В поисках будущего

Эми притягивает меня к себе поближе, и я с ней не борюсь. Я знаю, что, наверное, должен бы, но я не могу не отметить, что она невероятно привлекательная женщина с невероятно совершенным телом. А я всего лишь человек, в конце концов. Избыток алкоголя в моем организме, наверное, тоже помогает думать, что это годится в оправдание, но я отгоняю эту мысль. На самом деле я стараюсь ни о чем не думать, потому что, если я не буду думать, то смогу игнорировать маленький узелок чувства вины, скрутившийся у меня в животе.

После одного танца, как и было обещано, Эми отодвинулась и нежно улыбнулась:

— Твоей девушке очень повезло.

Класс. Девушка. И снова чувство вины.

Мы расходимся, и я возвращаюсь к товарищам по команде, которые оккупировали бар. Я хватаю еще одну стопку и быстро опустошаю ее. Они говорят о Соколах, и я тут же к ним присоединяюсь, только выпив еще порцию.

Остаток ночи проходит так же: алкоголь и квиддич, квиддич и алкоголь. Я действительно начал веселиться после нескольких бокалов, и недолгое время спустя намного более расслаблен и совершенно не чувствую вины, когда появляются другие пенстонские девочки и начинают болтать с нами. В конце концов, почему должно быть плохо то, что хорошенькие девочки хотят поговорить о квиддиче? В конце концов, это же очевидно. И когда я иду танцевать с ними, я уже не помню, почему вначале сомневался.

Я уже не помню о том, что утром нас ждут пытки, и когда неуклюже аппарирую в свой коттедж, уже где-то три утра. Все, чего я хочу — упасть в кровать и проспать лет двести. У меня какое-то неясное чувство, что я о чем-то забыл, что что-то должен был сделать, но я слишком пьян, чтобы даже думать об этом, не то чтобы вспомнить.

И следующим утром письмо Роуз все так же лежит на моем столе без ответа.

========== Глава 4. Ал. 4 октября ==========

Мой брат — знаменитая звезда квиддича, чья личная жизнь регулярно описывается во всех существующих магических газетах и журналах по всему миру, и которому за это платят тысячи и тысячи галеонов.

Моя сестра — испорченная дрянь, которая относится ко всем, как к собственным слугам, и ей за это ничего не бывает.

Моя мать — находящаяся постоянно на взводе журналистка на полставки, которая пишет все меньше и меньше, и как можно ее за это винить — с чего бы ей хотеть писать в газету, которая зарабатывает состояние, продавая рассказы о сексуальной жизни ее сына?

Мой отец — знаменитый на весь мир герой, который спас мир, когда был моложе, чем я сейчас, и люди до сих пор обожествляют каждый его поступок, и, о да, он мой босс.

Так что же остается мне?

Ну, я уже не в школе больше года, и все нормально, кажется. У меня есть работа, в которой я не до конца хренов, и, не считая того, что у меня в начальниках отец, я не совсем уж ее ненавижу. Конечно, я сейчас настолько далек от вершины, как только возможно, и быть начинающим аврором на обучении — совсем не гламурно. Обычно я работаю по ночам и почти ничего не делаю. Так что да, это не самая увлекательная штука на свете.

По крайней мере, тут Элизабет.

Элизабет Ричардсон, которая только и делала, что раздражала меня с тех пор, как нам было по одиннадцать — да, та самая Элизабет. Вот только теперь она меня не так уж и раздражает. На самом деле совсем не раздражает. Она почти единственное, что делает работу с девяти вечера до девяти утра терпимой. Она в таком же низком положении, как я, так что к нам обоим относятся, как к дерьму. Всегда хорошо, когда рядом есть кто-то, кто делит с тобой пинки и толчки — страдать лучше в компании.

Кто ж знал, что Элизабет хочет стать аврором, а? Никто, вот как. Она удивила практически всех, когда объявила, что не только подала заявление в Академию Авроров, но и оказалась зачислена, и собралась принять предложение. Ну а так как я был единственным из всей нашей компании, кто решил пойти этим путем, то было просто естественным, что мы с тех пор не разлей вода, особенно учитывая то, что теперь все вокруг или намного старше нас или настолько охрененно серьезные, что выглядят на хрен ненормальными.

Вот так все и началось.

И спустя некоторое время я осознал, что Элизабет не такая уж и раздражающая и что не такая уж она и пустоголовая сплетница, которая вечно ходила за Роуз, словно какая-то служанка. Думаю, все однажды вырастают, и теперь, без тугого клубка девиц вокруг, Элизабет стала такой же, как я — перерабатывающей, малозарабатывающей, низшим звеном в пищевой цепочке, аврором с ночной смены. И так мы оказались вместе.

А потом мы начали вместе спать.

И на этом все. Я имею в виду, сначала мы были друзьями, но потом стали проводить друг с другом все свое время. И в одну из наших редких свободных ночей мы надрались в сомнительном пабе, а следующее, что я помню — проснулся в ее постели без одежды. И на этом все. С тех пор мы постоянно это делаем.

Моя ли она девушка?

Нет, это не так. Элизабет сейчас против ярлыков, что довольно смешно, учитывая, что, когда мы были младше, она с ума по этому сходила, и ей все время нужен был парень. Но это прошло, и думаю, она действительно перестала заводить парней, но я не слишком обращал внимание. Хочу ли я, чтобы она была моей девушкой? Не знаю. Я думаю, она шикарная и явно привлекательная. Мне нравится быть с ней, и она делает весь этот ад хоть немного терпимым. Но если об этом подумать — получать все эти бойфрендовские штучки (секс), не делая все эти бойфрендовские штучки (покупка подарков) — это довольно приятно. Так что меня устраивает все так, как оно есть.

— Будешь продолжать так зевать — в конце концов отрубишься. И что тогда с тобой будет? — Элизабет поднимает глаза с чего-то там на своем столе и смотрит на меня как раз вовремя, чтобы увидеть мой очередной зевок.

— Думаю, я буду спать, — серьезно отвечаю я.

— И кто-то умрет, пока ты тут будешь дрыхнуть.

Я закатываю глаза и беру со стола какую-то папку:

— Если кто-то умрет, это будет такая же твоя вина, как моя, — указываю я. — И кроме того, мало шансов, что случится что-то настолько интересное. Мы не такие счастливые.

Элизабет выглядит так, будто хочет что-то сказать о моей бесчувственности, ведь я посмел заявить, что чья-то смерть станет для нас удачей, ведь нам будет, чем заняться. Но она сдается и хихикает — привычка, от которой она так и не избавилась:

— Тут так нахер скучно.

Она права. Уже почти три утра, и мы единственные во всем офисе, а может и во всем министерстве. За всю ночь ничего не произошло, и все, что у нас есть, чтобы не заснуть — гора бумажной работы, которая вовсе не отгоняет сон.