В ногу!
Шрифт:
В начале 1905 г. его статьи привлекли внимание Сайруса Куртиса, издателя «Сэтердэй ивнинг пост» [101] , который посчитал их настолько многообещающими, что предложил Андерсону что-нибудь написать для его журнала. Андерсон отправил рукопись, которая, однако, была отвергнута, так как, по словам Морроу, бизнесмен был в ней недостаточно «воспет». Очевидно, к тому времени Андерсон уже отчасти пересмотрел те взгляды, благодаря которым показался Куртису «многообещающим». Тем не менее в выпуске «Агрикалчерал адвертайзинг» за май 1905 г. сообщалось, что на банкете в агентстве Лонга-Кричфилда Шервуд Андерсон говорил о том, как служащие могли бы «зашибать деньгу» для своей фирмы. Возможно, он говорил об этом, давясь от смеха, но более вероятно, что он оказался в ловушке реального внутреннего конфликта: он уже не желал воспевать бизнесмена, это «лицо и ядро американизма», но вместе с тем все еще рассчитывал «зашибать деньгу». Этому противоречию, не то чтобы совсем неизвестному в американской действительности, предстояло разъедать его жизнь на протяжении по крайней мере семи последующих лет; он надеялся стать и миллионером и художником одновременно.
101
…Сайруса Куртиса, издателя «Сэтердей
Жажда творчества стала будоражить сознание Андерсона и на протяжении 35 лет никогда, даже в периоды наибольшего спада, до конца его не покидала. Немногие американцы когда-либо отдавались роли художника с такой намеренной основательностью, и то, что эта роль была избрана американцем полярно противоположной искусству профессии, заслуживает всяческого изумления и восхищения. Шервуду Андерсону суждено было стать писателем — возможно, как говорил он впоследствии, благодаря природному дару и семейной потребности рассказывать [102] , возможно, благодаря воздействию космополитической атмосферы Чикаго, возможно, из чувства соперничества со своим братом-художником, но, скорее всего, потому, что коверканье языка, неизбежное в рекламном деле, часто вызывает у чувствительных авторов желание пользоваться им добросовестно и творчески.
102
…благодаря природному дару и семейной потребности рассказывать… — В «Истории рассказчика» Андерсон, несколько преувеличивая, рисует своего отца как человека романтического, наделенного несомненным артистическим дарованием, вечной страстью выдумывать разные истории: «Все остальные молчат, но отец говорит и говорит. (…) Отец в своей стихии. Он блаженствует. Ни голодных сыновей, ни хворой жены, ни счетов бакалейщика, ни квартирной платы. Настал золотой век — вне времени; нет ни прошлого, ни будущего. (…) Правда же, было что-то величественное в полном пренебрежении отца к фактам» (Андерсон Ш. История рассказчика. М., 1935. С. 22).
И все же говорить об этом с такой определенностью несомненно значило бы предвосхищать события. В те годы основным стремлением Андерсона было укрепить свое положение во внешнем мире, а не пестовать свое скрытое творческое «я». В 1904 г. он женился на Корнелии Лейн [103] , образованной молодой женщине из состоятельной семьи, казавшейся Андерсону воплощением тех достоинств, которых не хватало ему самому, но которые он учился ценить, — светской утонченности, непринужденной воспитанности, уверенности в себе. На нее же (здесь мы можем только гадать) Андерсон, вероятно, произвел впечатление своей живостью, честолюбием и растущим интересом к вопросам культуры.
103
…он женился на Корнелии Лейн… — См.: наст. изд. С. 376.
Вначале этот брак был счастливым. Корнелия создала Андерсону уютный дом, но отнюдь не была в нем просто домохозяйкой, не имеющей других интересов. Она умела принять гостей как милая хозяйка, разбирающаяся в светских тонкостях, которыми он часто пренебрегал, и многие вечеринки в доме Андерсонов превращались в литературные чтения у камина. Для человека, в чьей памяти Клайд, очевидно, все еще был неподалеку, эта атмосфера нарочитой, но отнюдь не мещанской культуры была чрезвычайно приятной и благотворной.
По мере того как личность Андерсона шлифовалась под тонким воздействием жены, в нем неизбежно росла неудовлетворенность своим делом, где все должно было выглядеть вычурно и вульгарно. «Я решил, — вспоминал он, — покончить с рекламным сочинительством. Уж слишком много приходилось лгать. (…) Я стал бояться поверить в те небылицы, которые сам же писал». Возможно, правильнее было бы сказать, что теперь он постепенно переставал верить тем небылицам, которые сам же писал.
