В неладах

А теща Прасковья Федоровна при вид дочери ликовала и восклицала:

— Ну, слава Богу, что вмст! Слава Богу, что помирились! Гд вы, Николай Емельянычъ, ее нашли? — спрашивала она зятя. — А я сижу и дрожу… Горничная Даша сказала мн, что Грушечка одна на Царскосельскій вокзалъ для чего-то ухала. Сижу и чуть не плачу. Думаю: «Господи, да что-же это такое? Да зачмъ-же она одна-то?.. Все сердце во мн перевертывалось. Но теперь вижу, что вы вмст. Слава Богу, слава Богу, что помирились. Чего тутъ изъ-за пустяковъ ссориться!»

И Прасковья Федоровна принялась цловать дочь.

— Что это отъ тебя, Груша, виномъ пахнетъ? — вдругъ спросила она.

— А мужъ меня въ «Аркадію» возилъ и тамъ обдомъ угощалъ, — отвчала дочь.

— Обдомъ? Въ «Аркадіи»? Да что это ему вздумалось?

— Не знаю. Присталъ ко мн: «подемъ да подемъ». Ради мировой нашей, что-ли.

А мужъ слушалъ, сверкалъ глазами и, молча, сжималъ кулаки.

«На сорокъ пять рубликовъ съ тройкой наказала, — считалъ онъ про себя. — Да ложа десять — пятьдесятъ пять, да икра съ проздомъ въ Царское пять-шестьдесятъ. Да въ циркъ въ субботу свезти надо — тоже пять рублей, да за парныя сани придется въ воскресенье заплатить рублей пятнадцать, чтобы прокатать ее. Въ восемь десятирублевыхъ кругляшковъ миръ-то съ женушкой обойдется, а то и больше, — мысленно плакался онъ. — А вексель? Вексель въ протест!» — мелькнуло у него въ голов, и онъ, въ отчаяніи покрутивъ головой, убжалъ къ себ въ кабинетъ.

Минутъ черезъ десять Потроховъ щелкалъ на счетахъ и опять считалъ, сколько онъ издержалъ сегодня лишнихъ денегъ, благодаря тому, что очутился въ неладахъ съ женой.

— Маменьку-то приглашать на завтра въ театръ? — кричала ему изъ другой комнаты жена. — Есть у тебя ложа? Взята она? Или ты навралъ мн?

— Взята, взята, — отвчалъ Потроховъ, смотря на костяжки счетовъ, изображавшія цифру сегодняшнихъ расходовъ на жену.

— Который-же номеръ?

— Восемьдесятъ два и шесть гривенъ, — отвчалъ онъ.

1903