В горах ближе к небу
Шрифт:
Батыркулов с утра чувствовал себя хуже некуда. Разболелся желудок: давала о себе знать старая язва.
— Я буду только чай, — раздраженно сказал он черноглазой таджичке, которая принесла ему завтрак.
Та забросила длинные косы за спину и вздохнула.
— Может быть, попозже?
— Нет, я сказал! — рявкнул Батыркулов. — Забирай все!
Через минуту ему стало стыдно. Он даже захотел извиниться за резкость, но девушка уже ушла. В желудке вспыхнул очаг боли, как будто изнутри жгло каленым железом. Председатель
— К вам можно? — просунул голову в дверь Изотов.
— Заходи, — ответил Батыркулов, преодолевая дурноту.
На лбу выступила испарина. Он достал из кармана носовой платок и промокнул лицо.
— Неважно выглядите, Хушкадам Одилович, — сказал инженер, усаживаясь на длинную скамью.
— Сам знаю. У тебя ко мне дело? Изотов кивнул.
— Тогда говори. Чего мнешься?
— Я вижу, вы не в духе…
— А ты не обращай внимания! — разозлился Батыркулов. — В духе, не в духе! Я не жених, а ты не красна девица. Мы с тобой и без любви поговорить можем.
— Ладно, я в другой раз зайду, — пробормотал Изотов, поднимаясь.
— Сядь! Ну, язва у меня разыгралась! Так скрутила, что сил нет терпеть… Аж в глазах темно. Настроение тоже… соответствующее.
— Может, я за врачом сбегаю?
Батыркулов от боли забыл, что у него в комиссии есть врач и медикаментов в медпункте строителей достаточно. Хоть бы укол обезболивающий сделать, сразу бы полегчало.
— Говори, зачем пришел, — уже спокойнее произнес он. — Врачи потом. Успеется.
— Я про нишу, что в горе обнаружилась. Надо бы ее исследовать. Правда, там завал образовался. Взрыв произвел двоякое действие: с одной стороны, открыл нишу, с другой… там породы насыпалось немерено.
— Породу разобрать можно, — сказал Батыркулов, прислушиваясь к боли в желудке. — Чем вам и следует заниматься. Завал в туннеле положено было ликвидировать в течение трех дней. А уже сколько прошло?
— Проходчики отказываются разбирать завал в районе ниши. Боятся.
— Заставьте солдат! Что вы с ними панькаетесь? Детский сад…
— Военные делают, что приказано, но… вяло. Иными словами, скрыто саботируют ведение работ по очистке туннеля.
Батыркулов развел руками.
— Что ж ты от меня-то хочешь, братец? Мои эксперты что могли, сделали. Пробы грунта и воздуха брали, радиоактивность замеряли… Все почти в норме для данной местности. Самому мне туда идти породу разгребать? Ты этого требуешь?
— Нет, конечно, — растерялся Изотов. — Как же быть?
— Не знаю!
Председатель отвернулся и посмотрел в окошко вагончика. Было пасмурно, моросил мелкий дождь. Строители стояли группами по два-три человека, курили, что-то лениво обсуждали. Они явно не спешили в туннель.
— На что тебе сдалась эта ниша? — с досадой спросил Батыркулов.
— Так ведь… наверное, в ней вся загвоздка. В этом месте творится что-то странное. Вот и…
— Горит, да? — не дослушал председатель. — Невтерпеж? Подождать никак нельзя?
— Можно… — опешил Изотов. — Только вы же сами подгоняете. О сроках напомнили.
— Ладно, подумаем, — морщась от очередного приступа боли, сказал Батыркулов. — Сходи, братец,
за врачом. Пусть укол мне сделает. Вели, чтобы он все необходимое с собой взял.Председатель комиссии так побледнел, что Изотов вскочил и опрометью кинулся в медпункт.
По дороге он едва не сбил с ног Марата, который шел ему навстречу с двумя мужчинами. В одном инженер узнал Женю Голдина, а второй был ему незнаком.
— Куда это вы так торопитесь, любезнейший? — со скрытым ехидством осведомился «Багров».
— За врачом, — на ходу бросил Изотов. — Батыркулову плохо!
Мужчины переглянулись и направились к вагончику, где расположились члены комиссии.
— Я к ребятам, — сказал Голдин, прощаясь. — Узнаю, какие у них планы. Вдруг Илья тоже решил возвращаться в Москву. А когда нам можно будет уехать?
Марат обвел окрестности задумчивым взглядом. Горная гряда тонула в молочной мгле. Все казалось серым, унылым.
— Думаю, что скоро, — ответил он. — Совсем скоро.
— Да? — обрадовался Голдин, и его мальчишеское лицо озарила улыбка. — Тогда я побежал!
Хаким, — это он был вторым мужчиной, который пришел с Маратом из общины, — удивленно хмыкнул.
— Чего это он скачет, как горный козел?
— Молодой еще… глупый, — ответил Калитин. — И счастливый в своем неведении.
— А мы с тобой — умудренные жизнью аксакалы, — пошутил Хаким.
Совместная «прогулка» к Священной Горе сблизила их, и они перешли на «ты».
— Что-то вроде этого, — серьезно кивнул Марат. Он открыл дверь вагончика, пропуская Хакима внутрь. — Сначала отдохнем, а потом нам предстоит долгий, очень долгий разговор.
Вагончик был пуст. Все разбрелись по своим делам. На столе стояли пиалы, тарелка с лепешками и пузатый чайник.
— Еще теплый, — сказал Марат. — Будешь?
Хаким отказался. Они сразу легли. Все тело гудело от усталости, особенно ноги. Хаким, несмотря на это, быстро уснул, а Марат все вспоминал… как они ночью возвращались в общину, как привели Якова, как закрылись в комнате Нангавана и попытались вызвать его на откровенность…
Гуру казался безумным. Его глаза ничего не выражали, кроме жажды поскорее избавиться от назойливых расспросов.
«Степан Макарович, расскажите мне о золоте», — попросил Марат.
«О каком еще золоте?» — вскинулся Нангаван.
Он надеялся, что ему удастся избежать запретной темы. И вопрос поверг его в замешательство.
«О том золоте, которое обнаружилось у вас под матрацем. Два самородка — побольше и поменьше. Припоминаете?»
«Почему я должен отвечать вам? Какое вы имеете право вмешиваться в нашу жизнь отшельников? Мы уединились здесь, в горах, для медитации…»
«Да-да, я знаю, — перебил его „член комиссии“. — И про уединенную жизнь, и про медитации. Меня интересует золото. Вы понимаете?»
«Какое золото? Что вы себе позволяете, молодой человек?»
Хаким шумно встал, вышел и через пару минут вернулся с темной тряпицей, в которую были завернуты самородки.
«Вот о чем идет речь», — сказал он и положил самородки на стол.
«Где вы их взяли, господин Чичагов?» — наступал Марат.
Нангаван уставился на золото, как будто впервые его увидел.