В погоне за звуком

Иногда я думаю, что только великому гению, новому «музыкальному мессии» под силу пробудить человечество ото сна, заставить его тренировать свой всесильный разум и стремиться к полному развитию своего потенциала. Однако пока пришествия этого мессии ничто не предвещает, да и спасения, пожалуй, следует ждать не извне, а искать внутри себя.

– Итак, мы пришли к выводу о повсеместной относительности в искусстве. Объективной истины не существует, есть лишь наша личная, субъективная ее интерпретация.

Сегодня средства массовой информации с легкостью транслируют многочисленные смысловые посылы и утверждают новую пространственно-временную концепцию действительности: размытое настоящее, которое включает в себя и прошлые эпохи. В рамках этого настоящего растут и множатся бесконечные идеи и языки. На память снова приходит наш предок Хомо Музикус, рычавший, чтобы утвердить себя и сообщить другим о своем присутствии. Символизм этого рычания не ограничен ни временем, ни пространством. Одним словом, техника и музыкальный язык развиваются в одном направлении или даже представляют собой единое целое [55] .

55

Любопытно, что у слов tecnica (техника) и arte (искусство) единое происхождение.

Стоит ли сегодня заниматься музыкой?

– Как по-твоему, учитывая все вышесказанное, стоит ли сегодня изучать музыкальную композицию?

– Разумеется.

– Что бы ты посоветовал молодому человеку, который мечтает стать композитором?

– Им становиться не стоит. (Улыбается.)

Надо искренне любить профессию композитора и чувствовать к ней призвание.

В первую очередь нужно найти достойного учителя или даже нескольких. Следующий шаг – глубокое изучение истории музыки под руководством опытного преподавателя. Без старания в нашей профессии ничего не добьешься. Через десять, а то и все двенадцать лет ты с отличием закончишь консерваторию и вновь окажешься у стартовой черты. С этого все только начинается. После окончания учебы ты достигнешь технического мастерства. Теперь твой долг – начать писать в одной из существующих музыкальных традиций и привнести в музыку что-то свое. Именно с подобной проблемой я столкнулся, окончив консерваторию. Одним из моих педагогов был неподражаемый Гоффредо Петрасси. Я в нем души не чаял и ходил за Петрасси хвостом: утром ждал у его порога, чтобы вместе пройтись до консерватории, а после лекций провожал, лишь бы урвать хоть пару лишних минут его времени. Я глубоко уважал Петрасси и восхищался его творчеством. Однако закончив консерваторию и пройдя курс композиции, я понял, что нахожусь лишь в начале собственной творческой карьеры. Поэтому я стал пробовать себя в уже известных направлениях – опытах Новой венской школы, Дармштадтской школы и авангарда. Я написал три композиции, которых не стыжусь и сегодня. Это был мой дебют, с которого началось развитие моего собственного стиля.

– А как бы ты сам преподавал музыку?

– Учти, что преподаватель из меня никудышный. Я слишком нетерпелив. Но если юноша убежден, что музыка – его призвание, то прежде всего нужно прилежно изучать классическую музыку, творения таких великих композиторов, как Бах, Фрескобальди, Стравинский, Бетховен, Ноно… Не стоит отчаиваться, если поначалу учеба покажется скучной. Важно выучить все многочисленные принципы классицизма, например, запрет параллельных квинт и октав. Позже придет время их нарушить и выработать собственный музыкальный язык.

Со временем смысл этих принципов станет очевиден. Я твердо убежден, что, как и всякий ученый, студент должен изучить историю человечества и этапы развития цивилизации. Только после этого он обретает право отказаться от опыта прошлого. Мою точку зрения разделяет и Шёнберг: уже на первых страницах «Учения о гармонии» этот музыкальный революционер пишет, что без знания принципов тональности овладеть языком додекафонии невозможно, ведь именно эти принципы додекафония нарушает. Может показаться, что тональная музыка исчерпала себя, а традиционные методы композиции ушли в прошлое, но это совсем не так.

