В гостях у сказки, или Не царевна лягушка
Шрифт:
— Добавлю, — удовлетворенно вьдохнула молодка. — Обязательно. Ой! — вскрикнула она снова. — Гляди!
— Чего еще? — устало спросила Мария Афанасьевна. — Чего?! — не веря себе она склонилась над столом. Никогда ни до, ни после, не видела она ничего подобного. И не приведи боги еще разок увидать!
В серебряной чаше закипала кровавая вода, с каждой секундой становясь все прозрачнее. В тот момент, когда она вскипела ключом, на дне чаши проявился ведьмовской лик. Страшная, косматая, безумная старуха. Нос на губу свесился. Изо рта желтый клык торчит. Седые косматые брови насуплены.
— Чародействуете? — прошамкала она. — Черное
— погрозила крючковатым пальцем безумная ведьма.
— А?.. — пискнула клиентка.
— Что происходит? — помертвевшими губами шептала хозяйка дома.
— Справедливость вершится, — донеслось со дна чаши, и началось светопреставление.
Из братины вырвался столб кипятку и, рассыпавшись мелкими брызгами, обрушился на застывших от ужаса женщин. Шум, крик все заволокло паром… Марье даже показалось, что пахнуло банным березовым духом. А потом как громыхнет! Что было дальше, не запомнилось. Вроде бы ее приподняло, перекувырнуло и даже прихлопнуло, но это не точно. Вот сознание Маша потеряла стопроцентно, а когда очнулась, пришел песец.
Она поняла это, как стоило только увидеть вьлезающего из-за печки кудлатого мужичонку.
— Ты кто такой? — хотела спросить неудачливая ворожея, но получилось только квакнуть. Басом. Крикнула: 'Караул!1А по горнице снова разнеслось кваканье. Марья смолкла, поняв, что дело нечисто, и решила бежать. Куда там… Ноги, руки не слушались, получалось только моргать. В ужасе.
— Помалкивай ужо, не позорьси, — засмеялся, заперхал незваный гость и подошел ближе.
К удивлению Марьи, он оказался огромным, прямо-таки великаном. И как только за печкой помещался? А может это она стала меньше, мягко стукнуло в голову. Вон потолок каким далеким кажется. И чаша с отразившейся мордой… Сейчас она по размерам напоминала таз для варенья. 'Это что же получается? — задрожала несчастная. — Это колдовство?'
— В первый раз вижу, чтоб жаба краше бабы бьла, — прерывая душевные терзания пойманной на горячем Облигации, нагло заявил кудлатый и тыкнул в Машу пальцем, здоровенным как скалка тетки Феодоры. — К тебе это не относится, ты раньше фигуристее бьла, — обратился бородатый наглец к клиентке. Как там ее? Малашка вроде.
— Натуральнее, — раздалось откуда-то сбоку, и Марья скосила глаза, стараясь разглядеть, кто же это. К ее удивлению, получилось. Оказывается, вещала та самая уродливая ведьма, с которой вся эта чертовщина и началась. В данный момент она молодела прямо на глазах. Разгладилась и посветлела кожа, а волосы, наоборот, потемнели, зубы… Мать моя! У нее выросли ровные белые зубки.
Засмотревшись на такое чудо, Маша даже бояться перестала.
— Правда твоя, матушка, — обрадовался бородатый, обращаясь к омолодившейся ведьме.
'Так это одна шайка-лейка! — догадалась Маша. — Запечный красотку из миски прекрасно знает/ 'Получается, что я кому-то дорожку перешла. Мамочки…' — снова квакнула она, чем привлекла к себе внимание.
— За то, что словом и делом покусились вы на царевну Тридевятого царства, — особа из чаши перестала улыбаться. — За то черное колдовство, которым пытались вы извести Любушку нашу, быть вам жабами и три года жить на болоте!
— Жабы на болоте не живут! К тому же у них особое строение глаз, позволяющее видеть лишь объекты, находящиеся в движении. И не стоит забывать, что земноводные
не понимают человеческую речь! — по въевшейся в кровь учительской привычке Маша изготовилась к коротенькой, но познавательной лекции, дабы исправить примитивнейшие ошибки, допущенные девушкой, и даже уже открыла рот… А потом до нее дошло.Все встало на свои места: и шайка-лейка, и чертовщина, и нечисть, и морда в миске. Мария Афанасьевна доперла, что напрасно она не принимала всерьез разговоры о колдовстве. Знала, но не верила, а зря. 'Не стоило мне с этой Малашкой связываться/ — с горечью поняла она и собралась всплакнуть. Не успела.
Домовой (а это был именно он) подхватил Марью огромной как ковш экскаватора ручищей и сунул в мешок, в котором она и затрепыхалась, не осознавая даже, что, наконец, может двигаться.
— Не балуй, — прикрикнул он басом, встряхивал рукой и подсадил к Марье компаньонку-сообщницу — скользкую, пупырчатую, лупоглазую. Фу, мерзость какая.
— Машка да Малашка, — хихикнул нечистик и затянул горловину мешочка.
— Отправляйся с лиходейками этими на Лихоманское болото, — тем временем продолжила наставления девка-колдовка. — Отныне там их место.
— Все сделаю, матушка, — прозвучало подобострастное. — Доставлю в лучшем виде, не сумлевайся.
— Орел, — похвалила девка. — Ну прощевай, некогда мне.
— Деловые все, — себе под нос пробурчал домовой и потряс мешком, в котором квакали на два голоса осужденные преступницы, в одночасье ставшими жабами. — На болоте орите, лихоманки лупоглазые, хотя… На морозе враз вам хана придет. Потому лягухи и дрыхнут всю зиму в норках да под корягами, а вы злолдеюки опоздали. Так что приговор вам смертный вынесен. И поделом.
Потрясенные Машка с Малашкой смолкли и испуганно прижались друг к другу, а вредному домовику все мало. Развязал он мешковину, и оказалось, что новгородская халабудка пропала, словно не было, а вокруг самое настоящее, поросшее камышом и кривыми осинками болото. — Ндравится? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вытряхнул преступниц на пожухшую траву. — Тута теперя твое место, хозяюшка, — сообщил, обращаясь персонально к Марусе, помахал ей ручкой и пропал, словно не было.
А Марья с подельницей остались…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Приговоренных никто не встречал. То ли не бьло на Лихоманском болоте водяного с кикиморами, то ли не по чину им навстречу каждую жабе из логова вьлезать, а может погода неподходящая для общения выдалась. В такую холодрыгу хороший хозяин и собаку из дома не выгонит, что уж говорить про несчастных лягушек?
Настоящий мороз, конечно, еще не ударил, но ледяные ветра уже вовсю хозяйничали на болоте. Пожухли травы, высохли камыши и рогоз, осинки давно расстались со своими пестрыми одежками. Только черная жирная трясина не дремала, мечтая заполучить кого-нибудь до наступления стужи. Она бьла согласна даже на двух жаб…
Вот только квакушки помирать не собирались. Марья так уж точно. Не дождется Иуда домовой, которому она каждый божий день ставила плошку молока на печную приступку, такой радости. И ведьма из плошки обломается. Русские, блин, не сдаются! Они на доты голой грудью прут! Им коряжку подходящую для зимовки найти — раз плюнуть!
Потому, не рассусоливая, Марья отвесила растерявшейся Малашке вдохновляющего пендаля и заставила ту прыгать к ближайшей осинке.
— Ква? — вопросительно глянула ключница, а Маша услышала удивленное: 'Чего надобно? Дай помереть спокойно.'