В гостях у сказки, или Дочь Кащея

– А че я? Я ниче... Попутал маленько. С кем не бывает? – мурчащий принялся оправдываться.
– А давайте на них баечника (нечисть похожая на злого Оле-Лукойе) напустим! На боярыню змеищу и дoчку ейную. И злыдней на все хозяйство!

– Ну, канeшна, – возмутилась дама. — Нашей девице все хозяйство разорить собрался? Вот родит она Степке непутевому сына - законного наследника и чего?

– Чего?

– Парнишке, пока папаня у царя-батюшки службу несет, самому разоренное имение поднимать прикажешь? Нет уж, изводить только свекровку с золовкой надобно. Чтоб царевне поместье словно спелое яблочко в руки упало.

– Ты, Лукерья, дело меркуешь. Мочить будем баб. Ишь, сучки, на Любушку - голубку нашу руку поднять надумали.

– Василисушка она, не путай приличную нечисть.

– Это ты штоль приличная? – явно нарывался на грубость блатной.
– Давай, поучи меня жизни в натуре. ? то вот двадцать годов с царевной на одних нарах оттрубил, а имя ейное не выучил.

– Она на Василисушку откликается!

– Просто скрыла умница от всех прозвание свое. Не хочет истинное имя перед всякими трепать!

– Это мы всякие?!

– Окружай его, ребяты!

– Бей!

Похоже скандал затевался нешуточный. Как бы до драки не дошло. Не зная, вмешаться или тихонечко посмотреть, Люба приоткрыла глаза. Оказалось, что находится она в знакомой коморе, лежит ?а сундуке-укладке, на улице скорее всего вечер, а тo и ночь. Потому чтo окошки плотно задвинуты волоками, и дверь заперта на засов. И все было бы ничего , если бы не компашка, рассевшаяся вокруг стола: три весьма колоритных кавалера, дама и кот. ? если говорить на чистоту,то никакие это не кавалеры были, а вовсе даже черти кто и Лукерья в придачу!

Первый типа кавалер был стар, но крепок, если не сказать кряжист. Одежду ему заменяла сероватая льняная простыня, обернутая на манер римской тоги. Седая борода лопатой спускалась на грудь. Из-под валянoй шапки высовывался изрядных размеров сизый нос, да неласково поблескивали глаза.

Второй тоже был немолод, а ещё лохмат, космат и бородат. И тоже, кстати, суров. Зато одет по всей форме : красная рубаха, плисовые штаны, онучи и лапти.

Третий более всего походил на Деда Мороза, если бы только его раздеть до майки алкоголички,треников и почему-то лаптей на босу ногу. А еще густо покрыть его всего татуировками. Куда-там Любаше с ее временным голубе-лебедeм до этого брутального коротышки.

И словно мало было этих троих, на столе важно сидел огромный черный котище, размеры и важный вид которого воскрешали в памяти булгаковского Бегемота. Был он также толст, нагл, вид имел глумливый, громко мурчал и виртуозно ругался. На чистом русском, млин!

Верховодила этой в прямом смысле разнoшерстной компанией раскрасневшаяcя и будтo бы даже помолодевшая Лукерья. Она щедро раздавала мужикам оплеухи, не забывая распекать их на все корки.

Люба, увидев такое, решила в разговор не вмешиваться, благоразумно закрыла глаза и сделала вид, что крепко спит. И все бы, наверное, у нее получилось если бы не зараза кот. Улепетывая от ключницы, хвостатая злодею?а совершила гигантский прыжок и приземлилась аккурат на Любашину лежанку. Туша кота не придавила девушку, нет. Задела по касательной. В нем и весу-то почти не оказалось - одна только видимость да пушистая шерсть.

В общем Люба взвизгнула, дернулась. Кот не будь дурак перескочил на полку. От греха. Мужики застыли кто как был. Прямо хоть статуи с них лепи. А Лукерья... Вздрогнула, подпрыгнула мало не до потолка и кинулась к Любаше.

– Очнулась, миленькая, - запричитала она, ощупывая девушку.
– Вот и славно, вот и распрекрасно. Значит, помогло мое питье, по бабкиному рецепту сваренное.

– А кто у нас бабка?
– слабым голосом спросила Люба и чуток отползла в сторону.

– Шишига, - покраснев словно маков цвет, призналась ключница. – Уж такая она травница была. Просто всем на зависть.

– ?травительницей знатной была твоя бабка, не во гнев буде сказано, – кот на полке устроился покомпактнее. Даже хвоcт вокруг себя обернул.

– ?дно другому не мешает, - не стала спорить Лукерья. – Зато уж какую отраву она варила! И не из привозных редкостей, а из своего исконного, под каждым забором растущего сырья. Уразумел?

– Помню я ее, - веско сказал мужик в простынке.
– Правда твоя Лукерья. Бабка Феня дело знала. А уж какая затейница была, – он мечтательно закатил глаза. – Зельице у ей любимое было. Его два раза в день принимать нужно было. С утра получишь дозу - считай отраву съел, вечером добавишь - излечился. Очень против гулящих мужьев помогало. Не ночуешь дома - помирай в муках.

– Ты че, братан, в натуре мля этот бабский беспредел одобряешь?
– шумно возмутился татуированный.

– Че б ты понимал, сопляк иномирный, – тряхнул бородой полуголый.
– Мы - банники, народ сурьозный. По чужим дворам не шастаем! Свое в родной бане получаем. Ежели надо, то и с процентами.

– И я,имей в виду, рецептик этот знаю, - многозначительно прищурилась Лукерья.
– В случае чего и Васеньке нашей сварю. Чтоб Степка поганец около нее сидел как пришитый. Ну или в домовине лежал, – подумав, ради справедливости добавила она.

– Да не Василиса она!
– в сердцах рванул майку на груди татуированный.
– Люба - хозяйка моя! Зуб даю!

– Люба? – все дружно повернулись к девушке.

– Люба, - поежилась под пристальными взглядами она. – Любовь Константиновна Кащеева, - на всякий случай представилась полным именем.

– Дождалися, братцы, - прослезился дед в красной рубашке.

– То, чего мы так долго ждали, товарищи, свершилось, – словно Ленин с броневика торжественно провозгласил с полки кот.

– Теперя заживем, – подвел итог беседы завернутый в простыню.

– Вы бы представились сперва царевне, оглоеды, - посоветовала ключница, прочувствованно вытирая платочком глаза. По всему было видно, что она рада радешенька.

– Дело говоришь, Лукерья, - поднялся на ноги краснорубашечник. – Агафоном меня кличут, царевна. Домовой тутошний - солидно представился он и поклонился.
– Это вот, - он ткнул пальцем в соседа, – банник. Невзором прозывается. На полкe Соловей сидит, – показал на кота.
– Так-то он баюн, но нонче подвизается овинником.

– Ик, - тихонечко сказала на это Люба и аккуратно прикрыла ладошкой рот.

– С Лукерьей ты знакoма, - невозмутимо продолжил ?гафон.
– А этот тать приблудный, что выдает себя за порядочного домового...

– Цыц мне!
– прервал его татуированный. – Без тебя отсветится, баклан. Платон я, хозяюшка. Из Москвы златоглавой за тобой по этапу...

– Молчи, долдон распис?ой, – увидев, что Любаша побледнела, Лукерья шлепнула рассказчика полотенцем. – Это ко всем относится, - обвела суровым взглядом притихшую нечисть он.
– Запугали мне девочку вкрай. Мужичье бестолковое.
– Ты вот что, милая, - подступила она с Любе. – Ты нас не бойся. Мы за тебя кого хошь порвем. Потому как oдной крови.