В поисках христиан и пряностей
Шрифт:
Именно эти злоупотребления в долгом перечне обвинений Моке шокировали даже ту бурную эпоху. Нагнетая атмосферу, француз громоздит пример за примером. По ночам в его жилище, пишет он, ему мешали спать звуки ударов и «какой-нибудь слабый, задыхающийся голос, ибо им [рабам] затыкают рты тряпками, чтобы они не кричали. После избиения они приказывают резать их тела бритвами, потом натирать раны солью и уксусом из страха, чтобы они загноились». Иногда, утверждал он, хозяева приказывали рабам ложиться на живот, раскаляли докрасна совок, и с него капали растопленным жиром на обнаженную кожу. Однажды к нему домой прибежала девушка-индианка, «плача и прося помощи и моля меня получить для нее снисхождение; но я, к великой моей печали, не мог ее спасти. Ибо ее забрали, положили на землю и били палками без жалости». Одна женщина-местикос убила пять или шесть рабов и закопала их в саду; когда она наказывала последнюю свою жертву, наносящий удары раб бросил палку и сказал, что рабыня мертва. «Нет, нет, – ответила она, – она притворяется… Давай же, давай, это
Когда Моке услышал, что в его собственном доме бьют молодую женщину, брат хозяина объяснил, мол, это ничто в сравнении с тем, что претерпели остальные: «Еще он рассказал мне, как его брат, владелец гостиницы, купил однажды яванскую рабыню, красивую девушку, и как он, обедая с женой, сказал в шутку, что у этой рабыни исключительно белые зубы, а жена промолчала, но выжидала удобный случай, когда мужа не будет дома, а потом приказала связать бедную рабыню и вырвать ей все зубы без сострадания; а другой приказала проткнуть раскаленным железом срамные места, когда заподозрила, что муж с ней развлекается, от чего несчастное создание умерло».
«Таково, – заключает Моке, – жестокое и варварское обращение, которому португальцы подвергают своих рабов на Гоа, чье положение хуже, чем у скота». Много лет спустя он все еще содрогался от увиденного.
Справедливость была не частым явлением. Банды португальцев, надев маски, врывались в обеденное время в дома и, похватав со стола, заталкивали в мешки обеденную посуду, а после требовали выкуп за ее возвращение и еще один за то, что оставят в живых хозяина дома. На тот случай, если их схватят, они носили при себе мешочки с порохом и привязанными к ним спичками и грозили взорвать каждого, кто к ним приблизится. Убийцы имели возможность сбежать на материк и там дождаться объявления амнистии, – учитывая число дезертиров, спрос на солдат не иссякал. Тем временем один губернатор за другим набивали себе карманы и терроризировали бедных. Огромные количества пряностей, золота и слоновой кости исчезали, так и не появившись в королевских учетных книгах. Капитаны присваивали половину сумм, выдаваемых им на покупку провианта, и держали своих людей на половинном рационе, добавляя жертв голодной смерти к тем, кого унесли цинга, дизентерия и малярия. В отчаянии корона сократила королевские грузовые флоты и стала продавать патенты на капитанство крепостей сроком на три года тем, кто предлагал наибольшую цену. Это лишь подстегнуло отягощенных долгами чиновников выкачивать из системы все возможное, пока не истек их срок в должности. Некий капитан, командовавший крепостью в Софале [569] , убил одного мусульманского купца, у которого был глубоко в долгу, и продолжал убивать конкурентов другого мусульманского купца, с которым был заодно, а затем попытался заколоть королевского фактора, когда тот вздумал жаловаться. Португальский Восток превращался в предтечу Дикого Запада, где солдатам платили натурой, а капитаны обстреливали корабли друг друга.
569
Капитана звали дом Жорже Телеш де Менесеш, фактором был Вельо, отправивший в 1547 году пространное и страстное письмо королю о дурном с ним обращении. См.: M.D.Newitt. A History of Mozambique (London: Hurst, 1955), 1–3.
Усвоенная в крестовых походах вражда к людям иного вероисповедания была экспортирована на Восток. Насилие порождало насилие. Когда король Сиама захватил несколько европейцев, сообщал Моке, то не проявил особого милосердия: «Ибо одних он велел посадить голышом на медные сковороды и поджарить на медленном огне, других посадить между двух больших костров, чтобы они умерли в муках; третьих он отправил к слонам, чтобы их затоптали, и придумал еще тысячу варварских жестокостей, чтобы подвергнуть им несчастных португальцев».
Юго-Восточную Азию и до прибытия португальцев едва ли можно было назвать просвещенным регионом. Тот же самый сиамский правитель, услышав, что его командиры не явились на битву, поскольку жены не могли снести разлуки с ними, «послал за этими женщинами и, велев отрезать им срамные места и прибить их ко лбам мужей, приказал последним ходить так по городу, а после отрубил им головы». По слухам, колдуны так настроили одного короля Бирмы против собственного народа, что он решил извести всех своих подданных: на протяжении трех лет он под страхом смерти воспрещал кому-либо пахать или засеивать землю, и его страна ударилась в каннибализм. Однако для местных жителей португальцы были чужеземными дьяволами, и по мере того как росли агрессивность и высокомерие португальцев, против них начали восставать их прежние союзники. «Португальцев сильно ненавидят почти во всех частях Индии, – с немалым удовлетворением сообщал один венецианский посол в Испании, – ибо тамошние жители видели, как они понемногу строят укрепления и делаются хозяевами тамошних земель… я думаю, трудности будут возрастать с каждым днем» [570] .
