В поисках Дильмуна

Вот такой отчет о проделанной работе я услышал, когда ехал в машине вместе с Арне и Садыком. Во второй половине дня, пройдя под палящими лучами солнца плато острова, я увидел раскопы своими глазами. Правда, до этого я провел более часа в прозрачной тени барасти, рассматривая один за другим целые сосуды, которые Кнуд извлекал из упаковочных ящиков. И, глядя на эту керамику, я тотчас понял, что гробницы Умм ан-Нара намного старше, чем мне представлялось.

Разумеется, сразу привязать сосуды к определенному времени я не мог. Нет у меня фотографической памяти, которая позволяла бы безошибочно сопоставлять только что раскопанный горшок с виденной много лет назад иллюстрацией в книге. Однако примерная атрибуция этих изящных сосудов с черным узором из смежных треугольников, с цепочками полукругов и шеренгами зигзагов на красновато-буром полированном фоне не вызывала сомнения. Они принадлежали к разряду сосудов, обнаруженных в Иране и Белуджистане (провинция Пакистана. — примеч. ред.) и известных под общим названием «энеолитических»^[49]. Такие сосуды были распространены с IV по II тысячелетие до н. э. Более определенная привязка во времени невозможна, потому что в упомянутых областях производилось мало раскопок.

Другие образцы керамики поддавались более точной датировке. Несколько небольших серых сосудов, напоминающих по форме бочонок и опоясанных черной росписью по всему тулову — от нижней части горла до плоского основания, — даже я опознал как типичные изделия культуры Кулли. А на осколке верхней части более крупного красновато-бурого сосуда был нарисован горбатый бык — так называемый «брахманский», тоже типичный для древнеиндийской культуры Кулли. Тут необходимо объяснение.

К западу от цивилизации долины Инда, в Белуджистане и вплоть до границ Афганистана за последние сорок лет английскими, французскими и американскими археологами (наиболее известен первый из них, англичанин Орель Стайн) идентифицирован ряд самостоятельных культур, различаемых по форме и орнаменту гончарных изделий. Эти культуры, которые при всем изяществе росписных орнаментов представляют, вероятно, всего лишь общины полукочевых скотоводов, составили первооснову будущей цивилизации долины Инда. Вопрос о том, какая именно из них (если вообще рассматривать такой вариант) явилась этническим предшественником народа Индской долины, оживленно дискутировался.

Бык зебу, изображенный на многих индских печатях и сосудах Кулли, здесь украшает горло вазы из умманнарской гробницы

Культура, получившая наименование Кулли, судя по всему, занимала достаточно большую территорию на юге Белуджистана, со своими селениями и даже довольно крупными городами. Людей культуры Кулли не считают основоположниками Индской цивилизации; напротив, во времена своей максимальной экспансии Индская цивилизация колонизовала значительную часть земель Кулли. Но исследователи сходились хотя бы в том, что народ Кулли был западным соседом народа Индской долины и культура его современна Индской или чуть старше. И вот теперь обнаружились признаки того, что жители Умм ан-Нара были западными соседями народа Кулли и ввозили, во всяком случае, кое-что из его керамики.

Аргументацию можно продолжить. Умм ан-Нар современен Кулли, а культура Кулли современна Индской цивилизации или несколько старше ее. Однако Индская цивилизация была современна нашей «барбарской» культуре, представленной Ранним Дильмуном, городом II на Бахрейне. Стало быть, Умм ан-Нар, в свою очередь, современен «барбарской» культуре или несколько старше ее.

Вместе с тем стало совершенно очевидно, что культура Умм ан-Нара не тождественна «барбарской». На Бахрейне мы ни разу не находили керамики вроде той, какую я теперь вертел в руках. Да и разница в конструкции гробниц и способе погребения существенная. В четырехстах километрах на северо-запад от Бахрейна, на острове Файлака, современная городу II культура была идентична его культуре: совершенно одинаковые печати и керамика. Файлака составляла такую же часть Дильмуна, как Бахрейн.

Здесь же, в четырехстах километрах на юго-восток от Бахрейна, современная Раннему Дильмуну культура была совсем другой. Куда ни относи Умм ан-Нар, частью Дильмуна он, во всяком случае, не являлся.

Опуская сосуды снова в ящики, я все больше склонялся к мысли, что здесь, на Умм ан-Наре, мы, похоже, встретили первый форпост второй «утерянной цивилизации» Персидского залива — медного царства Макан.

Пять дней спустя, на рассвете, мы дошли от лодки Мухаммеда вброд до берега и заняли места в «Лендровере» Садыка, чтобы ехать в Бурайми.

Глава четырнадцатая

ПУСТОЙ УГОЛ

Эта экспедиция в Бурайми оказалась второй по счету. В седьмой (и пока последний) раз я наведался туда в 1968 г. А первое знакомство состоялось в 1959 г. — первом году раскопок на Умм ан-Наре.

Тогда мы с П. В. прилетели на Умм ан-Нар с Бахрейна посмотреть, как идут работы, и в первый же вечер нанесли визит правителю Абу-Даби. Только что начался месяц рамазан, когда правоверные мусульмане стран Персидского залива не едят, не пьют и не курят от восхода до заката, поэтому шейх Шахбут принимал после наступления темноты.

