В июне тридцать седьмого...

И — целую (можно?).

Григорий».

«15 июня 1914 года. Казань.

Здравствуй, Оленька!

Два дня наш пароход «Александр Второй» простоял здесь. Два дня в Казани. Ты уже, конечно, получила мои открытки из Москвы, Твери, Углича, Саратова? Правда, какие красивые виды, и заметь, все разные, со своим колоритом. Дивными городами украшена Россия. Но как темно, забито, тяжело живёт народ, который всё это создал, построил своими руками. В Нижнем Новгороде ходили на пристань, смотрели, как грузятся баржи и пароходы самыми разными грузами. Все вручную, на спине и плечах, сотни, десятки сотен оборванных, в большинстве босых людей, по шатким сходням, бегом, обливаясь потом. Кишащий муравейник, ругань, спешка, десятники, все в одинаковых поддёвках, кричат, подгоняют: скорее, скорее! И получают грузчики за свой труд гроши, только бы не сдохнуть с голоду. И тут же, на пристани, несколько кабаков, где торгуют водкой. Кругом пьяные, матерщина, драки. На перекрёстке пыльных улиц стоит пузатый городовой, на всё, что творится кругом, взирает с олимпийским спокойствием, как будто так и должно быть всегда.

А где-то под Кинешмой мы видели бурлаков, представь себе, как на картине Репина! Только что песню свою не пели: «Эх, дубинушка, ухнем!», тянули баржу молча. А я-то думал, что бурлаки давно стали достоянием истории, Некрасова. Помнишь, у него:

Выдь на Волгу. Чей стон раздаётся Над великою русской рекой?

Стон по-прежнему раздаётся, Оля! И над Волгой, и над всей державой. Только не каждый его слышит. И так не должно оставаться! Я верю, верю всем сердцем: скоро всё изменится. Все народы Российской империи разогнут свои согбенные спины. Так будет! Так непременно будет! Но для этого надо многое сделать. Ты, конечно, догадываешься, о чём я говорю.

Здесь, на пароходе, я постепенно собрал вокруг себя восемь человек — и гимназистов, и реалистов. Надёжные хлопцы и, главное, — рвутся к действию. Нет, я ошибся: многие из них кое-что читали, знают, думают. Просто некому их повести за собой, нет организации. Собираемся чаще всего по вечерам в нашей каюте. Разговариваем, спорим. Думаю, с этим народом у нас ещё будут встречи в Минске.

Что тебе рассказать про Казань? Пёстрый, шумный, грязный город. Но очень интересный, неповторимый, как, впрочем, все волжские города. Много в Казани мечетей с высоченными минаретами. Вчера вечером наблюдал, как мулла сзывает правоверных на молитву. Ну и завывал он! И что любопытно: у православных церквей колокольни вытянуты вверх, чем-то очень похожи на минареты, а купола обязательно украшены полумесяцем со звездой. Таких церквей я не видел ни на Украине в детстве, ни в Минске, ни в русских городах.

Ещё чем удивительна Казань, так это торговлей. Такое впечатление, что торгуют все жители города, прежде всего татары: везде деревянные открытые ряды, вынесенные прямо на улицы, огромное количество лавок, небольших магазинчиков, просто торговцев, которые, как коробейники, носят свои товары на лотках, прикреплённых ремнями к поясу. Чего здесь только нет! Всевозможные изделия из металла, золота, серебра, обувь, яркие ткани, всяческая посуда, ковры, тюбетейки, женские украшения, отделанные драгоценными камнями, оружие, кинжалы и ещё Бог знает что — просто в глазах рябит, голова начинает кружиться. Все темпераментно, громко кричат, расхваливают свои товары, зазывают покупателей. С ума сойти можно! И в то же время тебя охватывает непонятный азарт, хочется что-нибудь купить. Хотя с деньгами у меня негусто.

Ещё одно казанское впечатление. Только ты, Оля, не ревнуй, пожалуйста. Здесь очень много именно восточных красавиц — татарочек, тонких, гибких, грациозных, в ярких национальных нарядах, в шароварах. И ходят они — будто плывут. Но всё равно: нет ни одной казанской красавицы, которая могла бы сравниться с тобой.

Оля, какое было бы счастье, если бы это путешествие мы совершали вместе! Я иногда это представляю так реально! Наши опекающие обитают на верхней палубе, в каютах первого класса. Был я в одной из них. Каюта на двоих, со всеми, как тут говорят, удобствами. Широкое окно, на которое опускаются жалюзи. И вот я представил (дальше в письме зачёркнуто).

Всё! Дали отплытие, пробили последние склянки. Наш «Александр Второй» дрожит мелкой дрожью, сейчас отвалим. Я открываю иллюминатор — он круглый, с чуть-чуть затуманенными стёклами. Как свежо пахнет водой, рыбой, слышны крики чаек.

До свидания, Казань!

Где мы будем останавливаться на обратном пути, ещё неизвестно. Отовсюду буду писать.

