В одном шаге

На этот броненосец Николая Оттовича назначил командиром позже погибший командующий флотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров, вот только такое стремительное продвижение по службе вызвало у Эссена нескрываемое раздражение, подобное тому, какое испытывает скакун, когда его запрягают в телегу. Он ведь командовал быстроходным крейсером 2-го ранга «Новик», построенным в Германии, и выдававшим непостижимую скорость в 25 узлов — недаром этот корабль называли «чехлом для машин». И не было ни одного боя, где бы он не сражался на крейсере, с отчаянно безрассудной командой выходя на вражескую эскадру, ведя разведку. А сколько было стычек с вражескими крейсерами и миноносцами подсчитать трудно — ведь его крейсер находился в двух часовой готовности к выходу, и при первых же выстрелах старался выйти в море, атаковать неприятеля. Недаром лихой командир «Новика» одним из первых на эскадре получил золотое оружие с надписью «за храбрость», а в команде половина нижних чинов была награждена георгиевскими крестами, а то и не одним.

И все бы ничего, если бы по возвращению в Порт-Артур «Севастополю» не заехал форштевнем в корму «Пересвет», командир которого Бойсман при разборе происшествия взял всю вину на себя. В то время как капитан 1-о ранга Чернышев всячески постарался всю вину переложить как раз на него, благо тот и не оправдывался. Вот только такое поведение привело к тому, что адмирал Макаров вскипел, порывист был и горяч, настоящий моряк, и с прожитыми годами кровь не остыла. И снял командира «Севастополя», а на мостик броненосца решил поставить Эссена — самого отчаянного и боевитого офицера эскадры, и не посмотрел, что тот всего капитан 2-го ранга. Назначение Николаю Оттовичу пришлось не по душе — он получил под командование самый медленный корабль эскадры, у которого скорость вдвое меньше чем у «Новика». И часто испытывал ощущение, будто к каждой его ноге привязали по гире — примерно тоже самое чувство испытывает лихой кавалерист, переведенный на обозную повозку извозчиком.

Ладно бы назначили командиром «Аскольда» — все крейсер 1-го ранга, и ход немногим меньше, чем у «Новика», но попасть на «Севастополь» для Эссена оказалось страшным ударом. Его оторвали от войны безжалостно и грубо, и он только ругался от приступов ярости, оставаясь в одиночестве, в просторном командирском салоне, с которым несравнима его скромная каюта на «Новике». Однако будучи человеком долга, он всячески готовил броненосец и его команду к боям, и офицеры с матросами это оценили по достоинству и рвались на бой. Выход в море всей эскадрой 10 июня воспринимался экипажем с неприкрытой радостью, вот только при заходе в гавань обратно по возвращении, броненосец подорвался на мине, точь в точь как произошло с «Петропавловском». Однако детонации погреба шестидюймовой башни не произошло, а возникший было пожар боезапаса, был потушен хлынувшей в огромную пробоину — три с половиной на четыре метра — водой, которая затопила и соседнюю угольную яму. Однако команда действовала самоотверженно и умело — возникший крен спрямили контрзатоплением, корабль Эссен довел до бухты Белого Волка, где простояли всю ночь, избежав атак миноносцев. Утром, в прилив, вошли на внутренний рейд, одиннадцать нижних чинов было ранено. Для исправления повреждений решено было воспользоваться кессоном, который изготовили для подорванного раньше «Ретвизана». С ремонтом команда лихорадочно торопилась, матросы понимали, что скоро эскадра выйдет в бой, на прорыв. Их, конечно, не сочтут трусами, но в предстоящем сражении каждый корабль будет дорог. Однако при отжигании листов в кессоне ночью 26 июня возник пожар, погибли два матроса, три десятка получили отравления и ожоги — огонь потушили с помощью бортового буксира «Силач». Это еще больше сплотило команду — и там где с «Ретвизаном» провозились три месяца, работы на «Севастополе» провели в полтора, и пять дней тому назад снова вошедший в строй броненосец стали лихорадочно готовить к прорыву. Успели установить в казематы 152 мм орудия и почти все 47 мм противоминные пушки, приняли почти тысячу тонн угля, этого запаса должно было хватить по расчетам до Владивостока, вот только Эссен сильно сомневался — и на то у него были причины. Да, путь чуть больше тысячи ста миль, но в бою расход угля будет увеличенным, эскадра станет маневрировать. Машины изношены — топки котлов уже и так увеличивают расход в полтора раза, а дырки в трубах приведут к еще большему расходованию драгоценного топлива, причем в несколько раз.

