В погоне за солнцем

Эрелайн оглянулся назад, зло и отчаянно. Ожег взглядом друга, негрубо, но жестко высвободил локоть из его стиснутых пальцев - и широким тяжелым шагом направился к лорду-правителю.

– Кэррой вьер Шайес, - отчеканил он, с ненавистью выплевывая даже не каждое слово - каждое созвучие этого имени. И рявкнул, заставив вздрогнуть и испуганно попятиться даже безумную в своем бесстрашии леди-правительницу: - Кто пригласил изгнанника?!

– Я повторяю, - не дождавшись ответа, зло продолжил Эрелайн, до боли, до побелевших костяшек стиснув пальцы. Боль - единственное, что удерживало его, не давая сорваться в безумие.

– Кто. Пригласил. Его. Сюда?!

– Вы сошли с ума! Его просто не может здесь быть!
– воскликнула Айори, не столько сейчас злящаяся, сколько растерянная.

– Я видел его здесь. Только что.

– Мы не...

Эрелайн не стал дослушивать, уже зная, что она скажет. Круто развернулся и, перебив ее, рявкнул замершим у стен стражникам:

– Закрыть ворота и двери! Никто не выйдет отсюда, пока я не скажу.

– Что вы делаете?
– дрогнувшим голосом и почти с испугом спросила она, в отчаянии сжав пальцы на веере - так, что он не выдержал и надломился. Айори словно очнулась, и с прежней злостью, истекающей из гордыни, закончила: - И по какому праву?!

– Я делаю то, - вкрадчиво и обманчиво-мягко, почти сладко, но с пробивающимися опасными нотками, начал Эрелайн. И резко, хлестко продолжил: - Что должен был делать с самого начала. Величайшей глупостью было позволить вам отвечать за охрану, и больше я такой ошибки не допущу. Ваша небрежность стоила нам слишком дорого. Хотите, чтобы виновник случившегося ушел? Я этого не позволю.

– "Виновник"?!
– изменившись в лице, повторила Айори. И, сощурив полыхнувшие расплавленным золотом глаза, прошипела: - А, может быть, это вы все подстроили?!

– Я?
– на мгновение опешив от глупости ее заявления и как будто успокоившись, переспросил Эрелайн. И раздраженно добавил: - Зачем мне это?! Да и как бы я сделал это от вашего имени?

"Есть зачем, - вдруг осекся он.
– Теперь того, что Ириенн проболтается, можно не опасаться. Иначе она умрет вместе со мной".

– Думаю, вы бы нашли, как!
– выплюнула Айори.
– А зачем - всегда можно придумать. Например, очернить нас. Или чтобы быть уверенным в том, что вьер Лиин вам ничем не угрожают.

– "Не угрожают вьер Лиин?" - с откровенной издевкой повторил Эрелайн, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И продолжил уже по-другому, резко и жестко, - интересно, чем же вы можете мне угрожать? Войска в моих руках и верны мне. Власть, если я захочу, станет моей. Чего я должен бояться? Вас и ваших интриг? Сплетен, которые вы распускаете обо мне?

– Достаточно.

Эрелайн обернулся к лорду-правителю. Сине-свинцовый взгляд, тяжелый и злой, встретился с серым.

– Достаточно, - повторил Этвор, не изменяя своему обыкновенному тону.
– Как лорд-правитель и как лорд дома Лунного света, на который пало подозрение, я обещаю оказывать содействие в расследовании. Что касается вьер Шайес, я не думаю, лорд Эрелайн, что ваши гвардейцы могли его пропустить, а никто из гостей - не узнать. Боюсь, вы обознались.

– Кэррой, - медленно, обманчиво спокойно начал Эрелайн, - был другом нашей семьи. И в первое время после трагедии - одним из моих ближайших советников. Можете поверить, я виделся с ним часто. Очень часто. А после случившегося его образ врезался в память до последней черты.

– Но его здесь нет, лорд, - жестко сказал Этвор.

Эрелайн глубоко вдохнул, в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу гнев.

Успокоиться. Главное - успокоиться. И так слишком много эмоций, и так уже дважды почти перешел грань, сорвался: первый - когда понял, какой ритуал провела жрица, и второй - когда увидел Кэрроя.

Нет, о нем нельзя думать, иначе снова забвение, забвение и ярость. И ненависть - удушающая, сводящая с ума, ведущая к тьме.

Нельзя. О чем угодно, только не о нем. Хоть задачи решать, простейшие. Сложение, умножение, вычитание...

Или считать, до сотни. Хотя бы до сотни.

Раз. Два. Пять...

Семь... Десять...

Вдох застрял в груди, сбив со счета, когда волнующееся море теней вдруг задрожало - и сгустилось, обретая реальность.

И когда шепот, волнующе-сладкий, ожег шею жарким дыханием:

"Он все еще здесь. И ты знаешь об этом".

Ярость, еще какое-то мгновение назад владевшая им без остатка, ушла, уступив его измученную душу отчаянью. Силы враз оставили Эрелайна, и он едва не пошатнулся. Хотелось смеяться - взахлеб, запрокинув голову, до слез; выкрикивая, раз за разом, до сорванного горла: "Тебя нет!".

Но она была. Сотканная из мглистых теней и дыхания ночи, чернокосая, долгожданная и ненавидимая до боли; реальнее любого из цветистых наваждений с маской гостя в руках. Невидимая для глаз, но ощутимая кожей и оголенными истерзанными нервами.

Закрыть глаза - и выдохнуть, не размыкая губ; только для нее:

"Знаю".

Свет торопливо зажженных свечей, рассыпающийся по залу искристыми радужными отблесками, дробящийся в зеркалах, отступает. И он может почти что увидеть ее: невыразимо прекрасную, бесконечно жестокую, одержимую... Ее, обретающую черты только в безлунные ночи.

...Тьма прильнула к нему, как кошка - ласково, жеманно. Обвила шею, коснулась коготками груди и прошептала:

"Мы можем убить его, прямо сейчас. Он не успеет уйти. Только выпусти меня..."

Если бы Эрелайн мог, он бы рассмеялся, хрипло и зло.

"Выпустить тебя? Здесь, среди сотни aelvis, просто для того, чтобы покончить с Кэрроем? Обменять его жизнь - на сотни? Я не соглашусь на такое, никогда".

Но она услышала - и слова, и не вырвавшийся из груди смех. И рассмеялась в ответ, в полный голос - красивый, низкий, бархатистый - словно не боясь быть услышанной.

"Неужели? Можешь лгать о справедливости другим, но не мне. Я знаю, что тобой движут гораздо менее высокие чувства. Назвать их, или скажешь сам?"

И, слыша его молчание, начала со смешком:

"Ненависть, гордость, отчаянье, злость... продолжать?"

"Я боролся с тобой столько лет...
– негромко не сказал - подумал Эрелайн, но в этом живом царстве тени, дымчато-сером, мглисто-черным, мысль воплотилась шепотом.
– И не сдамся сейчас".

И добавил, неожиданно жестко, несмотря на оставившие его силы:

"Никогда не сдамся".

"Я - это ты, - мягкий, вкрадчивый шепот то убыстрялся, то замедлялся - и завораживал, почти дурманил.
– Тебе не победить. Зачем тогда сражаться?"