Я очень тоскую по тебе, Оля! Скорее бы увидеть тебя! Ещё примерно две недели. Скорее бы!

Твой (можно так?) Григорий».

«23 июня 1914 года. Жигули.

Оленька!

Ты и вообразить не можешь, где я сейчас нахожусь и пишу тебе это письмо. На макушке кургана! Представь себе — здесь мы провели ночь. Еду готовили на костре, спали под открытым небом, над нами стояли редкие звёзды, а под утро, когда уже начало светать, над горизонтом появилась яркая Венера. Я спал плохо, чего со мной никогда не бывало раньше. Наверно, от переизбытка впечатлений. Весь день ходили по окрестным местам, по крутым жигулёвским берегам, и к вечеру от ходьбы даже устали ноги. Так вот. Просыпался, смотрел на светящееся небо, слушал голоса птиц (их тут, наверно, тысячи). Узнавать бы их всех по голосам! Ласковый ветер касался лица. И, Оля, встало солнце! В Жигулях, на кургане, я встретил восход солнца! У меня нет слов передать тебе эту красоту, это величие. Простор, воля, беспредельность. Не знаю, поймёшь ли ты меня. Какая-то неземная, очищающая душу красота. И опять, — я просто задыхался от счастья, переполнявшего меня. Потому что во всём, что окружало меня, незримо присутствовала ты, я чувствовал тебя рядом каждой своей клеточкой.

Наверно, самое сильное впечатление от моей первой дальней поездки по Руси, впечатление на всю жизнь — это Волга, се берега, русские города, стоящие на ней. Кстати, я не послал тебе открытки из Нижнего, потому что мы, не причаливая, прошли мимо. Но какая величавая картина города развернулась тогда перед нами! Сплошные золотые купола соборов, дворцы на набережной, в крестах отражалось солнце. Волей-неволей при виде этой картины и величия начинаешь думать о Боге (видишь, всемогущего даже с большой буквы написал).

И русская природа на волжских берегах и за ними! Леса, бескрайние степи. Нет конца и предела. И всюду жизнь: на полях трудятся крестьяне, кипит работа на всех пристанях, по Волге в оба конца — пароходы, баржи, рыбацкие парусники, везде работают люди. Да! Мы — великая страна, и какой же она станет, когда свободный трудовой человек сделается её хозяином!

А история? Оля, ведь Волга в буквальном смысле слова течёт через российскую историю. Орды Чингисхана и Батыя, Степан Разин, Пугачёв, русское вольное казачество — все здесь. Было и есть! Да вот этот курган, на котором я сейчас пишу тебе письмо. Внизу — широкая, могучая Волга, противоположный берег тонет в лиловой знойной дымке — жаркий, безоблачный день. Внизу, у причала, наш пароход кажется белой букашкой. Сильный ветер в лицо, он крепко настоян на густом аромате степных трав, они и здесь, на макушке кургана, мне выше пояса. Может быть, это тот самый курган? Это о нём поёт народ в своей песне:

Есть на Волге утёс, Диким мохом оброс От подножья до самого края...

Оля, какое счастье, что мы родились в России! Оля, я люблю тебя!

Всё! Внизу трубит наш «Александр Второй». Пора спускаться. Обнимаю тебя.

Твой Григорий».

«30 нюня 1914 года. Златоуст.

Дорогая Оля!

Да, да, не удивляйся: я пишу тебе из Златоуста. Как я в числе небольшой группы экскурсантов попал на Южный Урал, — расскажу при встрече. Молодцы наши попечители: на неделю они предложили нам несколько дорог, опять где на поезде, где на пароходе, на выбор. Мы — а это всё та же компания, которая собиралась в нашей каюте, — выбрали этот город. У нас за старшего преподаватель физики из реального училища, Николай Николаевич Селищев. Совсем не старый, ему и тридцати нет, мы коротко сошлись, он дал мне согласие в нескольких рабочих кружках рассказать о последних технических достижениях в развитых странах Европы и у нас. В этом смысле Николай Николаевич знаток и эрудит необыкновенный. Но, уверен, на его занятиях будем говорить не только о технике, ты понимаешь... У Николая Николаевича бородка клинышком, соломенная шляпа с широкими полями, он носит пенсне и очень похож на Антона Павловича Чехова, знаешь такую фотографию писателя: в летнем костюме, в шляпе, в пенсне?

Что-то я заболтался. С чего бы? Просто, Оля, хочется с тобой обо всём поговорить. Скоро, скоро мы увидимся! Думаю, дней через десять, крайний случай — через две недели. Из Москвы, перед тем как сесть в поезд, дам телеграмму. Встретишь?

Итак, мы добрались до Златоуста, не без некоторых приключений. Но о них — уже в Минске. Собственно говоря, весь город — это придаток к огромному механическому железоделательному заводу. В его цехах трудятся тысячи рабочих. Не знаю сколько, может быть, десять тысяч. Есть ещё несколько мастерских, заводов поменьше, например оружейный, но все производства подчинены одному — металлу, работе с ним.