В гостях у сказки, или Не царевна лягушка

— Хрен тебе, — разозлилась Облигация и подпихнула товарку в углубление под корнями деревца. Там, в норке, засыпанной листвой можно затихариться и дождаться весны.

— Зачем? — умирающим лебедем глянула Малашка даром, что зеленая и пупырчатая.

— За надом, — пыхтела Машка, проталкивая упитанный зад ключницы в укрытие.

— Дождемся тепла и на пересмотр дела подадим, — посулила она. — Как невинно осужденные.

— В смысле? — вылупила и без того немаленькие глаза Малашка.

— В коромысле, — зарываясь в листики, сердито квакнула Маруся. — Нету у меня силы волшебной, потому повредить никому не могу.

— Аферистка, значит? — надулась подельница и полезла в драку. — Порядочных женщин дуришь?

— Это кто еще порядочный? Особа, которая собиралась соперницу извести? Да я, если хочешь знать, ей жизнь спасла. И тебе дуре заодно.

— На что мне такая жизнь? — пошла в разнос Меланья. — Помру без Степушки!

— Извините, — послышалось виноватое. — Не могли бы вы успокоиться. Только не подумайте, что вы мешаете мне. Ни в коем случае. Просто от шума могут проснуться кикиморы… И это будет очень плохо.

— Кому? — раздумала помирать ключница.

— Всем, — из-под листьев высунулась небольшая лягушечка. — Местное начальство разбираться не будет.

— А?.. — не унималась любопытная Малашка.

— Не ори, не дома, — остановила громогласную ключницу Марья. — Чего понапрасну глотку драть, лезь сюда. Пошепчемся.

— Не о чем мне с аферистками беседовать, — проворчала злопамятная Меланья, но в листики зарылась. — Рассказывай, что тут и как, — велела она лягушечке. — И начни с себя. Может ты какая злодеюка.

От Малашкиной простоты впору головой покачать, да руками развести, но у Маши такой возможности не было, осталось только надуть защечные мешки и закатить глаза. Местная жительница глянула на нее понятливо и начала рассказ.

— Родилась я очень далеко отсюда… — едва слышно квакнула она, а Маше слышалось напевное московское аканье. Примерно так разговаривала ее троюродная сестра. Тот же самый вечно раздражавший Марью столичный говор теперь казался весточкой из родного мира. А если принять во внимание грамотную речь образованного человека, то…

Буквально прикусив себе язык, она внимательно слушала лягушку, в миру Анастасию Супер, а для своих просто Настеньку.

— Лихоманское болото — место особенное, — едва слышно говорила она. — Его можно назвать магическим исправительным учреждением.

— Че? — квакнула Меланья.

— Тюрьма для нечисти, — пояснила новенькая. — Тут почти все заколдованы. Кто в ежа превращен, кто в ужа, лягушек много.

— Мамочки, — всплеснула лапами ключница. — Это как-же? Ежи они же ужей ловят, а ужики жабками не брезгуют. У нас за баней один уж скока годов живет. Уставится, бывало, на лягушку. Та бедная шевельнуться не могёт, а он медленно подползает и заглатывает ее прям живьем. Я пару раз отгоняла змееныша, чтоб жабку спасти. Не помогает это. Раз даже за забор лягву выкинула. Так она возвернулась к мучителю своему… И что… нас тут тоже?.. — она испуганно покосилась на Марью. Та сама не своя от ужаса замерла, как будто уже загипнотизированная.

— Съесть вроде не должны, — неуверенно откликнулась Настя. — Кикиморы про какие-то специальные чары упоминали. Хуже другое, — к удивлению Марьи и Малашки она зарделась. — По весне в заключенных инстинкты просыпаются. Особые,

— она красноречиво показала лапками то, что не решилась облечь в слова.

— Как же это? — оторопела Меланья. — И чего потом? Икру метать? Так я несогласная!

— Не ори, — попросила ее Марья. — Не хочешь, не надо. Мы и сами на зоо-секс не подписывались. Правда, Насть?

— Да, — на автомате согласилась она. — Ой! Откуда вы?..

— Потом все расскажу, — чувствуя, мысли замедляются, а на плечи теплым покрывалом ложится дрема, пообещала Маша. — Давай главное коротенько.

— Главное, что отсюда не сбежать, — послушно продолжила Настя. — И очень важно не поддаваться животным инстинктам, не позволять им брать над собой верх. Хотя это очень сложно, особенно в плане еды. Поскольку мы — существа магические, питаться можем и как обычные земноводные, и как люди. Кикиморы заключенным человеческую еду оставляют.

— Ничего не поняла, — чистосердечно призналась ключница.

— Не жри мух и гоняй зеленых лупоглазых ухажеров, — перевела Марья. — Если, конечно, не хочешь оскотиниться. Причем, в прямом смысле этого слова.

— Учту, — Меланья сладко, с оттягом зевнула. Погода и природа действовали на нее все сильнее.

— Получается, — задумчиво потянула Маша, — нужно всеми силами сохранить в себе человека.

— Да, — подтвердила Настя. — Это и есть самое сложное в наказании, наложенном на нас. Некоторые совсем забывают себя, отдавшись животной составляющей. Тем ужаснее их состояние, когда память возвращается вместе с человеческим обликом.

— Жестоко, — вздохнула Марья.

— Ладно, давайте спать, — прервала разговоры прагматичная ключница. — Авось, время до весны быстрее пройдет. Подвигайтесь поближе, девки. Вместе оно теплее.

— Спасибо, девочки, — завозилась Настя.

— Тебе спасибо, — откликнулась Облигация, прижимаясь к подругам по несчастью.

Некоторое время она обдумывала услышанное и жалела, что так некстати навалившийся сон помешал задать Насте тысячу важных вопросов и о болоте, и о ней самой. 'Ничего, весной наверстаю/ — уплывая в мир грез, решила она.

Меланья оказалась права лишь частично. Зимняя спячка, конечно, помогла скоротать время, но удовольствия не доставила. Дело было в том, что отбывающим наказание на Лихоманском болоте транслировались сны назидательного содержания. Дабы супостаты и зимой не отдыхали, а перевоспитывались.

Пробуждение тоже не доставило приятных ощущений. Выйти из анабиоза это вам не сигаретку выкурить. Башка трещит, лапы ломит, хвост… Спасибо, что хоть хвоста нету.

— Вся тела болит, — метко охарактеризовала самочувствие ключница. — Иголками прям колет и дрожью бьет.

— Твоя правда, — чувствуя себя отсиженной ногой, — квакнула Марья.

— Это еще ничего, — успокоила подруг по несчастью Настенька. — Скоро есть захочется и размножаться.

— Ужас какой, — представила рядом с собой лупоглазого кавалера Марья.

— Я икру метать не нанималась, — на всякий случай напомнила Меланья. — И вообще, — она требовательно уставилась на Облигацию, — ты о помиловании баяла чего-то.

— О доследовании и пересмотре дела, — поправила та. — Не забывай, что мы — невинно осужденные.