В гостях у сказки, или Дочь Кащея

Между тем на лагерь спускалась ночь. На потемневшем небе зажглись первые звезды, поначалу робко, а потом все смелей запел, защелкал какой-то птиц, на землю вместе с росой спустилась прохлада...

– Спать пора, –откуда ни возьмись рядом с Любой оказался Терминатор. Только что не было и вот, стоит как ни в чем не бывало. Словно бы из воздуха сгустился.

– Не хочу. За день выспалась.

– Остальные устали.

– Пусть отдыхают, - пожала плечами Люба. – А я тут посижу. Можно?
– решила проявить вежливость она.

– Я тоже отдохнуть не прочь, - вздохнул он, подтащил поближе чурбачок и уселся.
– День долгий был.

– Так иди.

– Не дело это. Жену в лесу бросать...

– Ой, ладно!
– слушать стенания про ночь, жену и нечисть сил у Любы не было.
– Иду я! Иду!
– и чуть не бегом кинулась к телеге.

– Куда, заполошная?
– остановил ее мужской голос. – В шатер иди.

Решив, что сейчас не самое лучшее время, чтобы показывать характер Люба прихватила из телеги храмовый балахон и свернула к цыплячье-желтому шатру.

– Что тут есть? – замерла на пороге.
– Сплошная лежанка? Ясненько, – скинула обувь и прошла внутрь, чтобы устроиться в уголке.

– Чего сидишь? – зануда Терми?атор минуты покоя Любе не давал.
– Ложись, спать будем.

– Спасибо, належалась, – поблагодарила она, собираясь в комочек покомпактнее.

– Боишься?
– догадался он. – Зря. Уж прости за прямоту, но без брачного кубка у меня на тебя не встанет.

Любаша от такой простоты обалдела. Можно, в принципе, объяснить этому качку безголовому всю глубину его заблуждений, но не стоит.

– Ты, конечно, горячая штучка, - тем временем продолжал этoт самоубийца, – но меня на кикимор не тянет.

– Завязывай хамить - из последних сил взмолилась Люба. – И так завыть хочется.

– От чего?
– приподнялся на локте он.

– От великого счастья. Веришь? – не в силах находиться рядом с этим, блин, моральным уродом, она вскочила и, пoзабыв про сапоги, босиком побежала к телеге и забралась внутрь. Для разнообразия пла?ать Люба не стала. ?отелoсь не рыдать, а настучать по самодовольной терминаторской роже. ‘Жаль, что это невозможно,’ - пыхтела Любаша, прислушиваясь не идет ли к ней на разборки тупой, самодовольный качок.

Слава богу, все было тихо. Немного успокоившись, Люба к своему удивлению раззевалась и вскоре уснула. Сон ей приснился... эротический. По остроте ощущений он ничуть не уступал вчерашней храмовой гимнастике, но в отличии от нее был наполнен нежной чувственностью.

Там, во сне она лежала на боку, выгнувшись таким образом, чтобы дать большую свободу прижавшемуся со спины мужчине, неторопливые движения которого сводили с ума. Грудь налилась жаром. Дыхания не хватало. Между ног все трепетало.

– Сильнее, - не выдержала она.
– Пожалуйcта, - взмолилась, потому что уже чувствовала приближение мощного словно океанский прилив оргазма. – ?ще! Да!
– выгнулась сильнее, получив желаемое... и проснулась, чтобы почувствовать жар сильного мужского тела, заполняющего ее до упора, крепкие объятия, прерывистое дыхание.

– Степан, ты?
– испуганно трепыхнулась Люба, подаваясь от него.

– Я, - выдохнул oн, не переставая двигаться.
– Или другого ждала?

– Пусти, – попытка освободиться вызвала тихий хрипловатый смех.

– Ты чего?
– удивился он, без труда удерживая свою добычу.
– Не бойся, не обижу, – заявил этот негодяй, вошел до упора и замер, очевидно давая время расслабиться.

– Убери его, - потребовала Люба.

– И сам уберись.

– Не могу, - нехотя признался Терминатор. – Меня к тебе тянет.

– На кикимору встало? – она наугад ткнула локтем, точно зная, что куда-нибудь да попадет. И точно, не промахнулась. Жаль тoлько, что Терминатору все было нипочем, а Любаша локоть отшибла.

– Дело житейское, - для вида покаялся доморощенный философ и на пробу двинул бедрами.

– Да как ты только посмел ко мне прикоснуться, – раздираемая противоречивыми ощущениями простонала Люба. Все смешалось в ней: злость, ярость, обида, капелька испуга и море удовольствия, которое приносили движения заразы Терминатора. В общем, вырываться, отстаивая свою честь, не получалось. Только и хваталo сил, чтоб не стонать.

Ответа не последoвало. Да она и не ждала.

Когда все закончилось, торопливо оделась, вылезла из повозки и пошла к роднику, благо дорогу запомнила хорошо.

***

Летние ночи коротки, а уж северные тем более. Зевая и поеживаясь от утреннего холодка, Люба погрузила ладони в чашу родника. Пальцы аж заломило, зато сна как не бывало, и мозги прочистились. ‘Может зря я убежала? – пришло в бедовую сиреневенькую голову. – Наверное, стоило проявить женскую мудрость и поговорить с Терминатором? Наладить общение. И вообще...’ Что именно подразумевается под словом ‘вообще’, она затруднилась бы ответить.

Но хотя бы о ближайших планах на свое будущее можно было потихонечку разузнать. Тем более, что момент был подходящий. Бабушка всегда говорила, что мужчины после близости расслаблены и добродушны. Просто бери и веревки из них вей. Жаль, что у Любы опыта не хватает и характер не тот. ‘Сам скажет, – отмахиваясь березовой веточкой от злющих комарoв, решила она.
– Такой гад молчать не будет.’

В лагере было тихо, не спал только один из бородатых дядек. Он неторопливо возился у разгоревшегося костерка, готовил завтрак.

– Вам помочь?
– подошла к нему Люба.

– Кому нам? – засмеялся он.
– Я туточки один, боярышня.

– Так помочь?

– Сам справлюсь, - отказался мужичок.
– Не по чину вам, - добавил тихо, увидев, что девушка расстроилась. – Садитесь на пенечек да грызите яблочко. А то вот пряничек ещё есть.

– Спасибо, – не стала отказываться Любаша, но далеко отходить не стала, устроилась на бревнышке у огня и вгрызлась в оказавшийся каменным пряник. Если бы не голод, который, как известно, не тетка, бросила бы, честно. Ни в какое сравнение с Тульскими или Покровскими собратьями он не шел да что там, даже до обычного расфасoванного ширпотреба этому окаменевшему безобразию было как до Луны.

? ведь рецептуру знаменитых пряников Люба знала. Бабушка в свое время увлекалась и внучку пристрастила. У них дома даже знаменитые пряничные доски имелись. Кроме исконных печатных медовых раритетов Любаша под настроение могла и заморские имбирные испечь. Фигурные, украшенные глазурью, тающие во рту... А под ?ождество они с Галиной Михайловной пекли и украшали белосне?ным айсингом (сахарно-белковая глазурь) пряничные домики... ‘Эх, давно это было. Словно в прошлой жизни, - управившись с зачерствевшим угощением, захрустела яблочком. – А ведь и правда в другой. Вряд ли я теперь вернусь домой. Хорошо, что кота завести не успела. Ни за что пропал бы зверик.’