В погоне за Солнцем (другой перевод)

Ле Корбюзье знал о роли солнца в повседневной жизнь человека больше, чем другие современные архитекторы. Сегодняшним архитекторам-практикам это знание тоже не помешало бы. Наглядным примером является находящееся в Лос-Анджелесе здание Walt Disney Concert Hall стоимостью 274 млн долларов, спроектированное архитектором Фрэнком Гери. Блеск фасада, покрытого нержавеющей сталью, угрожает водителям и повышает температуру близлежащих тротуаров до 60 °С – при такой темературе плавятся пластиковые конусы дорожного ограждения и стихийно вспыхивает мусор в помойных урнах. Десять минут вблизи этого произведения искусства под жарким солнцем, присущим Лос-Анджелесу, – и можно заработать серьезные солнечные ожоги. В 2005-м, всего два года спустя после открытия концертного зала, пришлось производить пескоструйную обработку поверхности, чтобы уменьшить яркость блеска. Без всего этого можно было обойтись: у здания Сиднейской оперы, построенного между 1959-м и 1973-м, крыша состоит из 1 056 056 глазированных белых гранитных плиток, специально обработанных для уменьшения блеска. Подобные здания, особенно с вогнутыми поверхностями, сегодня должны подвергаться проверкам и испытаниям на стадии планировки, чтобы гарантированно избежать перегрева. Архитекторы теперь ранжируют солнечное воздействие по трем уровням интенсивности: вуальное отражение, дискомфортная блестскость и слепящая блестскость. Что касается Гери, на момент написания этой книги он строил новое крыло Художественного музея Филадельфии – полностью подземное.

Глава 26 Тема дня

Заря принесет мне победу!

Принц Калаф в опере Пуччини “Турандот”

Есть дом в Новом Орлеане,Его называют Домом восходящего солнца.Там многим девушкам крышка,Как и мне, о Боже.Текст песни House of the Rising Sun, приписываемый Джорджии Тернер и Берту Мартину, около 1934 года

Осенью 2003 года я отправил письмо в The New York Times Book Review, описывая свои изыскания, связанные с солнцем. Письмо напечатали, а через несколько дней мне позвонила Габриела Репке, профессор оперы в “Новой школе” – университете, основанном в 1919 году в Гринвич-виллидж. Со старосветской любезностью она сообщила, что была бы рада проконсультировать меня о месте солнца в классической музыке, и в частности в опере. Я поблагодарил ее, отметив сильный иностранный акцент, и мы договорились о встрече у нее дома, в Верхнем Вестсайде.

Небольшая квартирка – три маленькие комнаты, заваленные книгами и всевозможными вещицами. Похожая на птичку старушка-чилийка восьмидесяти с чем-то лет оказалась драматургом, одна из ее девяти пьес, “Белая бабочка”, вошла в список лучших коротких пьес 1960 года, но это уже было в прошлом, теперь вся ее любовь принадлежала опере. В силу слабого здоровья ей было тяжело двигаться, поэтому следующие несколько месяцев я поднимался к ней на двадцать второй этаж, она медленно заваривала чай, потом мы садились разговаривать об опере и смотрели многочисленные видеозаписи, которые она опытной рукой перематывала до нужных сцен.

Габриела объяснила, что опера – изысканная форма искусства, заповедник горстки композиторов из нескольких стран – Италии, Франции, Германии, Англии и России. Ее золотой век пришелся примерно на середину XIX века, когда царили Вагнер и Верди: в их произведениях, как и в произведениях их современников, солнце часто фигурировало в контексте вспыхнувшей любви. Нет ничего трагичней “Снегурочки” Римского-Корсакова (1880–1881), и нигде солнце не становится настолько полноценным персонажем спектакля, как здесь. Дочь Весны, обреченная героиня оперы, безоглядно влюбляется в Солнце. В действии I V, когда заря уже пылает над долиной Ярилы (Солнца), Снегурочка взывает к матери с просьбой о любви, а та предостерегает ее об опасности солнечного света. Появляется Мизгирь, проезжий купец, между ними вспыхивает любовь, и вскоре он представляет Снегурочку как свою невесту царю Берендею. Снегурочка подтверждает, что любит Мизгиря, и в этот момент на нее падает яркий луч света, она тает и погибает.

В воспоминаниях Римский-Корсаков упоминает свой интерес к народным песням и то, как композитор “увлекся поэтической стороной культа поклонения солнцу и искал его остатков и отзвуков в мелодиях и текстах песен… Эти занятия оказали впоследствии огромное влияние на направление моей композиторской деятельности. Но об этом после”. К сожалению, это все, что композитор пишет о собственных солярных увлечениях, вплоть до последней из своих пятнадцати опер – “Золотого петушка” (по народной сказке, пересказанной Пушкиным; первая постановка состоялась в 1909 году), где шемаханская царица поет гимн солнцу [775] .

775

Римский-Корсаков Н. Летопись моей музыкальной жизни. М.: Согласие, 2004.

