В погоне за солнцем

Рядом, по правую руку - леди-правительница, Айори из дома Шепчущих с пламенем. Златоглазая, златоволосая, вся словно сотканная из света и отблесков пламени. Чарующая улыбка, ослепительная красота, безупречный вкус. И глаза - сияющие, будто бы искренние... Будто бы.

...Леди Айори, как и ее супруг, была из тех, кто рожден, чтобы править: мастерски плетущей вязь интриг, рассыпающей улыбки и дарящей покровительство невесомым взмахом ресниц, надломом бровей, нежным изгибом губ.

Сыновья стояли по обеим сторонам от них. Оба златоглазые, с волосами цвета гречишного меда, в черных, расшитых золотом сюртуках братья одинаково походили на мать - и удивительно не походили друг на друга.

Высокий, с сурово поджатыми губами, давящим взглядом и привычно опущенной на эфес меча рукой, наследник, Роальд. С ним Эрелайн имел пару деловых бесед и едва ли был доволен их результатом: старший сын правителя не унаследовал ни склонности к интригам матери, ни умения добиваться компромиссов - отца. Роальд стоял на своем до последнего, отказываясь идти на уступки и признавать правоту кого-либо, кроме себя.

О младшем же, Даррене, Эрелайн только слышал и, увидев, проникнулся необъяснимой симпатией: младшему сыну лорда-правителя хотелось верить. Его светлые глаза лучились добротой и теплом. Таких правителей превозносят - и презирают, не ядом, так кинжалом свергая с престола.

Роальд раздавал приказы, Даррен - улыбки и приветствия. Роальд не желая подать руку, приветствуя, и подержать разговор, Даррен распахивал объятья навстречу друзьям и приглашал погостить в Изломе Полуночи.

Кто из них прав?

Никто. Оба ошибаются.

Первый - в том, что ставит себя выше подданных, чурается подать им руку, разделить кусок хлеба и кубок вина. Второй - в том, что верит, будто одни его искренность и доброжелательность помогут удержать власть. И оба не смогут увидеть сплетающуюся паутину заговора. Потому что подданные не прощают слабости. И неважно, что стало ее причиной.

– Эрелайн вьер Шаньер, владыка теней, лорд дома Пляшущих теней, хранитель Сумеречного перевала и сумеречных дорог!..

Эрелайн шел к ним, чеканя шаг, и толпа расходилась перед ним двумя схлестнувшимися волнами, опадая поспешными, но безукоризненными реверансами и поклонами.

...И когда герольд в трубном реве, выкрикнул его имя, опустился на одно колено - перед верховным правителем Холмов... и перед ней.

– Приветствую Вас, мой лорд.

Четкие, решительные, безупречно-искренне выговоренные слова. Безупречная стать, безупречный шаг. Верность, почтение...

И холод безразличия, который выглядит как сдержанность.

– Право, лорд Эрелайн, не стоило!
– с почти что приятельской улыбкой воскликнул лорд-правитель.
– Встаньте! Приветствую Вас в Круге Фаэ, на Цветочном балу в ночь Беллетайна!

– Лорды Роальд, Даррен, мое почтение. Почтение и Вам, леди-правительница.

Улыбка - сдержанная, но как будто бы теплая. Словно ему не все равно.

– Как жаль, что судьба так редко сводит нас. Несравненное удовольствие - лицезреть вашу сиятельную красоту и греться в ее лучах.

– Ах, позвольте!
– смех, столь же безупречно-мелодичный, как лучшие мелодии эпохи Заката: совершенные... и пустые.
– Вы льстите мне, лорд!

Лесть, шутки, недомолвки и клятвы, давно потерявшие свое значение.

– И почтение Вам, моя леди.

...перед ней - небесно-лазурной, сотканной из ледяных северных ветров. Осколки льда - взгляд, шелк волос - черный край ночи...

Ириенн вьер Лиин. Единственная из детей лорда-правителя Холмов, пошедшая лицом в отца. Но только лицом.

"Принцесса" была столь же молчалива, как и ее старший брат, наследующий титул лорда-правителя. Она не выносила высокосветского общества, редко посещала приемы, распугивая охочих до внимания венценосной особы характером и тяжелым, пронзительным взглядом. Но ее высокомерность и кажущееся презрение происходили не из гордыни, а из одиночества.

– Приветствую вас, мой лорд.

Голос - холодный, сдержанный, но дрожащий от напряжения. Словно кромка льда, сковывающая в лютые зимы бушующую бездну моря.

Реверанс, четко выверенный, до наклона головы и положения рук, бесконечно изящный. Древняя кровь.

Она выпрямилась - и полыхнула ледяной синевой взгляда, до того прятавшейся за вуалью теней. "Глупая! Кому и что ты пытаешься доказать, смотря мне в глаза?"

Такая же, какой он ее помнил. Непривычно искренняя, отрицающая лицемерие и ложь. Не носящая маски сама - и срывающая их с других.

...Младше его всего на двенадцать лет, а кажется - на целую жизнь.

Хмурая, решительная, принципиальная. В изломе бровей и жгущем холодом взгляде так и читается: "Нет". Знающая, что долго этот спектакль не продлится.

Поэтому он искренен.

Эрелайн выпрямился и, дождавшись короткого кивка лорда Этвора, шагнул в сторону, уступая место прочим желающим засвидетельствовать свою преданность лорду-правителю.

От назойливых взглядов, жгущих спину, было не укрыться, и это вызывало у Эрелайна глухое раздражение. Улыбки, которые он раздаривал тем из гостей, кто решился заговорить с ним, становились все сдержаннее, любезности - насмешливее и злее, но едва ли высший свет замечал его недовольство за безукоризненной вежливостью фраз. Уверенные в собственном превосходстве и безупречным владением искусством лести и недомолвок, лорды и леди видели только то, что хотели видеть: его благосклонность. Порою кто-нибудь из них начинал разговор, исполненный завуалированных полунамеков и просьб, но Эрелайн легко уходил от него, извиняясь необходимостью следить за тем, чтобы ничто не нарушило ход Беллетайна.

Вновь проревели трубы, скрипки пронзили сотканный из света воздух, тонкая песнь флейты вплелась в канву мироздания и хорошо поставленный голос Этвора заглушил шепотки и смешки высоких гостей.

– Друзья мои!
– воскликнул он, обводя торжествующим взглядом волнующийся зал.
– Беллетайн начался!

...Пытка оборвалась - но лишь чтобы смениться другой, еще более невыносимой.

***

Иришь закрыла глаза и только сейчас, когда он откланялся, осмелилась выдохнуть: тихо, робко, едва заметно, чтобы ни в коем случае не выдать сковывающего ее беспокойства. Пальцы, сжимающие сложенный веер, едва заметно подрагивали.

"Спокойствие!" - приказала она себе, но руки ее не слушались, и веер едва не выскользнул из них. Иришь похолодела, представив, как глупо бы выглядела, если бы выронила его у всех на глазах. О, ее недоброжелательницы были бы в восторге!

Захлестнувшая злость придала сил и успокоила, вымывая сомнения и предательскую слабость из тела.

Злость сначала на сплетниц, а затем на себя. Запоздалая и бессмысленная.

"Зачем, зачем ты смотрела ему в глаза?!
– кляла себя она, еще сильнее сжимая пальцы.
– Кому и что ты хотела доказать? Что за детское упрямство!"