В поисках желтого попугая

– Ладно, подсудимый, дайте свободу своему красноречию, – вздохнул судья.

– После второго убийства я был в зените своей славы, на то время – немного нашлось бы крутых парней, которые в четырнадцать лет могли похвастаться убийством двух людей. Рисование картин, при таком раскладе, отходило на второй план. Однако, поучение Конфуция упрямо засело в моей голове.

– Опять этот загадочный Конфуций… – пробормотал судья, – нет, подобные Конфуции когда-нибудь погубят великую Америку…

– И вот тогда я понял истинный смысл фразы Конфуция, – пропустил замечание судьи оратор, – любое занятие делает любимым САМ ЧЕЛОВЕК. И я стал делать из убийства произведение искусства.

– Это философия чудовища, Сидней Бышовец! – трагичным голосом отреагировал судья на откровения убийцы.

– Не соглашусь с Вами, Ваша честь. Я бы сказал, что нахожусь «в тренде». С начала своего существования, человечество придумывает всё более изощрённые орудия убийства, причём, это всё вполне законно, на государственном уровне. Химическое оружие, ядерная, водородная и нейтронная бомбы – у этих ребят неплохая фантазия, они далеко продвинулись от первой, пробитой обыкновенной дубиной черепушки.

Я же, не имея возможности производить водородные бомбы в промышленных масштабах, пользуюсь в своей работе обычными бытовыми вещами. Вот, например, нашли ли тело той самой упомянутой мадам Маклейн?

– Она пропала бесследно, я надеюсь, вы прольёте свет на это дело, раз признались в её убийстве? – вкрадчивым голосом произнёс судья.

– Безусловно, затем я здесь и нахожусь. Так вот, мадам Маклейн во всех своих интервью с дрожью в голосе говорила, что она настолько любит свой город, что хотела бы раствориться в нём. Она настойчиво повторяла эту фразу снова и снова. Я воплотил её мечту: усыпив точным ударом её любимого слугу Гонсалеса, спрятался в ванной комнате, и, тюкнув хозяйку по темечку, когда она зашла туда, положил старушку в ванную с кислотой. Старая леди постепенно исчезла в кислоте, а когда кислота разъела затычку, мадам вытекла с кислотой в городскую канализацию, растворившись в своём любимом городе, как и желала.

– Это цинизм, достойный адского пекла! – трясясь то ли от отвращения, то ли от ужаса, сказал судья.

– Любой профессионал циничен, Ваша честь. Разве юрист, выбрасывающий несчастную вдову с тремя детьми из дома на улицу за неуплату ипотеки, не достоин адского пекла?

– Вы передёргиваете… – пролепетал судья.

– Передёргиваю я, как правило, только затвор, и если уж я передёрнул, со мной беседовать уже бывает некому… – ледяным тоном произнёс Бышовец.

– Вы забываетесь, подсудимый! – вжимаясь от страха в кресло, фальцетом прокричал судья.

Убийца долго, как удав на мышь, смотрел на судью. Судья словно находился под гипнозом – он всё вжимался в кресло, со страхом глядя в глаза подсудимого. Стало тихо, пауза затягивалась. Один из приставов, охраняющих киллера, крякнул, чтобы разбить звенящую тишину. Подсудимый расслабился, ухмыльнувшись, и отвёл взгляд от покрывшегося испариной судьи. Судья, избавившись от воздействия взгляда киллера, беспокойно бегал глазами.

– Заседание переносится! О дате я сообщу позже! – закричал судья, стукнув деревянным молотком так, что от молотка отлетела щепка.

Приставы вывели подсудимого из зала. Судья вышел в коридор. Глаза у него бегали, как у помешанного. Помощник судьи пытался подойти к шефу, но отступился – судья шёл по коридору, не видя никого вокруг, и бормотал: «Никакого оправдательного приговора… никакого… ненавижу! Его надо убить… убить!» Судью, вдруг, перестало трясти от страха. Злобная улыбка осветила его лицо. «Убить…» – сладко повторил он.

