Синий свет в коридоре больничном,лунный свет за больничным окном.Надо думать о самом обычном,надо думать о самом простом.Третьи сутки ломает цыгана,просто нечем цыгану помочь.Воду ржавую хлещешь из крана,и не спится, и бродишь всю ночькоридором больничным при светесинем-синем, глядишь за окно.Как же мало ты прожил на свете,неужели тебе все равно?(Дочитаю печальную книгу,что забыта другим впопыхах.И действительно музыку Григана вставных наиграю зубах.)Да, плевать, но бывает порою.Все
равно, но порой, иногдая глаза на минуту закроюи открою потом, и тогда,обхвативши руками коленки,размышляю о смерти всерьез,тупо пялясь в больничную стенкус нарисованной рощей берез.2000
«Осыпаются алые клены…»
Осыпаются алые клены,полыхают вдали небеса,солнцем розовым залиты склоны —это я открываю глаза.Где и с кем, и когда это было,только это не я сочинил:ты меня никогда не любила,это я тебя очень любил.Парк осенний стоит одиноко,и к разлуке и к смерти готов.Это что-то задолго до Блока,это мог сочинить Огарев.Это в той допотопной манере,когда люди сгорали дотла.Что написано, по крайней мерев первых строчках, припомни без зла.Не гляди на меня виновато,я сейчас докурю и усну —полусгнившую изгородь адапо-мальчишески перемахну.2000
«Когда бутылку подношу к губам…»
Когда бутылку подношу к губам,чтоб чисто выпить, похмелиться чисто,я становлюсь похожим на горнистаиз гипса, что стояли тут и тампо разным пионерским лагерям,где по ночам — рассказы про садистов,куренье, чтенье «Графов Монте-Кристов».Куда теперь девать весь этот хлам,все это детство с муками и кровьюиз носу, черт те знает чьелицо с надломленною бровью,вонзенное в перила лезвиё,все это обделенное любовью,все это одиночество мое?2000
«Ничего не надо, даже счастья…»
Ничего не надо, даже счастьябыть любимым, ненадо даже теплого участья,яблони в окне.Ни печали женской, ни печали,горечи, стыда.Рожей — в грязь, и чтоб не поднималибольше никогда.Не вели бухого до кровати.Вот моя строка:без меня отчаливайте, хватит —небо, облака!Жалуйтесь, читайте и жалейте,греясь у огня,вслух читайте, смейтесь, слезы лейте.Только без меня.Ничего действительно не надо,что ни назови:ни чужого яблоневого сада,ни чужой любви,что тебя поддерживает нежно,уронить боясь.Лучше страшно, лучше безнадежно,лучше рылом в грязь.2000
«А грустно было и уныло…»
А грустно было и уныло,печально, да ведь?Но все осветит, все, что было,исправит память —звучи заезженной пластинкой,хрипи и щелкай.Была и девочка с картинкис завитой челкой.И я был богом и боксером,а не поэтом.То было правдою, а вздоромкак раз вот это.Чем дальше будет, тем длиннееи бесконечней.Звезда, осенняя аллея,и губы, плечи.И поцелуй в промозглом парке,где наши лицапод фонарем видны неярким —он вечно длится.2000
«Дай нищему на опохмелку денег…»
Дай нищему на опохмелку денег.Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник,дурак, игрок.Не первой молодости нравящийся дамам,давно небритый человек со шрамом,сопляк, сынок.Дай просто так и не проси молитьсяза душу грешную — когда начнет креститься,останови.…От одиночества, от злости, от обидына
самого, с которым будем квиты, —не из любви.2000
«Свернул трамвай на улицу Титова…»
Свернул трамвай на улицу Титова,разбрызгивая по небу сирень.И облака — и я с тобою снова —летят над головою, добрый день!День добрый, это наша остановка,знакомый по бессоннице пейзаж.Кондуктор, на руке татуировкане «твой навеки», а «бессменно Ваш».С окурком «Примы» я на первом плане,хотя меня давно в помине нет.Мне восемнадцать лет, в моем карманеотвертка, зажигалка и кастет.То за руку здороваясь, то простокивая подвернувшейся шпане,с короткой стрижкой, небольшого роста,как верно вспоминают обо мне,перехожу по лужам переулок:что, Муза, тушь растерла по щекам?Я для тебя забрал цветы у чурок,и никому тебя я не отдам.Я мир швырну к ногам твоим, ребенок,и мы с тобой простимся навсегда,красавица, когда крупье-подоноккивнет амбалам в троечках, когда,весь выигрыш поставивший на слово,я проиграю, и в последний разсвернет трамвая на улицу Титова,где ты стоишь и слезы льешь из глаз.2000–2001
«Из школьного зала…»
Из школьного зала —в осенний прозрачный покой.О, если б ты знала,как мне одиноко с тобой…Как мне одиноко,и как это лучше сказать:с какого урокав какое кино убежать?С какой переменыв каком направленье уйти?Со сцены, со сцены,со сцены, со сцены сойти.2000–2001
«Я тебе привезу из Голландии Lego…»
Я тебе привезу из Голландии Legoмы возьмем и построим из Lego дворец.Можно годы вернуть, возвратить человекаи любовь, да чего там, еще не конец.Я ушел навсегда, но вернусь однозначно —мы поедем с тобой к золотым берегам.Или снимем на лето обычную дачу,там посмотрим, прикинем по нашим деньгам.Станем жить и лениться до самого снега.Ну, а если не выйдет у нас ничего —я пришлю тебе, сын, из Голландии Lego,ты возьмешь и построишь дворец из него.2000–2001
«С антресолей достану“ ТТ”…»
С антресолей достану «ТТ»,покручу-поверчу —я еще поживу и т. д.,а пока не хочуэтот свет покидать, этот свет,этот город и дом.Хорошо, если есть пистолет,остальное — потом.Из окошка взгляну на газони обрубок куста.Домофон загудит, телефонзазвонит — суета.Надо дачу сначала купить,чтобы лес и рекав сентябре начинали груститьдля меня, дурака.Чтоб летели кругом облака.Я о чем? Да о том:облака для меня, дурака.А еще, а потом,чтобы лес золотой, голубойблеск реки и небес.Не прохладно проститься с собойчтоб — в слезах, а не без.2000–2001
«На границе между сном и явью…»
На границе между сном и явьюя тебя представлюв лучшем виде,погляжу немногона тебя, Серега.Где мы были? С кем мы воевали?Что мы потеряли?Что найду я на твоей могиле,кроме «жили-были»?Жили-были, били неустанноЛеху-Таракана.…А хотя, однажды с перепоюобнялись с тобоюи пошли-дошли на фоне мартадо кинотеатра.Это жили, что ли, поживали?Это умирали.Это в допотопном кинозале,где говно казали,плюнул ты, ушел, а я осталсядо конца сеанса.Пялюсь на экран дебил дебилом.Мне б к родным могилампросквозить, Серега, хлопнув дверьютенью в нашем сквере.2000–2001