Это означает только одно — угольные ямы станут пустыми, стоит только миновать Цусимский пролив, а там придется топить броненосец, если из Владивостока не подойдут на помощь крейсера с угольщиками — тогда придется в море перегружать несколько сотен тонн, и молиться, чтобы не подошли вражеские броненосцы. И это маловероятно — японцы их не отпустят, а уйти от них на десяти узлах невозможно.

Поход самоубийц, у них всего один шанс из сотни, что они все же доберутся до порта назначения, и девяносто девять на худший исход!

— Метко стреляют, ничего не скажешь. Дело будет горячее…

Эссен поморщился, машинально вытер ладонью капли соленой морской воды с лица. Амбразуры боевой рубки заплеснула вода от близкого разрыва. И это несмотря на то, что по опыту стычек их широченные прорези в двенадцать дюймов довели всего до трех, надежно прикрытых стальными уголками и листами. Николай Оттович озаботился этим, хотя на других броненосцах отнеслись крайне безалаберно, предпочтя наспех заделать тросами. И если разрыв крупнокалиберного снаряда будет на самой броне рубки, то эту с позволения сказать «защиту», просто вынесет. А вот в том, что броненосец выдержит даже длительный обстрел ни командир, ни его команда не сомневались — главный пояс по ватерлинии в центре составляли 356 мм плиты прочной гарвеевской брони, свыше пятисот тонн которой закупили во время строительства в САСШ. Такая броня даже в упор не пробивается двенадцатидюймовыми снарядами — защита избыточна, можно было уменьшить ее толщину до двенадцати дюймов, даже десяти, а сэкономленный вес пошел бы на прикрытие незащищенных оконечностей. Единственный за весь сегодняшний день, попавший в «Севастополь» 305 мм снаряд оставил на столь толстой плите только небольшую вмятину.

Башни, барбеты, боевая рубка прикрывались девятидюймовой броней — и это считалось вполне достаточным, второй верхний пояс и башни 152 мм орудий имели пятидюймовые плиты. Даже пара шестидюймовых пушек с каждого борта, раньше стоявших открыто, сейчас были упрятаны в импровизированные казематы, которые прикрыли тремя наложенными друг на друга листами обычной кораблестроительной стали, каждый в дюйм толщиной. И такое прикрытие по всем расчетам должно было выдержать попадание шестидюймового снаряда. Так что броненосец представлял собой настоящую крепость, и бой сможет вести долго, не так легко его повредить, и тем более вышибить из боевой линии даже сосредоточенным огнем.

Да и нет у врага такого преимущества — в двенадцатидюймовых пушках почти тождество — на 16 вражеских 15 на русских кораблях. На восемь русских десятидюймовых орудий «Пересвета» и «Победы», только одна такая пушка на «Касуге» и еще десять восьмидюймовых стволов в башнях броненосных крейсеров. Так что бой предстоит упорный — японская колонна не только приближалась, она сближалась на сходящихся курсах. И сейчас «Полтаву» и «Севастополь» осыпали градом снарядов. Возникло ощущение, словно попали под «железный дождь», корабль вздрагивал всем корпусом от попаданий — дистанция в сорок кабельтовых позволила японцам теперь задействовать всю свою шестидюймовую артиллерию. На каждом корабле у японцев в бортовом залпе по семь таких стволов, только на «Якумо» шесть, да на «Фудзи» пять. Впрочем, перевес не столь и велик — на 46 вражеских русские будут отвечать из 33 своих 152 мм стволов.

Эссен спокойно смотрел на вражеские корабли — головной «Микаса» под адмиральским флагом уже давно обогнал «Севастополь» и стрелял по «Пересвету», флагманскому броненосцу князя Ухтомского, идущего впереди. Тот отвечал полными залпами, закончив пристрелку. И теперь скоро станет ясно со всей очевидностью — кто кого одолеет в этом бою…

Схема бронирования и вооружения эскадренных броненосцев типа «Полтава».