На другой день мы добрались до раскопов и смотрели, как дюжина поджарых смуглых оманцев трудилась па холме, оттаскивая камни и полные корзины земли; в это время вдали, на венчающей остров темной гряде, показался человек. Он шел со стороны лагеря и перевоза, и когда приблизился, мы узнали Иэна Катберта — высокого, атлетически сложенного шотландца, который сменил Тима на посту представителя нефтяной компании. Подойдя, он отвел нас в сторонку и предупредил:

— Через полчаса ждите знатных гостей. Сам правитель хочет взглянуть на ваши находки.

Эта новость нас не смутила. Мы еще на Бахрейне привыкли к тому, что шейхи живо интересуются нашей работой, и по беседам с Шахбутом знали, что он пристально следит за раскопками. Над вопросом, чем потчевать посетителей, не надо было ломать голову: во время рамазана предлагать среди дня гостю кофе или что-либо съестное просто невежливо. А потому мы стали спокойно ждать и, увидев вскоре спускающихся по откосу людей в белых одеяниях, пошли к ним навстречу.

Визит продолжался около получаса. Шейх Шахбут проявил большую заинтересованность, строил догадки о том, что за люди во «времена невежества» основали селение и сооружали гробницы на входящем в его владения острове. С ним были два сына — Саид и Султан — и брат Зайд, высокий, худой, широкоплечий мужчина с орлиным профилем истинного бедави^[50] и холеной черной бородкой. Зайд специально спустился на побережье на время рамазана, обычно же он исполнял обязанности наместника в селениях оазиса Бурайми. Знаменитый охотник и воин, Зайд пользовался большим влиянием. Особенно прославила его одна история. Когда Саудовская Аравия в конце 40-х годов заявила о своих претензиях на Бурайми, шейху Зайду посулили десять миллионов долларов, если он признает эти претензии и передаст оазис саудовцам. Он отказался и в 1955 г. участвовал в изгнании саудовского отряда, захватившего одно из селений в оазисе^[51].

Зайд не меньше своего брата интересовался раскопками и внимательно слушал наши объяснения, которые Иэн без запинки переводил на арабский язык. Было, однако, ясно, что в глазах Зайда ничто в абудабийском приморье не шло в сравнение с достопримечательностями подвластной ему территории. Осмотрев наш некрополь, он что-то сказал Иэну.

— Шейх Зайд говорит, если хотите увидеть сотни таких курганов, — перевел Иэн, — приезжайте в Бурайми.

Мы с жаром ответили, что именно об этом и мечтаем. На том разговор закончился, и через несколько дней мы с П. В. вернулись на Бахрейн.

А через неделю нас посетил бахрейнский коллега Иэна, управляющий местным филиалом «Бритиш петролеум». Он сообщил, что в соответствии с пожеланием шейха Зайда абудабийский филиал устраивает для нас поездку в Бурайми, и выразил надежду, что мы сможем отправиться туда в скором времени. Предварительно для нас забронированы места на самолете, вылетающем в Абу-Даби через два дня.

В итоге 17 марта мы с П. В. после короткого визита на Умм ан-Нар отправились в. роскошное путешествие, какое способна организовать лишь нефтяная компания. Наш караван состоял из двух больших «лендроверов» фургонного типа. С нами ехали только переводчик, повар и два водителя — Садык (так состоялось наше первое знакомство с ним) и его брат Рашид. Таким образом, мы могли привольно расположиться каждый в своей машине, а повар и переводчик занимали задние сиденья рядом с нашим багажом, одеялами, матрацами, канистрами с водой и бензином, а также запасом продуктов, которого хватило бы на целый полк. Причем это был аварийный запас на случай, если мы не будем вовремя поспевать в условленные пункты, где нас ждет «настоящее» питание. Через несколько дней мы обнаружили к тому же, что повар предусмотрительно везет с собой тщательно завернутый в материю полный обеденный сервиз на двоих — глубокие и мелкие тарелки всех размеров и прочее, и прочее. Правда, сервиз ни разу не понадобился.

Мы двигались на юго-восток, углубляясь в необозримые просторы Пустого Угла. Но сначала нам надо было преодолеть приморские солончаки, которые во время прилива превращаются в непроходимое болото. Скелеты брошенных машин, увязших по самый кузов в пропитанной солью грязи, служили одновременно предупреждением и вехами на едва различимой колее. Вспоминая Оманда — каменную веху у гати викингов в Ютландии, — я говорил себе, что здесь тоже не помешала бы деревянная гать.

По острому плитняку, по выступам присыпанного песком известняка мы поднялись на береговой уступ и оказались на мелком рыхлом песке. Садык виртуозно работал переключателем скоростей, штурмуя подъемы па малых оборотах и несясь во весь опор на спусках. Около часа «пахал» он так песчаные склоны, потом достал из кармана пачку сигарет, задумчиво повертел ее, наконец решился и закурил. Я с облегчением последовал его примеру, закурив длинную индийскую сигару излюбленной мною в то время марки. Пока длится рамазан, истинный мусульманин не станет курить днем, однако правило, запрещающее курить, есть и пить, допускает исключения для детей, больных и благонамеренных странников. Очевидно, Садык отнес нас к разряду последних.