В погоне за счастьем

Я пока отдыхаю от писанины, — сказала я. — Но в любом случае, спасибо за наводку.

Как и следовало ожидать, уже через два дня я сняла телефонную трубку и позвонила Дункану Хауэллу в «Мэн газет». Меня тут же соединили с ним.

О, это большая честь для меня, — сказал он.

Вы, наверное, первый в истории редактор, который произносит такие слова.

Рад слышать. Как здорово, что вы здесь у нас, в Брансуике.

Мне здесь нравится.

Как вы отнесетесь к моему приглашению на ланч, мисс Смайт?

С удовольствием.

В таком случае я предлагаю вам на выбор. Брансуикский вариант роскоши — обеденный зал в нашей лучшей гостинице «Стоу Хаус». Или могу познакомить с нашей местной достопримечательностью, колоритной закусочной «Мисс Брансуик».

О, конечно, закусочная, — ответила я.

Дункан Хауэлл оказался приятным полноватым мужчиной лет тридцати с небольшим. Он был одет, как преподаватель колледжа: твидовый пиджак, свитер с У-образным вырезом, вязаный галстук. Очки в роговой оправе. Курил трубку. Он был настоящим сыном своего города. Вырос в Брансуике, заранее зная, что поступит в колледж Боудена, чтобы потом продолжить трудиться в газете, которой его семья владела на протяжении последних семидесяти пяти лет. Его речь была неторопливой, с характерными провинциальными модуляциями. Но, как и все, кого мне довелось встретить в штате Мэн, он был кем угодно, только не провинциалом.

Он уже сидел в отдельной кабинке, когда я зашла в «Мисс Брансуик». Это была настоящая американская закусочная, стилизованная под вагон-ресторан: сборные алюминиевые конструкции, ламинированный винилом прилавок, шесть кабинок, клиентура из водителей грузовиков и солдат с местной авиабазы, за прилавком — коротышка повар с сигаретой во рту, официантки, которым карандаши служили одновременно заколками для волос. Мне сразу понравилось это заведение. Так же, как понравился и Дункан Хауэлл.

Он встал, когда я вошла. Подождал, пока я сяду напротив, и лишь тогда занял свое место. Официантка обращалась к нему по имени. В отношении меня он настоял на обращении мисс Смайт. Он порекомендовал мне фирменный ланч «Дальнобойщик»: стейк, гору оладий, три яйца, домашний картофель фри, шесть тостов и бездонная кружка кофе. Когда я сказала, что с меня хватило бы скромного гамбургера и чашки кофе, он ответил, что нет будущего у того, кто управляет лишь конной повозкой.

Мы сделали заказ. Поболтали. Он коснулся местной политики, расширения бумажной мельницы, поделился тревогой в связи со слухами о возможной отмене бостонского поезда как нерентабельного. Рассказал историю «Мэн газет»: как его прадед учредил ее в 1875 году, как она всегда занимала независимую политическую позицию и (что характерно в целом для всего штата Мэн) отказывалась от рабского угодничества перед той или иной политической партией.

Мэн — традиционно республиканский штат, — объясни он. — Но это не значит, что мы всегда поддерживали республиканских кандидатов на национальных или местных выборах. Мы безоговорочно вьхступали за Рузвельта. Дважды поддерживали демократов на выборах в сенат…

А как вы относитесь к Джо Маккарти? — спросила я.

Казалось, его нисколько не смутил мой резкий тон… хотя, честно говоря, я и сама удивилась тому, что задала такой вопрос в лоб.

Я буду предельно откровенен с вами, мисс Смайт. Я серьезно воспринимаю идею коммунистической угрозы. Я, например, считаю, что все собранные доказательства указывают на виновность Розенбергов, и для меня государственная измена — тягчайшее преступление. Но что касается мистера Маккарти… скажем так, он вызывает у меня искреннее беспокойство. Потому что: а) я считаю его настоящим оппортунистом, который использует коммунистический вопрос как средство борьбы за власть, и б) потому что в процессе этой борьбы он уничтожил много невинных людей… — Он посмотрел мне в глаза. — А по моему глубокому убеждению, уничтожению невинных людей нет прощения.

