В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития
Шрифт:
А вот письмо, которое я получила от мамы мальчика Жени. У мальчика синдром Дауна. Живут они с мамой в Украине, в Харькове.
«В три с половиной года Женя уверенно читал по карточкам все слоги, которые мог произнести. Женя склоняет существительные по падежам, толком не умея их сказать. Мы всегда учим их только в именительном падеже, когда работаем с карточками. Чтобы отработать слог “ка”, мы многократно повторяли: тарел(ка), лож(ка). Я начинаю слово, а он заканчивает, привычная игра. И вот он тянется в кухне за тарелкой. Я говорю: “Что тебе дать? Тарел…” Ожидаю слог “ка”, но Женя говорит “ку”! Потом и “Балалайку дай!” сам сказал. А на прошлой неделе вообще сразил. Стоим с ним в зоопарке, рассматривая черепах. Раз пять повторили че-ре-па-ха, потом я задаю вопрос: “Кто это? Че-ре…”, Женя
Лично я определила бы такого Женю как весьма перспективного и уверена, что так оно и есть. Но «тети» из этого МПК – швырь! – и отшвырнули ребенка, не заботясь о его дальнейшей судьбе. А ведь это ребенок, нуждающийся в помощи, и неважно даже, какой он, способный или неспособный.
Помимо ребенка есть еще его мать. На основании каких собственных высоких достижений педагог авторитетно объявляет матери, что ее ребенок некоммуникабелен, неадекватен и вообще необучаем? Причем делается это жестко, безоговорочно, категорично. На комиссии он не сказал ни единого слова? Ну и что из этого следует? Может быть, он растерялся? Может быть, его не смогли расположить к себе?
С самого рождения ребенка с патологией родителям приходится бороться за его место в жизни, справляясь с собственной депрессией, неуверенностью, страхом. Педагог обязан всегда помнить об этом. Он может быть требовательным, строгим и даже суровым, но быть жестоким он не имеет права.
Взрослым кажется само собой разумеющимся, что к определенному возрасту ребенок не может не знать каких-то простых, всем известных, как будто бы элементарных вещей. Не отдавая себе в этом отчета, они привычно ориентируются в своих требованиях на уровень представлений обычного ребенка того же возраста. Ребенку с синдромом Дауна задают вопросы, на которые он ответить не в состоянии: жизненный опыт его еще очень мал, способность к самостоятельному осмыслению очень ограниченна. Ни к чему хорошему подобное тестирование не приводит. Маленький ребенок вопросов не понимает, ответов на них не знает. В нем закрепляется подспудное ощущение того, что он постоянно чему-то не соответствует, все время оказывается не на высоте, никак не может угодить своему педагогу. А у педагога может сложиться совершенно ошибочное представление о его интеллекте, которое он и сообщает родителям: не знает, не понимает и т. д.
Вопросы нужно задавать не для того, чтобы в очередной раз протестировать ученика и в случае неудачи вынести суровый приговор: «Не знает. А знать уже должен!» После чего извлечь очередную таблицу и навязать ему очередной список того, что он обязан будет зазубрить. Ребенок вовсе не обязан ответить на любой вопрос, он не может все знать – тем более если это ребенок с синдромом Дауна. Вопросы следует задавать после того, как вы хорошенько обработали соответствующую территорию, подготовили почву для правильного ответа. Не показывали, не рассказывали, объясняли, но мало и плохо, что-то говорили на ходу, в спешке – этого ребенку с синдромом Дауна недостаточно.
Незнание и непонимание маленьким ребенком каких-то вещей и принципиальная неспособность вообще их понять – это далеко не одно и то же. Проще всего объявить ребенка несмышленым. И тогда – какие вообще могут быть вопросы и ответы? Понизим планку, сведем все к примитиву и на этом успокоимся.