Осенью 1906 г. он оставил работу в агентстве Лонга-Кричфилда, чтобы стать президентом «Юнайтед фэкториз компани» в Кливленде (Огайо), фирмы, для которой до этого писал рекламу. Хотя его новая должность и означала повышение в статусе, она была отнюдь не так внушительна, как можно было бы предположить по названию, поскольку по сути Андерсон являлся чем-то лишь чуть большим, чем просто управляющий сбытом. «Юнайтед фэкториз компани» представляла собой магазин, торгующий по почте, и была филиалом нескольких фабрик, производящих такие разные товары, как инкубаторы, печи, краски и верхушки для кабриолетов. Чтобы увеличить деловой оборот, Андерсон создал искусную рекламу, практически целый каталог, где утверждал, что его компания экономит покупателям деньги, обходясь без посредника, — так он предвосхитил основную рекламную тему XX в.
В Кливленде Андерсон пребывал в постоянном жестоком напряжении. Он проводил долгие часы, пытаясь как-то возместить недостаток знания конторской рутины, и его «нервозность» отягощалась загнанным глубоко внутрь, но досаждающим ему раздвоением ценностей. Дома Корнелия поддерживала начатый в Чикаго образ жизни: литературные вечера, а в воскресенье утром — уроки французского языка. Однако внезапно Андерсон потерпел серьезный деловой провал: инкубаторы не работали, разозленные фермеры возвращали их сотнями, и хотя Андерсон вряд ли был повинен в их плохой конструкции, ему вскоре пришлось искать себе новое место. Между тем жена родила ему сына, которого назвали Робертом [104] , и груз семейной ответственности начал увеличиваться на глазах.
104
Между тем жена родила ему сына, которого назвали Робертом… — Сын Андерсона Роберт родился 16 августа 1907 г. (ум. 1951).
Осенью 1907 г. Андерсон с женой и ребенком переехал в Элирию, скучный маленький город в сорока милях к западу от Кливленда, где и началась его основная карьера делового человека.
В Элирии Андерсон сумел убедить коммерсантов, банкиров и служащих вложить деньги в «Андерсон манюфекчеринг компани», фирму, занятую продажей по почте специальной краски для крыш
«Руф Фикс». Капитал фирмы составил двести тысяч долларов, однако в ее распоряжении всегда находилась лишь небольшая часть этой суммы. Чтобы обрести больший капитал и заманить торговцев краской в коммерческий союз с фирмой, Андерсон выработал систему, по которой торговые агенты «Руф Фикс» покупали часть ее акций и, таким образом, получали процент с прибыли.Характерно, что в «Мемуарах» Андерсон приукрасил эту систему, описав ее как результат неких смутных социалистических настроений: «Я стал издавать журнал под названием „Коммерческая демократия“ и писал его сам от корки до корки; я не жалел денег, распространяя его в тысячах экземпляров. Я ездил из города в город, проповедуя собственные идеи производственного альтруизма (…) розничным торговцам» [105] . На самом же деле «Коммерческая демократия» была не столько журналом, сколько принаряженной рекламой, и гораздо больше, чем «Мемуары», похоже на истину признание Андерсона, касающееся его акционерной системы: «Я не хочу сказать, что мои идеи были кристально честны. Я беспрестанно придумывал небольшие жульнические махинации и, пуская их в ход, в то же время агитировал себя и других против подобных махинаций…». Точно так же поверить заявлению Андерсона о том, что за время своего пятилетнего пребывания в Элирии он написал и уничтожил книгу, названную им «Почему я социалист» [106] , было бы легче, если бы его беллетристика того же периода не была откровенно антисоциалистической.
105
«Я стал издавать журнал под названием „Коммерческая демократия“ проповедуя собственные идеи производственного альтруизма (…) розничным торговцам». — См.: Sherwood Anderson's Memoirs. Р. 187.
106
…он написал и уничтожил книгу, названную им «Почему я социалист»… — Андерсон утверждал, что книга о социализме, над которой он работал в 1909 г., была его первой реальной попыткой писать: «Я помню свой первый писательский опыт. Книга о социализме» (Sutton William А. The Road to Winesburg. New York: Metuchen, 1972. P. 176).