Продолжая рассказывать о соотношении солнца с трагической любовью, Габриела поставила мне запись “Богемы” Джакомо Пуччини (1858–1924). Вскоре мы смотрели, как в первом действии Мими, героиня-белошвейка, страдающая от чахотки, встречает Родольфо, нищего поэта, живущего этажом выше. Свеча Мими погасла, она просит Родольфо зажечь ее, затем идет в свою комнату, но возвращается, чтобы сказать, что потеряла ключ. Обе свечи гаснут на сквозняке, молодая пара ищет ключ в темноте. Героиня начинает свою партию: “Зовут меня Мими, но мне имя – Лючия… Но раннею весною солнце весь день со мною, мне первой шлет улыбку мая, сверкая”. Они клянутся оставаться вместе, приходит весна. В действии IV в своей предсмертной арии Sono andati? Fingevo di dormire (“Мы одни здесь? Я спящей притворилась”) Мими переживает миг их первой встречи (“Солнце весь день со мною!”). Эта сцена должна производить колоссальное впечатление в Ла Скала с ее пятью ярусами, убранными в цвета восхода – красный и желтый. Но “Богема” – не единственная опера Пуччини, где используется солнечная образность. Чаще, чем у любого другого композитора, по операм у него разбросаны разнообразные отсылки к солнцу – подобные арии появляются в “Манон Леско” (1893), “Тоске” (1900), “Мадам Баттерфляй” (1904) и особенно в “Турандот” (1926).

Танец Солнца и Луны в традиционной Японии

Когда я пришел к Габриеле в следующий раз, она была после болезни и с трудом могла преодолеть несколько метров от стула до полки с видеокассетами. Я заваривал чай, пока она ставила одноактную оперу Пуччини “Сестра Анжелика” (1880). Главный персонаж в этом произведении – девушка, родившая вне брака и сосланная в монастырь, чтобы замаливать грехи. Действие оперы начинается чудесным майским вечером. Сестра Анжелика и остальные сестры собираются, чтобы отметить дни, когда заходящее солнце окрашивает в золото фонтан в монастырском дворе, что символизирует “светлую улыбку Богоматери”. В конце оперы Анжелика, услыхав о смерти своего ребенка, принимает яд, а самоубийство, разумеется, смертный грех. Солнцем отмечено как начало оперы, так и ее кульминация: когда Анжелика просит у Девы Марии снисхождения, в знак прощения, дарованного ей, вспыхивает свет.

Солнце как знак бесконечной благости Бога фигурирует в качестве темы и у другого великого композитора – Рихарда Вагнера (1813–1883). В “Золоте Рейна” (1869), первой части “Кольца Нибелунга”, сладострастный карлик Альберих ухаживает за тремя русалками, охраняющими золото на дне Рейна: “Озаряя мглу, льется свет золотой… Девушки, что у вас там блестит?” Русалки прекрасно знают, что именно охраняют, и поют: “Золото Рейна! В блеске зыбком скользим мы привольно!” Не получив желаемого от русалок, Альберих похищает у них драгоценный клад, из которого потом отливает заколдованное кольцо. Так солнце и золото сплавляются воедино в талисмане бесконечной мощи.

Когда главный герой, Зигфрид, выходит на сцену в третьей части, он натыкается на спящую Брунгильду и пробуждает ее поцелуем одновременно с восходом солнца. Большая часть “Зигфрида” оркестрована в мрачных минорных аккордах, но в этот момент скрипичная секция вступает на высоких нотах, а духовые берут первые два аккорда, уступая затем арфе и струнным в еще более высоком регистре, когда Брунгильда, ослепленная утренним блеском, восклицает: “Здравствуй, солнце! Здравствуй, свет! Здравствуй, радостный день!” Яркое сочетание инструментов, используемое Вагнером для воспевания солнца во всей его славе, чрезвычайно редко для его музыки [776] .

776

См.: Richard Donington, Opera and Its Symbols. New Haven: Yale University Press, 1990. Р. 125ff.

Несмотря на это, в своем великом раннем произведении “Тристан и Изольда” (1857–1859) Вагнер единственный из оперных композиторов заставляет своего персонажа яростно нападать на солнце:

Проклятый свет!Проклятый день!Мучишь вечно ты меня!Вечно факел тот не гаснет,Даже ночью нам грозит он!Ах! Изольда!Милый друг мой!Сжалься! Скажи, когдаТы его потушишьИ возвестишь мне счастье?Когда ж погаснет свет?

Солнце в самом деле может быть символом цивилизации и праведной жизни, но Тристан отвергает все это, отдаваясь Nachtzicht, ночному видению. Вагнер здесь возвращается в прошлое, к египетскому мифу, противопоставлявшему силы света (Хорус) силам сексуальности (Сет) [777] .

Любовь Тристана и Изольды осуждена миром. Любовники могут встречаться только под покровом ночи, и это еще одна причина их ненависти к ложным ценностям дневного освещения и преданности das Wunderreich der Nacht (чудесному царству ночи). Как указывал дирижер Чарльз Мак-Керрас, музыка соответствует либретто: “Сперва аранжировка, изображая тщету и обман дня, яркая и блестящая, а затем она резко становится ночной и мрачной” [778] .

777

Остальные повторяют за ним. В опере Шарля Гуно “Ромео и Джульетта” (1867) хор поет о Ромео: “Ромео нас не слышит, весь отдавшись младой любви. Ночь сладкой негой дышит и навевает счастия сны”. Можно взять примеры и из популярной музыки: “День – враг мой, ночь – мне друг. Когда солнце заходит… я один… с тобой… на всю ночь”, – поет Элла Фитцджеральд. Скай Мастерсон поет в “Парнях и куколках”: “Мой час – темное время дня”, – а ночное создание Эдит Пиаф, завидев утреннее солнце, восклицает: Voil`a, le salop! (“Вот он, сукин сын!”)

778

См.: Bryan Magee, The Tristan Chord: Wagner and Philosophy. New York: Henry Holt, 2000. Р. 216–21.