В поисках Дильмуна

Глава девятая

«ПУСТЬ ПРОСТОРЫ МОРЕЙ

ПРИНЕСУТ ТЕБЕ ИЗОБИЛИЕ»

Бахрейнская выставка в первых числах апреля прошла весьма успешно. Торжественное открытие совершил сам шейх Сульман, которого сопровождала половина его семейства. Он целый час осматривал нашу экспозицию, слушая объяснения П. В. и засыпая его вопросами. Затем отведенное нам классное помещение открыли для публики, и два. дня мы трудились без передышки, демонстрируя паши находки мужчинам Бахрейна. Третий день стал кульминацией: в тот день выставка была закрыта для мужчин и открыта для женщин. Мы сделали это по предложению директрисы женской гимназии, от которой узнали, что женская часть населения очень интересуется нашей работой, но при мужчинах ни одна женщина не решится посетить выставку.

Понятно, мы задумались: а куда мы сами-то денемся? Скандал нам вовсе ни к чему, но и оставлять экспонаты без присмотра нельзя. Однако мы напрасно беспокоились. Когда открылась дверь и вошла первая партия посетительниц, закутанных с ног до головы в черные одеяния и чадру, мы скромно забились в углы, стараясь не попадаться им на глаза. А посетительницы откинули с лица чадру, сбросили капюшоны, одна из них сняла плащ, под которым оказался стильный костюм, подошла к нам и на безупречном английском языке сообщила, что Ее Величество очень просит нас рассказать ей об экспонатах. Группа состояла из второй половины семейства шейха Сульмана — его жены, дочерей, невесток, их детей, а также гувернанток и придворных дам.

За этот день выставку посетили сотни женщин, и лишь три-четыре из них предпочли не снимать чадру или маску, войдя в помещение. Взгляни мы на улице хотя бы одним глазом на местную женщину, она, пусть защищенная чадрой, тотчас отвернулась бы, накинув на голову капюшон. А во временном музее чадра и условности были отброшены. Посетительницы обсуждали с нами экспонаты, задавали вопросы, отводили нас в сторону, чтобы рассказать о местах, где они. видели или слышали что-нибудь, что могло нас заинтересовать. Несомненно, это был самый удачный день нашей выставки.

В числе экспонатов были, разумеется, «змеиные» миски и две «ванны-саркофага» с останками. Мы выставили обработанный кремень из пустыни, горшки, раковины жемчужниц из «кухонной кучи», медные топоры и наконечники копий из Барбарского храма, весь набор великолепной глазурованной посуды из колодца. А в длинной стеклянной витрине лежали два десятка мелких предметов из моего раскопа на телле Кала’ат аль-Бах-рейн. Почетное место занимали здесь три маленькие каменные печати.

Значение этих предметов, как я постараюсь показать, превосходило все, что можно было предположить, судя по их размерам и количеству.

Раскопки на северном берегу выявили и такие объекты, которые не могли быть привезены на выставку. Наиболее важные из этого числа — укрепления города «барбарского» периода. Обнаружить их оказалось не трудно. Отступая назад от заложенного годом ранее последнего шурфа, я отработал два пятиметровых квадрата. И в северном, на глубине всего чуть больше полуметра, наткнулся на внушительную, толщиной три метра тридцать сантиметров городскую стену.

Большие грубо обтесанные камни стены были схвачены гипсовым раствором. Правда, за четыре тысячи с лишним лет, прошедших со времени сооружения этой конструкции, она сильно пострадала. Видно было, что по меньшей мере последние две тысячи лет она исполняла роль карьера, где добывали строительный камень. Вся внешняя, северная сторона была искромсана, и кладка домов, пристроенных к обнажившемуся ядру стены и сохранивших осколки тонкостенных мисок «греческого» периода, с головой выдавала виновников. Позднее торчащие верхушки городской степы вошли в конструкцию жилищ, современных моей исламской крепости на берегу. И наконец, большой участок ее был разобран на всю толщину добытчиками камня, которые заложили глубокую выработку в исламских и «греческих» слоях. Бело-голубые осколки китайского фарфора обличали здесь португальцев; недаром в бастионах португальской крепости, где мы устроили свой лагерь, узнавали камни из городской стены.

