В поисках будущего

Я начинаю собирать волосы, но Лола шлепает меня по руке, и я немедленно ее опускаю.

— Оставь распущенными, — приказывает она. — Такие волосы, как у тебя, могут заставить мужиков кончить прямо в штаны — они словно приглашают к сексу прямо на глазах у всего мира.

Мое лицо тут же начинает гореть, потому что, серьезно, ну кто такое говорит? Но это правда, мои волосы могут немного заводить, хотя я понятия не имею почему. Это совершенно ужасно, если вы меня спросите, но никто этого не делает, не спрашивает меня в смысле.

— Боже, я бы все отдала, чтобы у меня были твои волосы. Тебе так повезло, Роуз.

Ну, теперь она уже перебарщивает. Но ужасно то, что она серьезно.

— Повезло, что у тебя есть парень, потому что я не уверена, что ты тогда совладала бы со всеми мужиками, которые бы за тобой гонялись. Твои волосы прямо кричат: «Трахни меня». Это просто нечестно…

— Ты, — говорю я со всей искренностью, — сумасшедшая.

— Вот только не делай вид, что он не дергает тебя за волосы.

Моя челюсть почти в прямом смысле упала на пол.

— Хватит.

Но она права. Не знаю почему, но что-то в моих волосах ему действительно нравится, и иногда у меня в итоге кошмарно болит голова, но я не буду этого говорить.

— Ведешь себя так, будто я не знаю мужчин, — высокомерно говорит она.

— О, я знаю, что ты их знаешь, — быстро отвечаю я. — Я вижу доказательства этого каждое утро, когда встречаю кого-то нового за завтраком на нашей кухне.

Лола лишь усмехается:

— Не завидуй, милая. Иди и займись собой.

Я хватаю сумку, быстро обнимаю ее на прощание и машу рукой. Затем я аппарирую к границе, которую ужасно боюсь. И не без причины, потому что, как только я прибываю туда, меня окружают четыре человека из международного отряда авроров, вытягивают из маленькой группы людей, ожидающих своей очереди, и тащат в отдельный кабинет. И это конечно же сразу привлекает ко мне внимание, и все в зоне видимости едва шеи не ломают, стараясь разглядеть, что происходит, и кто пришел. Не думаю, что меня сразу многие узнали, но скоро начинаются шепотки, и я слышу, как произносят мое имя, потом имя моей мамы и дяди Гарри. И меня просто тошнит от этого, я так это ненавижу.

— Мисс Уизли, нас не предупредили, что вы планируете на сегодня поездку, — говорит один из отдела международников по имени Никсон после того, как они успешно проводили меня в маленький офис подальше от толпы.

Я стараюсь не закатить глаза и не выглядеть стервозно (но конечно иногда мне это трудно дается).

— Я никому не обязана отчитываться, если собираюсь куда-то ехать, — резко отвечаю я.

— Конечно нет, — быстро говорит он. — Но из соображений безопасности, лучше предупреждать заранее.

Я лишь трясу волосами и даже не забочусь что-то ответить. Нет смысла спорить, потому что до сих пор есть люди, уверенные, что меня могут похитить или убить. Не знаю, где они были, когда меня похищали по-настоящему. Теперь я достаточно взрослая и могу сама о себе позаботиться, но они только еще больше беспокоятся. Конечно, сейчас все не так ужасно, как было, когда мама только заняла кресло, и министерство наняло кого-то следить за мной все лето… Мне пришлось пойти к дяде Гарри и поплакаться (в прямом смысле), чтобы он прекратил этот бардак. Они пытались устроить это снова, когда я переехала в Ирландию, но, к счастью, мне удалось их убедить, что я сама со всем справлюсь. Но сами видите, какая наступает жопа, когда я решаю путешествовать и дело доходит до международного отдела.

— Куда вы планируете отправиться? — с фальшивой добротой спрашивает Никсон. Его три придурка маячат здесь, словно какая-то охрана.

— Я еду в Татсхилл, — четко отвечаю я. — Посмотреть, как мой парень играет в квиддич, — я скрещиваю руки на груди. — Если на этом все, то дайте мне просто заполнить бумаги и двигаться дальше, мне нужно торопиться.

— Конечно, — живо отвечает Никсон. — Мне только нужно связаться с британским министерством и предупредить о вашем прибытии.

Я знала, что наверняка так и будет, потому что так бывало уже много раз, но это все равно не удерживает меня от желания завопить и начать рвать на себе волосы. И я знаю, что это продлится вечность, поэтому падаю на стул и с нетерпением жду, пока Никсон и один из его приятелей выходят из комнаты. Со мной все равно осталась парочка из них, что просто чудесно. Интересно, так себя чувствуют заключенные? Я громко вздыхаю, чтобы показать свое раздражение, и начинаю теребить заусенец. Лола меня за такое бы убила, удивительно, что она не привязала меня и силой не сделала маникюр.

После, как мне показалось, семи часов (хотя, согласно антикварным часам на столе, семи минут) авроры возвращаются:

— Ваш дядя хочет с вами поговорить.

Господи боже. Уф. Я закатываю глаза и рывком поднимаюсь. Когда Никсон придерживает для меня дверь, я нарочно задеваю его и громко топаю по коридору туда, где светится огонь и где, наверняка, среди пламени парит голова моего дяди.

Я ничего не говорю, просто стою со скрещенными руками и жду, что он хочет сказать. Как оказалось, говорить ему нечего, кроме нескольких вопросов.

— Что ты делаешь?

— Я хочу поехать на квиддичный матч, — отрывисто отвечаю я, зная, что должна следить за своим тоном, если не хочу попасть в неприятности. Потом я думаю, что глупо волноваться о неприятностях, когда я так далеко, хотя уверена, они как-нибудь умудрятся их мне устроить.

— Какой матч?

Вот от этого мне хочется закричать. А про какой на хрен матч он думает? Может он считает, что я жажду посмотреть, как играет Джеймс? Боже.

— Скорпиуса, — говорю я, подмечая очевидное.

— Твои родители не говорили, что ты едешь в Англию.

— Они не знали, — выплевываю я. — Я только решила, — я успокаиваю свой тон, когда он расстреливает меня Взглядом.

— Разве у тебя нет занятий?

Глубокий вдох. Я говорю себе это снова и снова, потому что мой первый инстинкт — сказать ему отвалить и не лезть в мои дела. Я знаю, что, если сделаю это, мне достанется, не говоря уже о том, что он наверняка запретит мне въезд в страну.