Глава 3

— Обе стеньги «срублены», ваше превосходительство, мы под обстрелом трех кораблей, не меньше. Если будет нужно поднять сигнал, то ничего не выйдет, если только флаги на крыльях мостика не вывешивать. Ох, никак пятый раз попали, и вроде в носовую переборку.

Командир эскадренного броненосца «Пересвет» капитан 1-го ранга Бойсман болезненно поморщился, словно не его корабль, а он сам получал ' «ранения» — корпус постоянно содрогался от попаданий, палуба под ногами вибрировала так, что удержаться порой было проблематично. Противник в самой завязке боя еще днем прекрасно видел развевающийся на грот-мачте флаг контр-адмирала, а потому пытался сосредоточить по «Пересвету» огонь, правда, сделать это тогда не удалось. Куда больше от противника досталось двум концевым тихоходным броненосцам, были хорошо видны выраставшие у их бортов огромные всплески, да еще интенсивно обстреливали «Цесаревич». Но сейчас били исключительно по двум флагманам — три неприятельских броненосца по головному кораблю, а «Сикисима» с двумя малыми броненосцами итальянской постройки (считавшимися и броненосными крейсерами, но слишком тихоходными) сосредоточили огонь по «Пересвету» — попадания теперь пошли одно за другим.

— Черт бы их всех побрал! Они пристрелялись по нам!

Стоявший рядом с командиром броненосца князь Ухтомский уже отнюдь не мысленно ругался в три знаменитых флотских «загиба», начиная осознавать, что надежды на благополучный итог стремительно «тают». Теперь прорыва может не получится. Зайдя в голову русской колонны, японцы, используя превосходство в скорости, начнут «отжимать» к северу флагманский «Цесаревич». Просто устроят тому «кроссинг», уже взяв под продольный огонь, сделав «палочку» над «Т». И против этого маневра есть только уход с выбранного курса, то есть пойти не на юго-восток к Цусимскому проливу, а в противоположную сторону, к Порт-Артуру, туда, откуда этим утром и вышли. Ничего тут не сделаешь — два тихоходных броненосца связывали по рукам и ногам, иначе бы трем броненосцам удалось проскочить мимо неприятеля. Да-да, именно трем — в «Ретвизан» за день до выхода получил подводную пробоину в носовой части, куда попал 120 мм снаряд из осадной пушки. Дырку прикрыли листом железа, поставили деревянный щит на распорках — и дать больше 13 узлов было опасно. Напор воды резко бы возрос, заплату могло вышибить, и тогда пойдет неконтролируемое затопление. Будь два-три лишних дня, тогда бы все заделали куда тщательнее, залили бы цементом, да и листы наружной обшивки подогнали.

Но время, время — «высочайший» приказ гнал эскадру в море!

На совещании Ухтомский склонялся к предложению начальника штаба Матусевича — осуществить прорыв во Владивосток только быстроходными броненосцами, четверка которых могла держать 15–16 узлов долгое время. А если на море начнется волнение, то прорыв обеспечен — вся 1-я эскадра Объединенного Флота, состоящая из шести низкобортных броненосцев, неизбежно отстанет. Однако повреждение «Ретвизана» смешало все расчеты — оставаться в Порт-Артуре дольше Витгефт не захотел, гонимый в море царским приказом. В «Цесаревич» угодило три снаряда, командующего ранило — вернее чуть царапнуло осколком. В «Пересвет» ведь тоже попало два таких же снаряда, к счастью, не причинившие никакого ущерба. И можно считать, что пока повезло — японцы стреляют «вслепую», по местам стоянок, «счисляя» примерную дистанцию, по карте и докладам с моря. Там постоянно ведя разведку, наблюдая через мощную оптику за гаванью, крутились на небольшом отдалении, чтобы не попасть под огонь береговой артиллерии, три «собачки» — быстроходные крейсера из отряда вице-адмирала Дева. Хорошо, что четвертый крейсер «Иосино» был протаранен «Касугой» и затонул в «черную» для японцев майскую неделю, когда на минах погибли два броненосца.