В ожидании счастья

Глория была тогда одной из самых красивых девушек колледжа, тоненькая с высокой упругой грудью. И она гордилась, что почти два года успешно противостояла чарам Дэвида. Ей не хотелось стать одним из объектов его многочисленных интрижек; а ему, напротив, нравилось постоянно преследовать ее. Наконец она сдалась и однажды согласилась выпить с ним кофе; потом они пошли в кегельбан, а потом в кино на дневной сеанс. Когда Дэвид пригласил ее на большую студенческую вечеринку, Глория была настолько польщена, что не решилась отказаться. Они не знали удержу в тот вечер; она выпила четыре стакана пива, два рома и уйму кока-колы и была совершенно потрясена, проснувшись в одно прекрасное утро в его комнате.

Только на третьем месяце беременности она решилась открыться Дэвиду. Он был неприятно удивлен.

— Почему ты не принимала таблетки? Или хотя бы не сказала мне раньше?

И она смогла только произнести:

— Не знаю.

Дэвид был лучшим легкоатлетом в колледже, он должен был ехать на Олимпийские игры 1972 года. Глория не хотела испортить ему жизнь, не хотела, чтобы он пожертвовал своей карьерой из-за ее ошибки, ее небрежности. Поэтому она попросила его только об одном: признать ребенка своим и время от времени сообщать о себе. Если ребенок подрастет и захочет узнать, кто его отец, у него должна быть возможность встретиться с ним. Сперва Дэвид колебался, но его родители были так недовольны его безответственностью, что он вынужден был согласиться.

Глория училась на театральном факультете, но не смогла бы выйти на сцену даже под страхом смерти. Ей хотелось заниматься чем-то другим, но так или иначе связанным с театром: оформлением сцены, костюмами, постановкой света или даже стать гримером. После окончания колледжа и рождения Тарика она не смогла нигде в своем городе найти работу по специальности с нормальной оплатой: а к трем годам у Тарика началась астма и такая сильная аллергия, что его нельзя было даже выпускать на улицу.

В праздник 4 июля 1975 года, во время пикника, устроенного их церковной общиной, мать Глории Перл протянула было руку за салатницей и вдруг уронила ее на траву, сказав, что у нее кружится голова; она чувствовала, что задыхается. У нее была гипертония в запущенной форме. Умерла она еще до приезда „скорой". Отец Глории был просто потрясен случившимся; он не мог больше оставаться в опустевшем доме и спустя неделю решил уехать к родственникам в Алабаму. Глория не одобряла этого, но отец считал, что переезд пойдет ему на пользу. Во время поездки он уснул за рулем — машина перевернулась, и он погиб.

Вскоре Глория покинула Калифорнию — ей незачем было оставаться там Финикс она выбрала наугад — у нее не было там ни друзей, ни родных; но ей было все равно. По крайней мере там Тарик мог избавиться от астмы.

Глория продала родительский дом, передала часть денег церкви, остальные положила в банк и записалась на курсы косметологии. Она всегда стригла, причесывала и красила почти всех своих соседок. Для этого тоже требовался немалый художественный вкус.

Астма у Тарика почти прошла, помогли и уколы от аллергии, которые ему делали раз в неделю; но ему все равно нельзя было играть на траве, а его первая игрушка — пушистый кролик — похоже, была последней в этом роде.

Дэвид присылал деньги и пару раз приезжал посмотреть на малыша. Повредив себе колено, он не смог стать профессиональным спортсменом. Тогда он вернулся в колледж, получил степень и стал врачом. Он жил в Сиэтле и лечил таких же, как он сам, бывших спортсменов. По-прежнему Дэвид был холост; он много путешествовал и появлялся в Финиксе раз в два года; в пятилетнем возрасте Тарик почти не помнил отца.

В шесть лет ребенок захотел, чтобы у него был папа. К этому времени он уже знал несколько молитв, и Глория всегда говорила ему, что если он захочет что-то особенное — правда, это желание должно быть разумным, — нужно попросить об этом Бога; и если Бог решит, что Тарик это заслужил, он обязательно услышит его молитву. И Тарик каждый вечер молился, чтобы Бог послал ему папу. Когда Глория слышала это, сердце ее обливалось кровью.

— Ты не волнуйся, — говорила она, — когда-нибудь мама выйдет замуж и у тебя появится папа.