570
Обращение
Гаспаро Контарини к сенату Венеции 16 ноября 1525 года. Цитируется по: Sanjay Subrahmanyam. The Career and Legend of Vasco da Gama (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), 350.Среди всех этих трудностей истинная цель первых португальских экспедиций позабылась. Крестоносные короли Португалии планировали перекачать несметные богатства исламского Востока в христианскую Европу, а затем покорить и обратить в истинную веру магометан и язычников всего мира. Первая часть их плана имела некоторый успех, пусть даже значительная часть денег оседала в чужих карманах. Однако если вера и вдохновляла первый рывок на Восток, для большинства строителей империи, последовавших за первопроходцами, она оказалась на отдаленном втором месте, а на первый план выступила грызня за барыши.
Португальцы любили заявлять, что после их прибытия на Восток вся Индия перестала подчиняться исламу. Они, несомненно, мучили и притесняли мусульман Малабарского берега, которые на утрату былого могущества отвечали стремлением к мученичеству в джихаде, затянувшемся с перерывами до ХХ века [571] . Однако их политика была далека от попыток словом наставить новую паству на путь христианской веры, не говоря уже о том, чтобы приблизить эпоху вселенского христианства, о котором мечтали их короли. Со временем они вернулись к старому испытанному методу насильственного обращения, и на улицах Гоа появились мрачные фигуры инквизиторов.
571
Маппильский эпос, озаглавленный «Дар святым воинам касательно некоторых деяний португальцев», ведет хронику и прославляет кампанию неповиновения. Вероятно, почти 10 тысяч человек погибли в восстании в Маппиле в 1921–1922 годах. См.: Stephen Frederic Dale. «Religious Suicide in Islamic Asia» in Journal of Conflict Resolution 32, no. 1 (March 1988): 37–59.
В 1515 году Мануэл I подал петицию папе римскому об учреждении инквизиции в Португалии. Просьба Мануэла явилась еще одним следствием его брака с дочерью католических монархов. В начале своего правления Фердинанд и Изабелла оказали давление на Рим, заставив его узаконить возрождение религиозных трибуналов с правом пытать, судить и казнить еретиков – эта практика временно затихла в начале XIII столетия. К тому времени, когда со сходной просьбой обратился Мануэл, инквизиция нанесла Испании такой ущерб, что папство задержало ее дебют в Португалии на двадцать один год. Четыре года спустя, в 1540 году первая партия марранов была публично приговорена к первому в Португалии аутодафе, и начались сожжения.
К тому времени Жуан III стал столь же фанатичным, как и его отец, и его все более смущал нехристианский образ жизни его колонистов. Проблемой было, разумеется, не насилие, много больше тревожило то, что столь большое число поселенцев поддалось мирским удовольствиям Индии и почти превратилось в туземцев. Король обратился к недавно образованному Обществу Иисуса, основатели которого (все, кроме одного), включая самого Игнация Лойолу, были испанцами или португальцами. В 1541 году, через год после того, как Жуан III приказал разрушить на Гоа все индуистские храмы, иезуиты послали на Восток впоследствии канонизированного Франциска Ксаверия, баска из Наварры.
Старания Франциска Ксаверия повысить нравственность колонистов растворились в знойной дымке безразличия. Четыре года спустя он сдался и написал королю Жуану, советуя создать на Гоа трибунал инквизиции как единственный способ очистить колонию от скверны. Сам Франциск Ксаверий уехал в Индонезию, где его проповеди нашли гораздо более благодатную аудиторию, и умер, стараясь добраться до Китая [572] , за несколько лет до того, как наконец прибыли инквизиторы.
572
Миссионер-первопроходец скончался от лихорадки в 1522 году и был похоронен на берегу моря, в следующем году его тело было перевезено в Гоа; оно все еще покоится там в величественной гробнице в Базилике Бом Жезус в Старом Гоа, за исключением двух костей рук, одна из которых была перевезена в Соборную церковь Общества Иисуса в Рим, а другая предназначалась для Японии, где Ксаверий трудился на протяжении двух лет, но добралась она только до Макао.
К тому времени у Португалии было более полувека на то, чтобы силой привести Африку и Индию в лоно католической церкви. Ватикан со все большим недовольством взирал на то, что считал апатией португальцев, и напомнил королю, что наделил его властью над землями, которые он открыл, только при условии распространения католической веры. Поскольку это quid pro quo [573] было забыто, церковь пригрозила открыть Азию для всех желающих. И угроза сработала – на определенный лад. Колониальная администрация предложила рис для индусов низших каст и посты в администрации для представителей высших каст, если только они согласятся на крещение. Многих «рисовых христиан» макали в воду, после чего они забирали награду и возвращались к прежней жизни.
573
Услуга за услугу (лат.).