В оковах его власти

—На самом деле, я был не прав. Думал даже позвонить, когда все вскрылось с Русом. Помощь там предложить и все дела, но решил, что Кракен в этом деле мне не уступает. Буквально принесет голову всех виновных. А тут и ты нарисовался. Так что все равно предлагаю посильную и не очень помощь, ну ты понял, — замявшись, он скривился и хмыкнул, прокручивая в руках бокал.

Прочитав между строк, я все отчетливо понял. Он себя винил, конечно, но признаться в этом ему было сложно. Характер.

—Ты не у меня должен прощения просить, Вах. Понимаешь же это.

—Если попрошу у нее, это мне друга вернет?

Меня бесило жутко, что он пошел поверх меня и сделал так, как не стоило. Злило адски, но здесь не я судья теперь.

—Не уверен, что теперь есть смысл просить прощения у нее, потому что она может не захочет видеть ни меня, ни тебя.

Правдивая реальность проехалась по мне горячим утюгом, спалив кожу в мясо.

—Что так? Я думал, что беглянка вернулась. А оказалось, что проблемы в раю? Из-за откровения, да? Ну слушай, не твоя дочь, не ее дочь, что еще надо? Глупость, не кажется ли тебе?

Не казалось. Для девушки узнать, что она номер два, — это охуеть какая проблема. С одной стороны я хотел прямо сейчас поехать и сказать, что херня это все, но с другой стороны мысленно ломал себе ноги. Мало времени. Она должна свыкнуться. А мне нужно не сдохнуть в процессе ожидания,

Что я любил ту, которую она считала матерью. Это может сломать пополам же.

ГЛАВА 24

МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Девушка с длинными темными волосами сидела в зале ожидания местной больницы. «Ничего страшного» так думала она, когда пришла сюда впервые. И правда страшно не было, страх пробудился сейчас, когда она ждала приема своего врача. Когда зуб на зуб не попадал от странной паники, захватившей её тело. Гадкие предчувствия накатывали на неё волной, пусть она и пыталась успокоить себя молитвами. Сейчас они не срабатывали так, как раньше, наверное, потому что она была грешницей, и в этом сознавалась честно в первую очередь самой себе. Признание — это уже путь к исправлению, не так ли?

—Абрамова, войдите, — медсестра пригласила уже сидящую на воображаемых иголках девушку в кабинет. И она вошла туда на дрожащих ногах в ожидании своего вердикта. Волосы противно липли к телу, и она то и дело их смахивала со лба или с шеи.

Доктор сидела в самом углу, перелистывая какие-то бумаги. Но с приходом девушки, все бумаги были отложены, а на лице блуждала легкая улыбка. Успокаивающая. Это хорошо или плохо? Что вообще сейчас было хорошо, а что не очень? Едва ли можно было понять.

—Здравствуйте, — еле смогла выдавить из себя девушка, обливаясь десятым потом, при условии, что на улице далеко не лето.

—Здравствуй, Надя, садись.

Она села, и хорошо, что села. Потому что упала бы замертво в процессе разговора.

—Послушай, пришли анализы. Худшие подозрения подтвердились.

Гром ударил прямо в Надю, буквально лишая ее рассудка. Несмотря ни на что в глубине души она отчаянно верила в счастливый исход, он не был предусмотрен для нее в данный момент. Ощутив, как к горлу подкатила тошнота, девушка схватилась за край стола и начала рвано дышать. Не помогало. Вообще ничего сейчас не смогло бы ей помочь.

—Надь, послушай. Да, это рак, да, стадия не из хороших, но мы будем бороться. Ты молодая, сил полно, справишься. Сейчас множество способов это все заглушить. Третья стадия — это не четвертая, еще есть надежда! Метастазы еще не пошли по лимфоузлам, это уже огромный плюс. Ты послушай меня только…

Вот только что бы врач ни сказала, Надя знала одно наверняка: операции не избежать, а значит, матку с придатками ей вырежут. И это еще не известно, поможет ли…Слезы уже катились по ее щекам, смывая все возможные соломинки, за которые можно было бы ухватиться. Многие могли бы сказать, что она слабая, но нет. Она просто реалист, который точно понимал правдивый исход из этой ситуации без разных домыслов. Без упований на судьбу и случай.

—Сколько времени у меня есть в самом плохом варианте развития событий? — вопрос она поставила резонный. Ей нужно было подготовиться. Всех подготовить.

Врач нахмурилась, но теперь хотя бы не улыбалась. Идиотская попытка успокоить человека, который на грани сумасшествия, — это подарить ему снисходительную «лыбу», как говорил ее Саша. Саша. Мысль о нем приносила еще больше боли, чем слова врача. Она бы все стерпела, но вот причинить боль ему — это было равносильно ампутации всех конечностей без наркоза.

—Надя, не все потеряно. Рак тела матки лучше, чем придатков. Мы удалим в зачатке источник, и дальше не пойдет.

—Сколько мне осталось в самом плохом случае?! — девушка снова повторила вопрос, настаивая на своем. Ей просто нужен был ответ на ее вопрос и все.

Врач дернулась, а потом сложила руки замком перед собой и потупила взор.

—От года до нескольких лет.

Берем самый низ, потому что на самый верх рассчитывать никогда не стоит. Год. Много или мало? Время вообще штука гибкая. Иногда оно растягивается как жвачка, а иногда утекает сквозь пальцы. Триста шестьдесят пять дней. Вроде много, а один год — мало, минут больше, секунд и подавно.

—Я смогу родить до операции?

Об этом она мечтала днем и ночью, отчетливо видя себя в роли матери. Но и здесь ее ждало удушающее своим уродством предсказание.

—Беременность тебя убьет, милая. Тут без вариантов, прости.

Надя коротко кивнула, ощущая внутри себя зияющую кровоточащую рану. Было больно. Так больно, что она не могла и вдохнуть. Она слишком хорошо знала, что такое рак. Ее бабушка умерла в страшных мучениях, а дедушка страдал вместе с ней до последнего вздоха. Это плохой исход, лучше уснуть и не проснуться. Могла ли она обречь на это Сашу? Ее Сашу, которого любила больше всего на свете? Которому желала только добра и только счастья.

Не подарить ему ребенка? Не стать для него полноценной и здоровой женой? Быть лысой и страшной, страдать и причинять страдания ему? Просыпаться и думать о том, сколько ей еще осталось? Это разве счастливая жизнь? Разве это правильно? Да, любовь долготерпит, не радуется неправде, но любовь заботится, все переносит и не ищет своего. Быть с ним и быть причиной его боли — это не любовь.

На подобный исход она не смогла подписаться. И не подписалась. Решение о том, чтобы оттолкнуть его первой, пришло в голову спонтанно и укоренилось там намертво. Храбрость… она не в том, чтобы делать то, что кажется опасным, она вот в таких поступках проявляется.

Было больно, когда она говорила ему ложь. Было еще больнее, когда она собственноручно вонзила ему воображаемый кол в сердце словами о другом, о ком она не думала ни единой секунды в своей жизни. Но самая страшная боль случилась с ней, когда она увидела глаза Саши и прочитала в его душе то, что растоптало ее. Но оставило надежду на то, что он найдет свое счастье в другой. Она родит ему. Она будет ему радостью, а не бесконечной вереницей проблем. Пусть сначала будет мучительно больно и даже страшно, пусть будут мысли о том, что можно все исправить, но нет. Нельзя исправить, нужно двигаться дальше. И теперь ей нужно было сделать все так, чтобы ей поверили до конца, чтобы не было ни единого сомнения.