— А почему он все не приходит? — спрашивал Тарик.

— Но ведь Бог не может сразу исполнить твою просьбу.

К семи годам вера Тарика немного уменьшилась, потому что Бог все не отвечал на его молитву. Теперь он стал просить Глорию уже не об отце, а о братике или сестричке. Она объясняла, что скачала для этого ей нужно выйти замуж.

— Но ведь ты не была замужем, а я у тебя все равно есть!

Приходилось говорить, что очень трудно, когда в доме два ребенка и нет мужчины. Потом Глория доставала с полки детскую книжку, и Тарик забывал обо всем до следующего раза.

Глория не отдавала себе отчета, как много ее сын значит для нее, пока он не достиг того возраста, когда стал предпочитать играть с друзьями, а не сидеть с ней. Именно тогда она узнала: чтобы отвлечься от мрачных мыслей, нужно съесть что-нибудь вкусненькое. Ее подруга Бернадин постоянно пыталась вытащить ее на люди. Но Глория отвыкла от шумных сборищ, в особенности от тех, где бывали мужчины. Она не знала, как вести себя с ними, и поэтому обращалась как с детьми: старалась стать необходимой во всем и следила за каждой мелочью, исполняя любое их желание. Она совершенно не имела понятия о протоколе ухаживания.

Начиналось все с телефонных звонков. Глория не ждала, пока ей позвонят или пригласят дважды или трижды; наоборот, она сама проявляла инициативу. Добровольно предлагала свои услуги: готовила еду и ставила ее в холодильник, если мужчина не был расположен сразу сесть за стол; переставляла его мебель, убирала квартиру, сдавала и получала одежду из прачечной; иногда даже оплачивала счет за воскресный обед, который сама же и устраивала. Глория полагала, что поклонники оценят ее заботы; но именно это их и отпугивало. К девяти годам все мамины „дяди" перемешались у Тарика в голове.

Лишь годы спустя Глория поняла, что все делала не так. Даже Робин, на чьи советы не особенно можно было полагаться, сделала веское замечание: „Любовь мужчины не купишь". Но Глории так хотелось знать, как это — любить и быть любимой; она читала об этом в журналах, видела по телевизору, слушала излияния Робин о том, какое удовольствие доставляет ей тот или иной ее друг и как она сходит с ума по Расселу. Глория долго ждала, когда и она начнет сходить с ума. Но тщетно. Наконец, была перейдена и та грань, за которой была только усталость от ожидания любви; и теперь все свое время Глория отдавала Господу, прическам и сыну.

Она быстро располнела. Еда для нее стала всем: спасением, исцелением, она заменяла ей мужа и секс, о котором Глория давно забыла. Забыла о том, что на свете есть мужчины, что сама она все еще привлекательна. Она стала суперматерью. Именно она водила всех мальчишек округи на регби и тренировки по американскому футболу, сборы бойскаутов и в секции каратэ, в кукольный театр и в кино по воскресеньям. Когда к Тарику приходили приятели, она пекла им домашние вафли и черничные пирожки на завтрак, готовила гамбургеры, бутерброды с сыром и густой суп на обед. Никогда, сколько она себя помнила, у нее не переводились пирожки, печенье и сладкие булочки. Многие годы ее дом звенел от детских голосов.

Но свободное время все равно оставалось, хотя был и Господь, и прически, и дети. Тарик рос. Глория все полнела. Теперь стало ясно, что ее „матриархат" близился к концу, потому что „малыш" через год заканчивал школу и, вероятней всего, он поедет учиться в колледж, а не пойдет в какой-то там флот. Что будет с ней тогда? Как она будет жить? Как существовать дальше? Жить только для себя, раз уже много лет она избегает компаний и не знает, как общаться с мужчинами?

Выйдя из душа, Глория продолжала думать о словах Тарика, что Дэвид хотел видеть ее, а не его. Это было не так. В свой прошлый приезд он снизошел до нее, оставшись на ночь потому, что она едва не молила его об этом. Он сделал это только из жалости, но ей было все равно. Видно было, что удовольствия он не получил, но Глория была благодарна, что он вообще согласился побыть с ней. Благодарна, потому что впервые за четыре года мужчина прикоснулся к ней. Обтираясь полотенцем, Глория про себя молилась, чтобы, несмотря на ее полноту, он сжалился над ней сегодня ночью.