В погоне за солнцем

И тихо, с грустной усмешкой, закончил:

– Иногда это лучший способ заставить поверить себя и других.

Миринэ качнула головой, несогласная, но ни слова возражения не сорвалось с ее губ.

Только - прощания. Скупые и сдержанные.

– Прощай, Мио.

– Прощай... Миринэ.

***

Прошло уже больше часа с тех пор, как Лес сомкнулся за нашими спинами пологом шепчущей на ветру листвы, укрыв нис-Эвелон, а из головы никак не шли слова Миринэ.

Вернее, не ее слова, а мой ответ.

...Солнце вплеталось в листву тончайшим кружевом - зелено-золотистым, слепящим глаза. Утренняя свежесть ушла, сменившись невыносимой духотой, какая бывает только перед грозой. И с этой духотой на Лес опустилась тишина.

Тишина, в которой не переломится хрупкая ветка под мягкой поступью хищника, которую не прорежет птичья трель. Тишина не та, от которой пробегает дрожь, или начинает звенеть в ушах, а другая - странно-задумчивая, вкрадывающаяся в паузы между словами.

Нэльвё и Камелия перебрасывались ничего не значащими фразами, пытаясь втянуть меня в разговор, о наверняка собирающейся грозе, о скучной и долгой дороге, о том, когда лучше сделать привал... о чем угодно, только бы не молчать.

Даже шумный, обычно навязчиво-озорной ветер не шумел в густых кронах, не трепал кое-как заплетенную косу, не нашептывал очередные сказки - словно нашел на сегодня дела поинтереснее, чем развлечение хандрящего сказителя.

А жаль. Я был бы рад ему - моему извечному спутнику. Особенно сейчас.

Я зажмурился, когда плещущееся над головой море вдруг схлынуло, сменившись ослепительной белизной, и по глазам ударил яркий свет. Инстинктивно натянув поводья, я заставил лошадь - тонконогую, беспрекословно подчиняющуюся воле всадника - остановиться и вскинул руку к лицу.

Мы вылетели на прогалину, обрывающуюся пропастью. Я поднял взгляд от волнующегося моря, невозможно-зеленого, дрожащего в ладонях скал - и замер, забыв, что нужно дышать. Передо мной в капельках радуг и водной пыли дрожали, переливаясь, Поющие водопады. Не в призрачной дымке дали, а вот, рядом, протяни руку - и коснешься...

– Вот бы оказаться там...
– прошептала Камелия, кажется, бесконечность минут спустя.

Наваждение растаяло. "Конечно же, он не может быть так близко", - пришла запоздалая и оттого досадная мысль. Словно я, как мальчишка, повелся на нескладную чушь.

– Еще окажешься, - отмахнулся Нэльвё. И, вырвавшись вперед, подхлестнул нас нетерпеливым: - Поехали!

– Когда?
– с неожиданным упрямством спросила Камелия. И напомнила - спокойно и безразлично, хотя мне послышалась неприкрытая горечь: - Меня не пустят одну.

Я был неприятно удивлен, что слова Хозяйки больно задели ее - гораздо больнее, чем я мог бы предположить. Даже нет, не задели - ранили своей правдивостью, жестокостью... и неизменностью.

– Пустят, куда денутся! Если один раз пустили, впустят и в другой!
– фыркнул он.
– Ну, чего ждем!

Но Камелия колебалась, теребя поводья, а я... не вмешивался, ожидая ее решения.

– Насмотришься на него еще потом, непременно!
– раздраженно добавил он. И нетерпеливо окликнул меня, надеясь, что моим-то заверениям она поверит: - Скажи ей, Мио!

Камелия обернулась - и слова обещания застряли у меня в горле.

Мне вдруг вспомнился мой голос - тогда, у тела истерзанной Песнью fae. Холодный, безжизненный, чужой. Вспомнилось лицо Миринэ, искаженное болью - не за себя, за умирающий, стремительно срывающийся в пропасть мир - когда она с дрожью в голосе, шептала, что все кончено...

Как я могу внушить ей ложную надежду? И как я могу лишить ее маленького, трепетного чуда, которое она так ждет?

Я принял решение и улыбнулся легко, свободно - впервые за последние дни. На душе стало светло и покойно как всегда, когда делаешь то, что считаешь правильным.

– А давайте спустимся - и устроим привал?

Взгляд Камелии вспыхнул надеждой. На лице расцвела робкая улыбка.

Нэльвё впервые на моей памяти не нашел, что сказать. Только предостерегающе полыхнул потемневшими глазами.

– Это займет часа два, не больше, - миролюбиво, но несколько поспешно продолжил я, не дав ему разразиться злой тирадой.
– Может быть, три. Брось, Нэльвё! Мы не настолько торопимся. Неужели тебе самому не интересно?

Он хотел что-то сказать, возразить в своей обыкновенной язвительной манере, но почему-то резко отвернулся и, бросив короткое:

– Нет, - ударил каблуками по крупу лошади, пуская ее вперед. Не прямо, как собирался и куда звал нас, а вбок - по забирающей влево дороге, ведущей в долину.

Камелия нерешительно замерла, оглядываясь на меня. Наверное, все еще не верила, что мы согласились - или, того хуже, чувствовала вину.

Я ободряюще ей улыбнулся и, легонько тряхнув поводьями, пустил лошадь вскачь.

***

Откуда-то издалека, переплетаясь с шумом падающей в озеро воды, долетал заливистый смех Камелии и обрывки слов. Изредка в их песнь, светлую, сотканную из раннего вечера, вплетался другой голос - низкий и глубокий, насмешливо-раздраженный. Но любому, кто позволил бы себе вслушаться, сразу же стало бы ясно, что эта злость - напускная.

Улыбнувшись своим мыслям, я круговым движением кистью перемешал закипающую на слабом огне и источающую соблазнительные ароматы кашу. Камелия, к нашей вящей радости, была слишком занята, чтобы принимать участие в готовке, и теперь я следил готовящимся обедом, а Нэльвё - за вспархивающей с одного места на другое Камелией.

Я дважды постучал по краешку котелка, стряхивая налипшую кашу, и отложил ложку в сторону. Поднял взгляд, чуть привстав, чтобы лучше видеть - и сощурился от бьющего в глаза солнца. Поняв свою ошибку, я поспешно исправился, приставив козырьком ладонь.

Из-за переливчатой, рассыпающейся брызгами воды и солнца выпорхнула Камелия - и едва устояла на скользких камнях, круглых, странно-плоских. Будто не сама собой образовалась эта каменная дорожка, а кто-то давным-давно проложил ее через озеро.

За ней, пригнувшись, шагнул Нэльвё. При виде него я едва сдержал улыбку: обычное высокомерно-снисходительное выражение лица боролось с другим, прежде мне незнакомым - веселым, улыбчивым и безмятежным. В ответ на ее неловкость он, как обычно, щедро рассыпал колкости, но они не были злыми. А Камелия, кажется, вовсе их не замечала: кружилась на маленьком, неровном пяточке, рискуя оступиться, сорваться в воду, но не останавливаясь. Не девушка - озерная fae, чей зыбкий, невесомый, тоненький силуэт пропадает в дымке водяной пыли, окутывающей ее искристым пологом.