Человек, который спал

Бернард был человеком, который всегда спал. Я не знаю, как же возможно такое, да и никто не знал из его окружения. То, что он спал всегда, поняли не сразу – он ел, как и все, двигался, говорил и даже работал. Но всё это он делал во сне, об этом я узнал из уст самого Бернарда. Однако обо всём по порядку – я расскажу полностью эту историю постепенно, не надо только меня торопить.

Когда Бернард появился на свет из утробы матери, он не огласил своё появление криком, как иные младенцы.

– Уж не мёртвый ли… – засомневался доктор и стал шлёпать новорожденного по попке.

После целого ряда шлепков младенец зашевелился и открыл таки глаза. Взгляд его был подёрнут некой поволокой. Доктор ещё несколько раз пошлёпал Бернарда по попе, но взгляд у того не прояснился. Эскулап оставил новорожденного в покое, сделав в карте Бернарда пометку, что необходимо ультразвуковое исследование мозга.

Ни ультразвуковое исследование, ни томография головы младенца не выявили никаких отклонений от нормы. Зрение его также было обследовано. Ребенок был совершенно молчалив и смотрел на мир отрешённо. Молоко из материнской груди он потягивал, будто находясь в какой-то прострации – дымка с его небесно голубых глаз не исчезала.

Наконец, мать с новорожденным вышла из стен родильного дома. В медицинской карточке Бернарда имелась запись, похожая на приговор: «Весьма вероятна задержка психического развития».

Миреил (так звали мать Бернарда) лила украдкой слёзы, памятуя всегда о заключении врачей. Однако взяв себя в руки, она занялась, с упорством человека, не смирившегося с ударом судьбы, развитием своего странного ребенка. Она часами разговаривала с ним, читала вслух книги, покупала развивающие игры. Бернард смотрел на Миреил своим туманным взглядом и будто не слышал матери. Взгляд её ребёнка разрывал Миреил сердце.

Но с каждым днём Миреил переходила от отчаяния к удивлению необычности младенца. Ему не было ещё и года, когда Бернард, как всегда глядя перед собой отрешённым, подёрнутым поволокой взглядом, прервал своё молчание и произнёс странную длинную фразу на непонятном языке. Странный язык после этого не повторялся больше мальчиком, и он стал постепенно произносить отдельные слова за матерью. Однако какая-то четкость и длинный размер той произнесённой фразы, совершенно не похожей на младенческое агуканье и лепетание, не выходили из головы Миреил. Фраза эта поразила её даже некой красотой и совершенством – будто произнесена она была на языке какого-то высокоразвитого народа.

Она замечала, поражаясь, и другие признаки необыкновенности ребёнка. Обнаружив, что он из всех игрушек предпочитает кубики и любит строить из них что-нибудь, Миреил закупала их в огромном количестве, так как размеры строительной площадки Бернарда увеличивались с каждым днём. Строения его из кубиков принимали поразительно прекрасные и идеальные формы, причём, он никогда не разрушал построенное однажды из своих кубиков, а возводил новые, всё более великолепные сооружения.

– Куда Вы деваете, мадам, такое количество кубиков? – удивлённо спросила однажды продавщица в магазине детских игрушек, в котором Миреил закупала кубики уже в оптовых количествах.

Миреил лишь беспомощно улыбнулась продавщице, унося с собой очередную сумку, набитую строительным материалом для сооружений ребёнка.

В конце концов, комната, в которой играл Бернард, превратилась в огромный прекрасный город, построенный из кубиков. Строения в этом городе были совершенно необычны и великолепны, к потолку на нитях были привязаны некие чудесные колесницы, сделанные из бумаги. К тому времени, как был возведён этот город, Бернарду исполнилось пять лет.

– Ты так замечательно всё придумал, Берни! – восхищённо воскликнула Миреил, увидев открывшуюся ей картину.