«Я буду заниматься по схеме…»
Создается впечатление, что и в первом, и во втором описанных выше случаях ребенок оказался в глазах педагогов не на высоте потому, что до встречи с ними не прошел какой-то обязательной, одинаковой для всех подготовки. Сильно подозреваю, что в подготовку эту входили все те же треугольники с кругами, умение различать цвета и т. п. – один и тот же общий для всех список. И если ребенок зазубрил все, что полагается по списку,
им довольны. Но разве это доказывает его интеллектуальное превосходство над ребенком, который обязательного списка не знает? Пусть он не умеет держать в руках карандаш и облако нарисовать не в состоянии, но, может быть, он знает что-то другое, не менее нужное, полезное и интересное?«Я буду работать с вашим ребенком, не отклоняясь от схемы», – заявляет родителям дефектолог, она же и логопед, пришедшая к семилетнему дауненку для того, чтобы «подготовить его к школе». Я не буду описывать в деталях эту подготовку, в этом нет нужды. Одной такой преамбулы достаточно, чтобы понять: ребенок будет сидеть, глядя в потолок с застывшим лицом и тоской во взоре, – ничего, кроме скуки и отвращения, урок у него не вызовет.
Работа с проблемным ребенком, несмотря на четкость и определенность установок хорошо разработанной методики, требует от педагога гибкости, чуткости, умения на ходу перестраиваться, способности прежде всего к импровизации. И если педагог на это не способен, ему, конечно, ничего другого не остается, кроме как «работать по схеме», т. е. загнать ученика в некое подобие железной клетки, из которой ему уже не вырваться. «Уходи и больше не приходи», – говорит ученик учительнице на прощание, и понять его вполне можно.
Урок должен быть продуман, хорошо подготовлен, сориентирован на каждого ребенка в отдельности, ибо, следуя общим принципам одной и той же методики, мы занимаемся с каждым из детей по индивидуальному плану.
Давай изобразим…
Заниматься с ребенком можно не только тогда, когда он сидит за столиком для занятий. Он с удовольствием будет обыгрывать с вами то, о чем только что прочитал в книжке, от имени сказочных героев вести с вами диалоги на прогулке, он всегда не прочь размяться, пошевелиться и при этом – чему-то новому научиться.
С какими мучениями ребенок с синдромом Дауна пытается разобраться в том, чем отличаются друг от друга люди и предметы на некрасивых, невыразительных, каких-то мутных, к тому же очень маленьких размеров картинках в книжках, которые иной раз бывают рекомендованы родителям в качестве «развивающих». Не понимает ребенок слова «разница», и картинки, которые ему навязывают, этому пониманию не способствуют. Но эти неинтересные картинки станут ему понятны, если вы начнете с чего-то более привычного, наглядного, с игры, в которой ребенок с большим удовольствием примет участие.
«Посмотри на меня внимательно, а потом отвернись и не подглядывай», – говорю я Антону. Антон отворачивается или даже уходит в коридор. Тем временем я надеваю большую шапку и здоровенные туфли своего племянника Тимура. «Ну, теперь иди посмотри – видишь разницу? Что было и чего не было? Какой я была и какой стала?»
В этом роде можно продолжать до бесконечности. Убираем все со стола, стол пуст. Антон опять уходит, затем возвращается. На столе появилась ваза – вот тебе разница. Образуем группу предметов, меняем их количество и расположение. Антон с большим удовольствием экспериментирует сам, вместе с мамой изобретая «разницу»: один рукав завернут, другой опущен, одна штанина выше, другая ниже. Поупражнявшись таким образом, переходим к более сложным задачам. На одежде одного из играющих может появиться малозаметный значок, можно снять с руки часы, надеть на палец колечко и т. п.
«Давай играть в разницу!» – с порога заявляет ученик, придя на урок. Теперь головоломки в книжке он щелкает как орешки. Он ребенок, ему должно быть интересно и легко учиться. Легко – это значит, что все, чему вы вознамерились его обучать, должно быть ему по силам.
«Не подсказывай мне. Я люблю трудные вопросы», – говорит мне девятилетний Ваня. Трудности, которые он преодолевает, – это трудности любого творческого человека, преодоление их доставляет радость, а не муку. Такое отношение к трудностям нарабатывается годами, приходит постепенно по мере созревания ребенка как творческой личности. Все остальные «трудности» трудностями быть не должны.
Смотрим мультики
Хорошим подспорьем в обучении детей с синдромом Дауна может служить просмотр мультфильмов. Безусловно, речь идет не об отстранении от внешнего мира аутичного ребенка и не о той обособленности, когда ребенку позволяют без конца сидеть перед телевизором: усадить его к нему, а самим заняться неотложными делами по дому очень удобно. «Он так любит смотреть мультики!» Еще бы не любить! Он смотрит мультик за мультиком и так к этому привыкает, что уже жить без них не может, поглощен полностью. Смотрит все подряд, ни к селу ни к городу цитирует выхваченные из мультиков фразы.