Я выдержала его взгляд:

Я рада, что вы так думаете.

Он перевел разговор на другую тему, поинтересовавшись моей «работой» в настоящий момент.

В настоящий момент я неработаю. Думаю, вы знаете почему.

Мы действительно публиковали заметку о вашем брате. Мне очень жаль. Вы поэтому приехали в Мэн?

Да, мне было необходимо уехать на время.

Я так полагаю, в журнале с пониманием отнеслись к тому, что вам нужен отпуск.

О да, они с радостью и отправили меня в этот отпуск. Поскольку, из-за отказа моего брата играть в игры с Комиссией, я создавала им проблемы.

Дункан Хауэлл, казалось, был искренне шокирован.

Скажите, что это неправда. Они не могли так поступить с вами.

Я была потрясена не меньше вашего. Тем более они знали, что я, наверное, самый аполитичный в мире человек. Даже мой бедный брат давно уже отрекся от своего короткого флирта с коммунизмом в тридцатые годы.

Но тем не менее отказался назвать имена.

И поступил честно, на мой взгляд.

Это сложный вопрос, с какой стороны ни посмотри. Я могу понять, почему некоторые называли имена, считая это проявлением патриотизма… а другие поступали так исключительно ради самосохранения. Но я определенно уважаю высокие моральные принципы вашего брата.

Посмотрите, куда они его завели. Я буду честной с вами, мистер Хауэлл. Иногда я очень жалею о том, что он не назвал имен, как это сделали другие. Потому что тогда он был бы жив. И уж совсем начистоту: если чему и учит нас история, так это тому, что сегодняшняя борьба не на жизнь, а на смерть с годами теряет свою актуальность. Я хочу сказать, что рано или поздно страна прозреет и «черные списки» канут в прошлое. Когда-нибудь историки, наверное, назовут этот период политическим заблуждением, позорным пятном в жизни нации. И будут правы. Но вот только моего брата уже не вернешь.

Я уверен, он бы очень хотел, чтобы вы продолжали писать.

Но — разве вы не слышали? — мое имя тоже фигурирует в «черных списках».

Только для журнала «Суббота/Воскресенье». И между тем они ведь официально не уволили вас.

Как только закончится мой вынужденный творческий отпуск, они это сделают. А на Манхэттене быстро распространяются слухи. Как только журнал меня уволит, я стану изгоем в журналистском мире.

Только не в Брансуике, штат Мэн.

Что ж, приятно слышать, — рассмеялась я.

И готов спорить, самое трудное в вашем вынужденном простое — это не иметь выхода к читателям.

Как вы догадались?

Я всю жизнь вращаюсь среди журналистов. Без чего они точно не могут жить, так это без аудитории. Я предлагаю вам аудиторию, Сара. Небольшуюаудиторию. Но все-таки…

Разве вас не пугает перспектива взять на работу опальную журналистку?

Нет, — твердо сказал он.

А что бы вы хотели предложить мне в качестве темы?

Возможно, что-то наподобие вашей колонки «Будни». Мы можем обговорить это потом.

В «Субботе/Воскресенье» вряд ли обрадуются, когда узнают, что я работаю на стороне, при этом получая от них зарплату.

Вы подписывали с ними контракт на эксклюзивные права?

Я покачала головой.

Они настаивали на том, чтобы вы не работали на кого-то еще, пока находитесь в творческом отпуске?

Нет.

Тогда не вижу проблем.

Пожалуй.

Но, разумеется, встает вопрос денег. Если позволите, вопрос личного характера: сколько они вам платили за колонку?

Сто восемьдесят долларов в неделю.