В мире исканий(изд.1949)

В соседней комнате резко зазвонил телефон. Лейте­нант извинился и поспешил к аппарату.

— Ну, и что дальше? — нетерпеливо спросил один из присутствующих, когда лейтенант возвратился.

Рассказчик медленно уселся на свое место и нетороп­ливо осмотрел слушателей.

— Пока что ничего страшного и не произошло, — продолжал он спокойно. — Этот самый субъект неожи­данно и очень быстро удалился. А Петя еще некоторое время походил вокруг самолета и возвратился в ин­ститут.

“Знаешь ли ты, кто это был? — спрашиваю я его. — Это ведь тот самый, за которым я гнался сегодня ночью!”

“Не может быть!” — отвечает Петя. Вижу, что мое сообщение произвело на него сильное впечатление.

“Что ты на меня с таким удивлением смотришь?” — спрашиваю.

“Да так, знаешь, все это очень странно… Мне ка­жется, что…”

Вижу, мой Петя запнулся и чего-то недоговаривает.

“Опять строит умозаключения”, — думаю.

“Ты что-нибудь заметил?” — спрашиваю.

Молчит, представьте себе, и смотрит уныло.

“Ну и чорт с тобой! — думаю. — Тоже сыщик!”

В этот день вечером, когда уже стемнело, но зажигать нашу фару было еще рано, Петя неожиданно с очень серьезным видом обратился ко мне.

“Не думаешь ли ты, — спрашивает он, — что между аварией фашистского самолета и порчей наших плафо­нов существует какая-то связь?”

“Очень возможно, — отвечаю, — что плафоны лопну­ли от взрыва, произошедшего на самолете”.

“В том-то и дело, — продолжает Петя, — что на само­лете никакого взрыва не было. Я это точно установил. Весь запас его бомб был израсходован, по-видимому, раньше, или бомб у него вообще не было, а зенитный огонь, как ты помнишь, перед его падением отсутство­вал”.

“Ну, так отчего он мог погибнуть? — спрашиваю. — Наших самолетов в воздухе тоже не было — я их пре­красно узнаю по звуку, — один немецкий летал”.

“Знаю, — говорит Петя, — что не было. Я много ду­мал и все взвешивал и наконец пришел к совершенно твердому убеждению”.

Он посмотрел на меня внимательно и говорит:“Здесь существует какая-то тайна… Все это не про­сто так: и этот необыкновенный взрыв, слышанный на­ми, когда полопались плафоны, и гибель немецкого са­молета, и появление человека, интересующегося даже осколками этих плафонов”.

Этот разговор оставил у меня тогда тягостное впечат­ление.

Стою и думаю: “Что это он за несуразные вещи го­ворит?” А у самого какое-то беспокойство появляется…

Лейтенант задумался, как бы что-то вспоминая.

— Обстановка сильно влияет, — продолжал он, зажи­гая потухшую папиросу. — Представьте себе… Находим­ся мы только вдвоем в огромном пустующем здании. Темнота и мрак кругом. Ветер на дворе продолжает выть… Мне начинает казаться, что наверху опять кто-то ходит. Я, конечно, ничего не боюсь, но, безусловно, под­вержен влиянию внешней обстановки, как всякий живой человек. Помню, что тогда от всего этого, хотя, в сущ­ности, были пустяки, стало мне как-то очень не по себе. Однако не надолго. “Надо, — думаю, — перебить на­строение”.

“Знаешь что? — говорю я Пете. — Что это ты мне го­лову морочишь? Ничего таинственного здесь нет. Все это ерунда. Если человек и украл черепки, так просто в силу обыкновенного хулиганства!”

В общем, принялся его отчитывать.

Кончилось это дело тем, что Петя обиделся и пере­стал со мной разговаривать.

Однако, представьте себе, немного позже произошел опять подозрительный случай! Ну, конечно, если принять во внимание все то, что было у нас раньше.

Дело было вот как.

Запускает Петя свой электрограммофон, видно от скуки, и давай прослушивать коллекцию пластинок с этими самыми взрывами. Особенно он нажимает на по­следнюю запись и гоняет ее, можно сказать, беспре­рывно.

Слушать все это мне было безусловно противно. Но чтобы окончательно не рассориться с Петей, я все это терплю и делаю вид, что отношусь безразлично.

Немного погодя решил я подойти к окну и посмот­реть, какая на дворе погода — в смысле возможности налета. С этой целью отодвинул чуть-чуть светомаски­ровку и выглядываю осторожно в образовавшуюся щель, так, чтобы свет из комнаты не проникал наружу.

К своему удивлению, вижу: торчат у окна три каких-то силуэта. Прислушиваются. Когда я пригляделся, то, представьте себе, в числе прислушивающихся узнал опять этого самого сутулого типа. А главное — интере­суется он, видно, больше остальных тем, что происходит у нас в комнате, так как ближе всех пододвинул к окну свою физиономию.

“Эге, голубчик! — думаю. — Опять появился!”

Выхватываю из кармана электрический фонарик и направляю на него луч света.

И вот на черном, ночном фоне вижу я это самое зна­комое мне лицо, показавшееся в то время, ввиду моего нервного состояния, страшным и неприятно как-то оска­лившим зубы. Смотрит на меня в упор неподвижным взглядом сквозь свои большие роговые очки.

Все это, конечно, продолжалось одно мгновение. Ли­цо сразу исчезло.

Выскакиваем мы с Петей наружу. Тщательно обы­скиваем все кругом — никого нет. Да, собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. В таком парке, как у нас, каждый легко может спрятаться даже днем.

В общем, в эту ночь мы не спали. Я вызвал несколь­ко человек охраны и расположил их в засаде у разных дверей здания. Сам же караулил в коридоре, погляды­вая то и дело в окно. Но все это оказалось совершенно напрасным. Никто не появлялся, и ничего особенного в эту ночь не произошло.

Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей творится что-то неладное.

Стал он мрачный, как чорт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.

“Все продолжает изображать из себя сыщика, — ду­маю. — Вот чудак!”

Однако свои обязанности он несет исправно. При­драться не к чему.

Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь… Тревоги, кажется, нет — метроном сту­чит медленно. Но за последнее время у меня уже вы­работалась привычка: прислушиваться ночью к различ­ным шорохам. И вот слышу: откуда-то издалека доно­сятся знакомые звуки. Начинаю соображать, что это че­рез репродуктор передается граммофонная пластинка. Даже шипение иголки иногда слышно — видно, старая.

Но что же это за пластинка? “Неужели, — думаю, — еще кто-нибудь, кроме Пети, занимается тем, что запи­сывает звуки бомбежки?” Слышу — запись точно как у Пети. Кончилась одна пластинка. Поставили вторую такого же содержания. Ветер доносит звуки порыва­ми — то тише, то громче. Начинаю будить Петю.

“Послушай, — говорю я ему, — какую музыку пере­дают”.

Но здесь, как нарочно, все стало затихать.

“Ничего особенного”, — отвечает мне Петя.

“Звукозапись, — говорю я ему, — точно такая же, как у тебя. Только что доносилась издалека”.