Однако внутренняя сторона стены сохранилась лучше, и от нее мы сумели продвинуться вдоль улицы «барбарского» периода, на которую я впервые ступил годом раньше. Тогда я, стоя на углу улицы, находился на дне небольшой квадратной ямы; теперь с того же угла я просматривал улицу на двенадцать метров в северном направлении.

Город был явно незаурядный. Улица — прямая, ровная; ширина — четыре метра с лишним; направление — север — юг. По обе стороны — каменные стены построек. Справа — сплошная стена, с небольшими контрфорсами; слева два дверных проема открывали доступ внутрь домов. Улица была тупиковая. Она упиралась в городскую стену, в этом месте выложенную из прямоугольных камней, скрепленных зеленой глиной. Тщательная планировка города, на которую указывала строгая ориентировка улиц, подтверждалась еще и тем, что в конце тупика, в углу, образованном левой стеной дома и городской стеной, помещался колодец. Перед ним, посредине улицы, вровень с ее плоскостью находился обмазанный глиной бассейн диаметром в один метр.

Судя по всему, это был общественный пункт водоснабжения. Вероятно, какой-то раб постоянно наполнял бассейн из колодца, чтобы живущие на этой улице могли брать воду для питья или стирки. Нечто подобное я видел на улицах Манамы: за несколько лет до того муниципалитет проложил трубы от водонапорных башен к размещенным на улицах колонкам для удобства горожан. Перед колонками поставили корыта и открытые цистерны, вокруг которых всегда толпились одетые в черное домохозяйки. Они оживленно разговаривали, наполняя свои кувшины водой или стирая белье. Здесь также нетрудно было представить себе подобную сцену; четыре тысячи лет назад женщины Дильмуна (ибо это был, несомненно, Дильмун) встречались у колодца возле высокой городской стены, чтобы посплетничать.

Дойдя в ходе раскопок До уровня этой улицы, дальше мы стали копать особенно осторожно. Улица была немощеной, и в песке, по которому ступали горожане, могли оказаться потерянные или брошенные предметы. Разумеется, мы подобрали сотни черепков, все от красной «барбарской» посуды. Однако нас интересовали другие, более ценные вещи. И конечно же, первым преуспел в поисках Хасан бин Хабиб, рабочий, у которого были зоркие, как у орла, глаза. Он подошел ко мне, разжал кулак, и я увидел круглый каменный предмет величиной с большую серебряную монету. Печать… Очищая ее от песка и присматриваясь к форме, я понял, что передо мной важнейшая находка года. Ибо печать была особенная, и мы сразу определили, в чем заключается ее необычность.

Однажды один известный французский археолог заявил: сделав важное открытие, необходимо прежде всего выкурить сигарету. Потому что в такой момент ни в коем случае нельзя действовать поспешно, нельзя позволять кладоискательскому инстинкту брать верх над наукой. Лучше прервать всякую работу, сесть и спокойно поразмыслить над значением обнаруженного. А потому я предложил бригаде устроить перекур с кальяном. Сам набил и раскурил свою трубку, а затем сел на пороге ближайшего «барбарского» дома, чтобы как следует рассмотреть и обдумать находку.

Как я уже сказал, это была круглая печать. Около двух с половиной сантиметров в диаметре, одна сторона плоская, и на ней уже просматривалось резное изображение двух человеческих фигур. Другая сторона — с шишечкой, пронизанной отверстием, позволяющим подвесить печать на веревочке. Выпуклость была украшена тремя гравированными черточками и четырьмя окружностями, в центре каждой окружности — точечка. Материал — стеатит, мягкий минерал, довольно жирный на вид и на ощупь, откуда его более распространенное название «мыльный камень».

Возможно, печать не сказала бы нам так много, если бы мы не видели раньше такую же.

Случилось это три года назад, во время нашего первого полевого сезона на Бахрейне. Один из местных археологов-любителей, американец, служащий нефтяной компании, сообщил нам, что им найдена печать. Он бродил среди курганов, возвышающихся по обе стороны дороги на Эль-Будайи (эту дорогу видно с окружающего наш лагерь крепостного вала), и увидел печать прямо на поверхности. Мы явились к нему, осмотрели печать, сделали с нее гипсовый слепок и послали описание в Орхус одному профессору античной археологии с просьбой поискать что-нибудь похожее в своих книгах. Профессор ответил указанием на статью доктора Гэдда, опубликованную четверть века назад, в 1932 г.