В ожидании счастья

Глория набрала номер Робин, но там тоже попала на автоответчик. Она спросила, были ли известия от Бернадин, и попросила срочно ей позвонить.

Дэвид обещал быть в восемь. Глория вспомнила об ужине. Было бы непростительно, если он будет голоден, а ей будет нечего ему предложить. И Тарику тоже нужно поесть. Но Глории не хотелось ни жарить, ни парить. Весь день — до того, как она услышала о несчастье Бернадин, — Глория молилась, чтобы Дэвид остался с ней на ночь. Сейчас ее это не волновало. Только бы ничего страшного не случилось с подругой!

Глория отправилась в гараж и вытащила там из морозилки соус для спагетти. Отнесла его в духовку размораживаться, а затем села в спальне перед зеркалом. К ее блузке прилипло несколько волосков, Глория смахнула их. Волосы, крашенные в черный, как смоль, цвет и аккуратно постриженные, доходили ей до середины ушей. Не будь у нее такое круглое лицо, она остригла бы их еще короче. Филип всегда ее поддразнивал:

— Ну и что с того, что ты чуть-чуть располнела, милочка. Ты все еще красотка. За твои щечки я готов умереть. Ты вся такая аппетитная!

Глория взглянула на фотографию на стене, где она снялась вместе с Тариком. Платье на ней тогда было сорок четвертого размера; сейчас она носит пятидесятый, хотя в пятьдесят втором ей удобнее. Перепробовав все диеты на свете, она решила, что два года голодовок — это уже слишком. Дело того не стоило, так что она все забросила и примирилась с тем, что стала толстухой и такой останется навсегда.

Глория закусывала крекерами с сыром и запивала диетической пепси-колой, когда раздался звонок.

— Что стряслось? — спрашивала Робин.

— Ты с Берни разговаривала? — Глория сделала глоток из стакана.

— Да, на прошлой неделе. А что?

— И ничего не знаешь?

— Нет. Глория, не темни. Что случилось?

— Джон ее бросил.

— Повтори.

— Джон ее бросил.

— Я ж тебе говорила, что он подонок!

— Ушел к белой.

— Ты врешь! — выдохнула Робин.

— И не думаю. Джозеф сказал, что встретил ее в прошлое воскресенье на шоссе. Она была настолько не в себе, что ему пришлось везти ее домой. Но с тех пор с ней никто не разговаривал. Хоть бы знать фамилию ее матери — она живет где-то в Сан-Сити. Я два раза звонила, но не застала ее дома.

— Ну ладно, постараюсь ей дозвониться. Когда что-нибудь узнаю, сообщу. Постой, разве отец Тарика не сегодня приезжает?

— Скоро приедет, наверное, но где сам мой сыночек, неизвестно.

— Хорошо, звони мне, когда Дэвид уедет.

— Надеюсь, что он останется.

— Вы только послушайте эту мисс Скромницу! Все равно, если с Берни что-то случилось, придется вас потревожить. Ты сто лет ждала этой встречи, еще пара минут ничего не решит.

— Помолчи, Робин. Только бы у Берни все было в порядке!

— Да, конечно. Ну пока!

Повесив трубку, Глория выглянула из дому — не возвращается ли Тарик. Его не было. В доме звякнул таймер духовки, и Глория поймала себя на том, что бездумно смотрит на растения в палисаднике: юкку, кактусы, мексиканскую сосну, колючую грушу, лиловую и розовую вербену, мескитовые деревья. Когда-то ей казалось, что растения в пустыне не могут быть красивыми, но ее палисадник был сейчас цветущим оазисом.

Глория вернулась в дом, поставила на плиту кастрюлю с водой для спагетти и начала резать салат. Когда телефон зазвонил снова, она намазывала маслом французскую булку. Неужели Бернадин?..

— Мам, можно я останусь ночевать у Брайана?

— Не глупи. Сейчас приедет папа, так что бегом домой! Сию же минуту, слышишь, Тарик?

— Не хочу его видеть.

— Что-что?

— Не хочу его видеть, вот что.

— Тарик, ты только себе сделаешь хуже. Не заставляй меня туда приезжать. Позови мать Брайана к телефону.

— Ее нет дома. А пока ты приедешь, я уже уйду.

— Зачем ты это делаешь, Тарик? Что ты хочешь доказать?

— Доказать? Только то, что он никогда в жизни для меня ничего не значил, так зачем ему продолжать ездить ко мне и думать, что я от его визитов в восторге? Чего ему от меня надо? Вот что я хочу знать. Не знаю его и не хочу знать. — Он умолк, потом добавил: — И на ночь ему незачем оставаться.

Вот оно что. Глория поняла, почему он так вел себя всю неделю.

— Послушай, Тарик, я не хочу тебя заставлять с ним встречаться, но ты и сам мог бы ему сказать…

— Я не могу, мам.

Она вздохнула.

— Ладно, оставайся у Брайана. Я найду, что сказать папе. А завтра? Он же хотел куда-то с тобой пойти?

— Пусть сам идет или… пусть отправляется на съемки „Больших братьев Америки". Им там как раз нужны дублеры.

— Думай, что говоришь, Тарик!

— Извини, мам. Спасибо, что ты меня поняла. Можно тебя попросить?

— О чем?

— Не слишком расслабляйся вечером.

Он повесил трубку прежде, чем Глория успела ответить. Снова это только ее вина. Она-то ведь хотела, чтобы мальчик знал, кто его отец. Но лишь теперь ей стало ясно, что это приносит больше зла, чем добра. Что же она теперь скажет Дэвиду?

Глория помешивала соус для спагетти, когда услышала шум подъезжающей машины. Она отбежала от раковины и кинула вороватый взгляд сквозь жалюзи, чтобы увидеть, как он вылезает из машины. „Он все еще красив", — подумала она. Тарик — вылитый он. Мускулистый, сильный. Глория не хотела, чтобы он ее заметил, и отступила от окна. Звякнул звонок, но прежде чем идти открывать, она сосчитала до трех. Глубоко вздохнув, не спеша открыла дверь.

— Привет, Дэвид.

— Здравствуй, Глория. — Он легонько прижал ее к себе, прошел в комнату и уселся в кресло. — Как дела?

— Прекрасно, — кивнула она.

— У тебя просто цветущий вид.

Он имел в виду ее толщину, но она тем не менее поблагодарила.

Дэвид был одет в темно-синий костюм и бледно-розовую рубашку; на нем были шелковый галстук и туфли из настоящей змеиной кожи. Сейчас он был чисто выбрит — прежде Глория никогда не видела его без усов — и походил на щеголя с обложки журнала.

— Здесь очень живописные окрестности, — сказал он, положив ногу на ногу. Затем опять сел прямо. Говорил как чужой, впрочем, дело было не в этом. Просто говорил он как белый.

— Спасибо, — сказала Глория.

— Так, — он забарабанил пальцами по подлокотникам кресла, — а где же Тарик?

— Его нет дома.

— Это я вижу. А когда он придет?

— Не знаю.

— Ты сообщила ему, в какое время я приеду?

— Да.