Если я пишу в двенадцатитоновой технике и замечаю, что применил октавное удвоение по вертикали или повторно использовал тон внутри серии, то сразу чувствую фальшь и понимаю, что ошибся. Изучение правил музыкальных языков меняет нашу манеру мыслить и позволяет выбрать более осознанные творческие решения. Принципы композиции становятся частью нас самих. Из-за бесчисленных правил – (восходящий вводный тон, септима опускается на ступень вниз, запрет параллельных квинт, октав, мелодического тритона и так далее, – теория музыки кажется новичку неудобоваримой. Зато когда ученик понимает всю важность правил и учит их осознанно, перед ним открываются потрясающие творческие возможности.

– Не приводит ли это к тому, что, изучив музыкальный язык, начинающий композитор неизбежно переносит на свое творчество не только позитивные решения, но и свойственные этому языку проблемы?

– Да, но альтернатива этому только одна – полностью отказаться от многовекового музыкального наследия. Может быть, конечно, я и ошибаюсь.

Создавая собственную музыкальную архитектуру, я привношу в нее в том числе опыт и достижения прошлого. Однако я не ощущаю, что должен всенепременно подстраиваться под определенную манеру, писать по всем правилам.

Если у тебя есть необходимые составляющие профессии – владение техникой, любовь к музыке и страсть к сочинительству, музыка сама ведет тебя по дороге эксперимента и ты не боишься ошибиться или потерпеть фиаско. Это непременные составляющие пути. Перед тем как вступить в коммуникацию со слушателем или исполнителями твоей музыки, словом, со внешним миром, композитор должен ответить для себя на вечный вопрос: почему я написал именно эту ноту? Он должен иметь готовый ответ на этот вопрос для каждого звука.

– «Почему?» «Как?» «С какой целью?» Стоит ли за этим желание вписать в ясные формулировки что-то иррациональное или хотя бы увязать его с рацио?

– Конечно. Почему именно этот аккорд звучит именно в этом месте? Как выстроена эта композиция и почему она должна вызывать такие эмоции? Почему именно здесь композитор вводит голос, переходящий в безудержный крик? Над этими вопросами можно размышлять бесконечно как самому композитору, так и его критикам и слушателям.

Очень важно включаться в то, что мы слушаем, размышлять, и я говорю не только о музыке. Лишь так можно обрести нужную перспективу, позволяющую учитывать контекст и осознавать происходящее. За всеми нашими разнообразными талантами стоят время, энергия и труд. Осознание взаимосвязи означающего и означаемого ведет меня к тому, что я и сам нахожу свое место между одним и другим. Погружаясь в эти отношения, понимаешь нечто, чего, возможно, прежде не понимал, или только думал, что понимаешь. Но не стоит обольщаться: многое не поддается рациональному объяснению и контролю, и в этом нет ничего дурного, поскольку иррациональное приводит к новым и новым опытам, ошибкам и находкам, а каждое достижение немедленно становится отправной точкой для дальнейших исканий. Бывает, что музыка приносит истинное наслаждение именно тогда, когда нам не удается разгадать ее тайну, и нужно уметь открыться вдохновляющему влиянию этого необыкновенного душевного переживания. Чтобы лучше понять произведение, мне случается слушать его раз за разом и много раз перечитывать партитуру. Залог нашей профессии в умении анализировать музыку со знанием дела, не забывая о произведенном ею первом впечатлении.

Нередко я с любопытством возвращаюсь и к собственным творческим решениям. Мы все пытаемся создать свод универсальных музыкальных правил, но иногда – бац – и случайная находка вдруг невесть почему начинает работать куда лучше. Иногда композиция кажется серой и безликой на бумаге, но великолепна на слух и близка слушателям. Конечно, бывает и так, что блестяще написанная музыка не производит на нас никакого впечатления.

– Где, по-твоему, проходят границы музыки? Есть что-то, что неподвластно медианосителю, а стало быть, остается вне настоящего?