В поисках Дильмуна

И не встретил. В юго-западном углу шурфа кирки и лопаты вскрыли слой с обилием толстых оснований и цоколей карамельного цвета, знакомых нам по горизонту 3, а на остальной площади пошла красная ребристая посуда «барбарской» культуры. Я тотчас приостановил работы и вместе с Ради принялся зачищать всю поверхность раскопа совками. Постепенно на фоне темной земли в юго-западном углу проступили округлые очертания большой ямы.

Типы керамики города III, датировка около X II в. до н. э. Широко известны в касситском периоде Месопотамии, датируемом тем же временем

Вот когда пригодилась высокая квалификация моих рабочих! Двоих я поставил раскапывать эту яму, а остальным поручил снимать грунт кругом слой за слоем, зная, что на них можно положиться: они не смешают керамику с двух участков. Яма (естественно, появившаяся позже слоев, которые она пронизывала) достигала в глубину метра с четвертью, и в ней беспорядочно лежали черепки. Независимо от первоначального назначения ямы было ясно, что позднее в нее сбрасывали мусор жители селения, которое нам еще предстояло искать. Керамика была однородной, со всеми признаками особой культуры. Стенки сосудов достаточно толстые; глина, смешанная с песком, после обжига приняла теплый медовый или карамельный оттенок. Мы тут же окрестили эту керамику «карамельной посудой». Если современники Александра Великого, творцы тонкостенных сосудов, кормились, как мы шутили, кукурузными хлопьями, то представители «карамельной культуры», видимо, налегали на пиво. Конечно, миски у них были, но все — толстостенные и неуклюжие, притом встречались в сравнительно небольшом количестве [19]. Подавляющее большинство черепков принадлежало высоким кувшинам с горлом в виде раструба и крепким узким основанием, нередко образующим настоящий цоколь. Мы выделили две преобладающие формы: первая с коротким туловом и длинным горлом [20], вторая с высоким ту-ловом и коротким горлом [21]. Попадались предметы, которые я сперва принял за маленькие плоские тарелочки на крохотном поддоне; когда же мы их перевернули, выяснилось, что это крышки от кувшинов [22]. Правда, Найденного материала было маловато, чтобы выделять на нем некую культуру, но однородность его не вызывала сомнения, и бросалось в глаза явное отличие от керамики горизонтов 1 и 2, найденной в прежних шурфах. Перед нами был какой-то другой горизонт, и не вызывало никакого сомнения, что это горизонт 3. Ведь толстые основания уже встречались нам в смешанном материале слоя, лежавшего под горизонтом 2. Так что, хотя горизонт 2 (да и горизонт 1 тоже, коли на то пошло) почему-то не был представлен в новом шурфе, стратиграфическое расположение «карамельной» посуды ниже обоих этих горизонтов не вызывало сомнения. Стало быть, и возрастом она постарше.

Точно так же не приходилось сомневаться, что горизонт 4 — слои, прорезанные мусорной ямой, — еще старше. И с самого начала стало ясно, что горизонт 4 представляет «барбарскую» культуру. Полный контраст с «карамельной» посудой. Вместо толстых желто-коричневых черепков от небольших стройных сосудов барбарские слои содержали тонкие красные черепки больших пузатых емкостей. Если в «карамельной» керамике к глине подмешивались песок или солома, то барбарская глина разбавлена довольно крупным гравием. Статистически смена одного вида другим выражалась резко: даже в верхних «барбарских» слоях девяносто два процента найденных черепков принадлежали тонкостенной красной посуде с примесью гравия, и свыше трех четвертей этих сосудов были украшены горизонтальными ребрами, столь хорошо известными нам по раскопкам Бар-барского храма. Судя по материалу, поддающемуся реконструкции, здесь были представлены только описанные выше два яйцевидных типа барбарской посуды [17 и 18] — один без горла, другой с горлом и треугольным венчиком.

Мне доставило огромное удовлетворение, что наконец-то я на этом городище отыскал «барбарскую» культуру в стратиграфическом контексте. Однако вскоре выяснилось, что я не просто копаю культуру, выраженную четкими напластованиями: мы вышли на город. До того я уже и думать забыл о городах. С той поры, как тремя месяцами раньше я определил и покинул южную стену исламского «дворца-крепости», мы прошли три шурфа до скального основания, и этот шурф был четвертым. Если не считать непонятную стену горизонта 2, прорезающей один из углов первого шурфа, я слой за слоем копал обычный грунт. Ни строений, ни полов, ни улиц, ни печей или очагов, ни врытых в землю сосудов— словом, ничего, говорящего о том, что на охваченных шурфами участках кто-то жил. Здесь же, на новом раскопе, я прошел через отвал у рва, потом через мусорную яму и вдруг очутился на углу улицы.

Когда был снят самый первый «барбарский» слой, нашим глазам предстало аккуратное каменное строение. Его стена из тесаного камня тянулась от северного края шурфа на юг почти до мусорной ямы с «карамельной» посудой, затем под прямым углом поворачивала и исчезала в западной стенке. В четырех метрах от нее, вдоль всего восточного края раскопа, обозначая другую сторону улицы, обнажилась еще одна стена. В доме на углу был дверной проем, и, продолжая копать, мы расчистили большой прямоугольный камень, образующий порог. Высота стен составляла примерно три четверти метра.

