокая стройная красавица с длинной темно-каштановой косой и карими искристыми глазами стояла напротив большого зеркала в серебряной раме и улыбалась своему отражению. Вот и девятнадцатый год пошел… Завтра приедет, наконец, жених, и все в ее жизни изменится. Пять лет длится их обручение. Послы из Северомирских земель каждое лето приезжали с дорогими подарками, а в этом году с посольством ждали самого Всеволода.

Всеволод… Это имя грохотало и пело для Забавы. Она его почти не помнила, но так привыкла считать себя его невестой, что уже не мыслила о другом женихе. В ее памяти сохранился образ темноволосого голубоглазого юноши, которому она приписывала разные чудесные качества и была уже загодя влюблена. Единственное, что огорчало Забаву - это отношение к жениху братьев, особенно старшего. Владигор много раз уговаривал отца и сестру разорвать помолвку. Но Мирослав стоял на своем, а Забава во всем полагалась на отца.

Без стука отворилась дверь, и, тяжело ступая через порог, в светелку вошел князь Мирослав, поседевший и постаревший, но все такой же прямой и крепкий.

– Не спится, Забава?
– улыбнулся он дочери.

– Не спится, отец, - кивнула девушка, присаживаясь на лавку и сгоняя серую свернувшуюся в клубок кошку, чтобы дать присесть отцу.

Князь сел, тяжело вздохнув, и искоса пытливо посмотрел на княжну. Надо же, какой стала дочь! И на мать похожа, и Мирославова порода видна, как во всех детях его.

Кошка потерлась о ноги Забавы, потом прыгнула к ней на колени и улеглась, мурлыча. Девушка погладила ее по мягкой шерсти.

– Все же ужились они с Рыжей, - усмехнулся князь, кивнув на бельчонка, вертевшегося в другом углу горницы, у окна. Еруслан привез его Забаве чуть живого из леса больше недели назад.

– Мурка ее не обижает, - ответила Забава, выжидающе глядя на отца. Ведь не о векше же пришел говорить он с ней накануне приезда жениха.

Мирослав снова вздохнул и решился:

– Тяжелый разговор у меня к тебе, дочка… Важный, - и замолчал надолго, собираясь с мыслями.

– Жених завтра приедет, и уж не до того будет, а ты, чтоб обиду на меня не держала, знать должна, почему я единственную дочь в чужие земли отдаю за незнамо кого. Братья вон твои изводят меня: почто отдаешь Забаву в Северомирск. А ты сама как рассуждаешь? Может, здесь приглянулся кто, а я и не ведаю?

Забава покраснела и тихо ответила отцу:

– Никто не люб мне, батюшка. Я слово дала, кровью моя клятва связана.

– Эх, - с горечью произнес Мирослав, - и не было бы той клятвы, кабы не сила в тебе да кабы не бабка твоя колдунья.

И Мирослав начал рассказ о том, что много лет терзало и не давало покоя, но о чем должен был помнить ради собственных детей.

Жена князя, мать троих его сыновей, умерла в горячке, когда Мирославу шел уже четвертый десяток. Она была умной и доброй, жили они в ладу, о другой князь уже не помышлял. Но прошло время, и все больше стал он сознавать, как еще силен телом и душой, как играет молодая кровь и наваливается тоска одиночества. К тому же и в свои лета он был силен и здоров, привлекал девичьи взоры суровой мужской красотой

В тот год месяц червень стоял небывало жарким и сухим. На Купалу за городом жгли костры, у реки собрался народ. Мирослав оседлал коня и поехал подышать прохладным воздухом у реки да посмотреть на чужое веселье.

На древнем капище, огороженном частоколом, ярко горели костры, жрецы творили обряды. По реке плыли венки с зажженными свечами – девушки гадали на судьбу. Вода в реке была теплой, будто парное молоко, но никто не купался – боялись водяного.

На игрище князя встретили радостно, поклонами, песнями, стали зазывать к кострам да хороводам, но Мирослав даже не сошел с коня, издали наблюдая за происходящим.