Но если «Коммерческая демократия» не имела успеха, то фирма Андерсона процветала; в 1908–1909 гг. он, казалось, был на пути к тому, чтобы стать солидным предпринимателем. Доход «Руф Фикс» приносила высокий, поскольку продавалась в пять раз дороже производственной стоимости. Андерсон писал собственную, в разговорном стиле, рекламу, печально похожую на некоторые из наименее вдохновенных литературных произведений его последних лет. Он много работал, и в 1908 г. его компания вобрала в себя фирму-производителя, снабжавшую ее краской. И вряд ли тогда представлялось существенным, что выпускаемая компанией краска для амбаров слезала в один момент.
Вскоре Андерсоны влились в жизненный уклад среднего класса маленького городка. Корнелия вступила в дамское литературное общество, делала доклады на его собраниях и вызывала всеобщее восхищение своими достоинством, любезностью и главным образом образованностью. Оба, и Шервуд, и Корнелия, участвовали в заседаниях Клуба круглого стола, где могли общаться молодые супружеские пары. Шервуд стал регулярным игроком в гольф в Загородном клубе Элирии и часто играл в бильярд в Лосином домике. А в последний день 1908 г. у Андерсонов родился еще один сын, Джон. Казалось, что Шервуд нашел наконец свое место в мире, что все его дела процветают и что его поведение не вызывает никакого беспокойства. Но внешность оказалась обманчивой. Несколько первых лет в Элирии Андерсон оставался глубоко приверженным своей мечте о богатстве, и нет никакого преувеличения в таких его воспоминаниях, как: «Я намеревался разбогатеть, создать свою семью. Теперь у нас был солидный дом, самый большой и самый лучший (…) из всех, где я когда-либо жил. (…) На следующий год — еще больший дом, а вскоре после этого — загородное поместье» [107] . И в то же время Андерсон был больше не в состоянии играть роль, в которой сам же себя утвердил. Новизна управления бизнесом вскоре потускнела, старые смутные порывы к «самовыражению» не могли бесконечно заглушаться, и — это беспокоило его сильнее всего — он чувствовал, что «рассказывает людям все те же небылицы, которые рассказывал раньше». Сначала исподтишка, а потом вполне открыто он начал подрывать свой собственный статус уважаемого бизнесмена, за ночь разрушая образ, созданный днем. Все чаще и чаще по вечерам он уединялся на чердаке и писал.
107
«Я намеревался разбогатеть // На следующий год — еще больший дом, а вскоре после этого — загородное поместье». — См.: Sherwood Anderson’s Memoirs. Р. 152.
Оценить в «Мемуарах» период жизни в Элирии Андерсону было труднее, чем любой другой. Ему всегда было необходимо считать, что тогда он относился к себе гораздо более критически, чем это было на самом деле: ведь годы жизни в Элирии казались ему впоследствии самыми постыдными, ибо это были годы, проведенные в молчаливом согласии с омерзительными ценностями делового мира. Иногда, правда, вспоминая прошлое, он намеренно очернял свой образ, будто желая сказать: видите, из каких глубин я поднялся, видите, какой удивительный переворот я произвел в своей жизни! Один раз он подошел очень близко к правде, написав в «Мемуарах», каким представлял себя в то время: «Там я вижу себя молодым американским бизнесменом, Бэббитом по многим статьям, хотя никогда до конца (…) портрет, который я пытаюсь здесь создать, это портрет человека отнюдь не раскрепощенного, более того, страшно застенчивого» [108] . Бэббит по многим статьям, хотя никогда до конца, и человек страшно застенчивый — вот точный автопортрет.
108
«Там я вижу себя молодым американским бизнесменом, Бэббитом по многим статьям // более того, страшно застенчивого». — См.: Sherwood Anderson’s Memoirs. Р. 153. Джордж Бэббит — герой романа Синклера Льюиса (1885–1951) «Бэббит» (1922). Процветающий предприниматель и добропорядочный гражданин, Бэббит под влиянием друга-художника внезапно начинает испытывать смутную неудовлетворенность своей жизнью в Зените, типичном, ничем не примечательном городке американского Среднего Запада. После нескольких невнятных попыток прорваться сквозь будничную повседневность к чему-то большему Бэббит возвращается в русло своего прежнего существования с сознанием того, что и в нем при желании можно обрести необходимое ему душевное тепло и что родной скучноватый город может быть уютным и симпатичным.