Распределение керамики в шурфе у внутренней стороны северной стены, Кала’ат аль-Бахрейн. Процентная диаграмма особенно ярко показывает три разрыва в чередовании типов керамики

Когда археолог выходит на слой с тщательно возведенными домами, да и вообще с любыми постройками, соблазнительно не идти дальше вглубь, а продолжать копать вширь, проследить, куда ведут улицы, войти в дома, обследовать комнаты, просеять мусор на полах и установить, что это за комнаты, какие люди в них жили. Лишь очень черствый археолог способен безотлагательно разрушить стену, чтобы посмотреть — что под ней. Но я копал шурф, разведочную выемку, призванную показать, что кроется в глубине земли. Да еще наш полевой сезон подошел к концу. Юнис почти завершил упаковку имущества, над опустевшими спальнями сняли кровлю, от лагеря остался лишь скелет, и я не мог рассчитывать па много дней работы. Поэтому мы пошли дальше вглубь. Но так как надо было спешить, я не стал рушить стены, а продолжал копать перед домами, со стороны улицы.

Я ожидал, что кладка покоится на каменном фундаменте: в ширину стены выкопан ров и заполнен камнями, как было заведено в древности (вероятно, заведено и теперь, только с добавлением цемента). Однако здесь мы увидели другую технику: ров шириной поменьше метра, но вдвое шире кладки, глубиной полметра с лишним, был наполнен плотно утрамбованным желтым песком, на котором и стояла стена. На мой взгляд, не очень-то надежный способ; подозреваю, что такой фундамент вряд ли мог выдержать чисто каменный дом. Но, может быть, стены изначально не были выше того, что мы застали, служа опорой для деревянной надстройки или барасти.

Пройдя фундамент насквозь, мы продолжали углубляться. На протяжении более метра шли четко разграниченные слои, изобилующие черепками характерной керамики «барбарской» культуры. Еще около метра работы — и упремся в скальное основание, тогда можно уезжать домой.

Внезапно ребристая керамика кончилась. Это было для меня полной неожиданностью. Я был уверен, что здесь, как и у Барбара, вплоть до стерильного песка будет идти красная ребристая керамика. На самом деле моим глазам предстал несомненно новый горизонт.

Типы керамики «цепочечного» периода, город I, вероятная датировка около 2500 г. до н. э.

Изучая в частично свернутом лагере разложенные на столах между упаковочными ящиками черепки, я установил, что переход от горизонта 4 к горизонту 5 отличается от прежних переходов такого рода. До сих пор различия в цвете глины и форме сосудов были настолько радикальными, что позволяли предположить полную смену населения и даже значительный промежуток во времени, за который предшествующие черты были совсем забыты. На этот раз сходство двух горизонтов было так же явственно, как и отличие. Новый горизонт тоже содержал яйцевидные сосуды из красной глины с гравием. Наиболее очевидное различие заключалось в способе украшения. Вместо ровных горизонтальных ребер здесь было то, что я назвал «цепочками» — смыкающиеся друг с другом приплюснутые бугорки. И венчики на горле были много проще, не треугольные в сечении, а лишь слегка отогнутые [23]. У сосудов без горла венчик также был проще и тоньше.

Этот род «барбарской» керамики вообще отличался отсутствием орнамента, если не считать одно-два кольца в верхней части; здесь же сосуды без горла были совсем гладкими, нередко с коротким, высотой чуть больше сантиметра, носиком у верхнего края [24]. В общей сложности орнамент «цепочка» был не так распространен, как простые ребра в горизонте 4; он прослеживался лишь на неполных десяти процентах всех черепков. Да и красные черепки, которые в предыдущем горизонте преобладали настолько, что рабочие подзывали меня всякий раз, когда им попадался черепок другого цвета, тут составляли всего около половины всего числа. Остальные черепки являли собой пестрое собрание — толстые, с примесью соломы, коричневые, желтые, зеленовато-белые, явно представляющие сравнительно емкую и грубую «кухонную утварь»; однако составить из них хотя бы один сосуд оказалось невозможным. В этом горизонте удалось идентифицировать еще только два вида посуды: маленькую плоскую миску из желтой глины [25] и изделие, которое фактически и сосу-дом-то нельзя назвать, — нечто цилиндрической формы, сделанное из обычной красной глины, но без дна. Единственное украшение — острое ребро ниже венчика [26]. Это изделие явно втыкали в песчаный пол в доме, чтобы хранить в нем какой-нибудь сухой продукт вроде зерна. Отсутствие дна предотвращало скопление влаги в хранимом продукте.

Следует подчеркнуть, что мы теперь копали песок — мелкий, словно мука, нанесенный ветром песок, очевидно покрывавший скальное основание в то время, когда тут появились первые поселенцы. В такой среде цилиндрический сосуд без дна был вполне пригоден, и неудивительно, что позднее, когда стали наслаиваться пласты, изобилующие щебнем и мусором, от него отказались.

Дело шло к финишу. Лишь один ящик ждал, когда мы уложим в него выкопанные и изученные мною черепки; через два дня пароходная компания должна была забрать весь наш груз. Три четверти столовой завалили одеяла, кровати, матрацы и циновки. В самые последние дни мы с Юнисом спали под открытым небом, поскольку с крыш сняли всю кровлю. Повар нашел другое место и простился с нами, так что мы довольствовались бесхитростными трапезами, приготовленными нашим четырнадцатилетним поваренком Салехом.