В Москве полночь

Наконец, Толмачев и Маша нашли свободную скамейку.

— Поцелуемся за встречу? — спросил, присаживаясь, Толмачев.

— Ну, если вам так хочется, — неуверенно сказала Маша и потянулась лицом.

Он прикоснулся к ее губам, ощущая слабый запах мятной карамельки.

— Какой-то вы усталый, — поделилась наблюдениями умница.

— Опять — вы! — подосадовал Толмачев. — И не устал я, а просто не выспался. Однако, лапа, ближе к делу.

Чем дольше объяснял Толмачев задачу, тем круглее становились глаза Маши.

— Ничего сложного, — в который раз повторил Толмачев и вытер лоб. — Подходишь, окликаешь по имени-отчеству и просишь о чем-то. Неважно о чем. Дальше он сам будет работать. Хорошо заплачу, не сомневайся. Вот задаток.

Маша приняла пачку банкнот, развернула веером и, не считая, бросила в сумочку — к пудренице, ключам, проездным билетикам и прочему девическому добру.

— Значит, договорились? Молодец. Вопросы есть?

— Есть. Скажите… скажи, ты только деловой или совсем крутой?

— Совсем крутой — как понимать?

— Ну, бандит…

— Деловой, — серьезно сказал Толмачев. — Совсем деловой.

— Честное слово?

— Чтоб я сыром подавился!

Маша долго морщила переносицу, соображала. Толмачев не торопил.

— Ладно, — поднялась девушка. — Пошли, покажешь.

Они двинулись по дорожке, мимо скамеек с нелюбопытным народом, на выход из зарешеченного сквера. Напротив, под эстакадой на Садово-Самотечной улице, как помнил Толмачев, обычно оставлял машину Самарин.

…Управление размещалось в нескольких зданиях, неказистых на вид, на Садово-Самотечной улице и в прилегающих переулках, в районе, который издавна назывался Самотекой. Небольшая часть хозяйственных помещений и складов располагалась еще на Сретенской горе и во дворах Петровского бульвара. Несколько лет назад отделы и группы Управления вынуждены были прятаться под вывесками филиалов различных госконтор, а в новых условиях все вздохнули с облегчением: на дверь можно было повесить любую, самую дикую, табличку. Например: СП «Форчун лимитед». И никому уже не приходило в голову обращаться в такую шарашку на предмет пересчета пенсии или юридической консультации. А ведь было времечко, когда специально для прикрытия держали нотариальную контору, через нее просачиваясь на службу.

Отдел стратегических мероприятий, в котором работал Самарин, обитал в неуклюжем сером доме в Колобовском переулке, неподалеку от знаменитого МУРа. Сотрудникам отдела, как и другим работникам Управления, категорически запрещалось приезжать на службу в личных автомобилях. Пеший человек не бросается в глаза. Поэтому сотрудники договаривались со сторожами ближних автостоянок и бросали там свои тачки.

Самарин запер дверцы белой лады, сложил на руку тонкую ветровку и пошел к Цветному бульвару. На службу он ходил обычно, дыша чистым воздухом, сначала по длинному скверу, потом напротив Малого Сухаревского переулка сворачивал к кинотеатру «Мир» и выбирался дворами в Колобовский. Был еще один путь, короче, через Центральный рынок, но Самарин эту дорогу не любил из-за толпы, криков и вони овощных очистков.

Выглядел Самарин обычным московским бездельником, который не сеет, не жнет, но в закрома собирает, существуя неизвестно на какие шиши. В Москве таких много, и это совершенно определенный тип бездельника, характерный лишь для крупных городов. Его можно встретить в разгар рабочего дня в баре, на бульваре, в комиссионке и даже в книжном магазине. Росту тридцатипятилетний Самарин был среднего, белобрысый, что называется, без особых примет. Несмотря на довольно приметное пузцо, занимался каратэ и кун-фу, хоть это у него получалось неважно.

Как и многие работники Управления, Самарин был из провинциалов, из крохотного районного поселка на нижней Волге, где по сю пору наблюдалось лишь три двухэтажных дома: райком бывшей партии, школа и больница. Здесь еще мычали по дворам коровы и гоготали гуси, а возле палисадников цвели ноготки и сентябрины. Заканчивал Самарин автодорожный институт, мечтая о карьере главного механика хорошего гаража в областном центре, но на последнем курсе был рекрутирован в Управление. Жил безбедно, холостяком, в хорошей квартире на «Пражской». Для ведения немудрящего хозяйства выписал сестру, пообещав устроить ее на подготовительные курсы — после школы той хотелось поступить в какой-нибудь институт.

Жениться в ближайшие сто лет недополучивший в суровой юности женской ласки Самарин не собирался — его вполне устраивала дружба со всеми свободными москвичками от двадцати до пятидесяти лет. И с несвободными — тоже. О победах Пашунчика на невидимом фронте ходили легенды. Как настоящий грибник, Самарин не пропускал ничего — ни молодой лисички, ни мятой сыроежки: все сгодится…

В это утро Самарин не изменил привычке. Прогулялся по скверу, чинно дождался зеленого света на переходе к кинотеатру «Мир» и мимо билетных касс прошел во двор, заставленный ржавыми мусорными баками.

Тут его и догнала запыхавшаяся миловидная девушка в джинсиках и серой блузке:

— Павел Александрович, минуточку!

Самарин, остановившись, с большим интересом оглядел девушку, поправил соломенную шевелюру.

— Слушаю вас внимательнейшим образом.

Голос у него стал на октаву ниже обычного, с хрипловатыми котовскими обертонами.

— Не знаю, с чего начать, — тихо сказала девушка и опустила голову. — Вы меня, конечно, не помните… Извините, что просто так, на улице…

— Что вы, никаких церемоний! Чем могу — помогу. А не помогу — всю жизнь буду терзаться. Вы меня понимаете? Честное слово! Не помочь такой девушке — это застрелиться! Где мы встречались, не напомните?

— Не важно, — сказала девушка нервно. — Второй час жду. Чуть не упустила.

— Ну, я же не птичка! — заквохтал Самарин, непринужденно прихватывая девушку за талию.

— Птичка, — сказали сзади. — Еще какая…

Самарин подобрался и тут же увял, почувствовал между лопаток металлический холодок.

— Говорят, с двадцати шагов доску прошибает. Не пробовал, правда, но могу устроить эксперимент.

Рубашка на Самарине была широкая, навыпуск, и Толмачев сразу нашел пистолет — сзади, за поясом. Не удержался и чувствительно ткнул стволом Пашунчика в поясницу. Пистолет бросил в карман, а кольт накрыл прихваченной ветровкой Самарина.

— Пошел вперед! И не вертись — не в школе.

Самарин неуверенно двинулся по проулку к ветлечебнице. Краем глаза он успел заметить, что девушка покинула двор.