В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
К двери кнопкой пришпилена записка. "Саша, я у Лешки Беза. Жду до половины двенадцатого". Александр глянул на часы. Было без десяти одиннадцать.
У Гольдиных забивали "козла". За непокрытым столом сидели Алик, его школьные дружки Виллен Приоров, Лешка Без, отец Лешки, глава семейства Яша Гольдин и со страшной силой колотили по некрашенной столешнице костяшками домино. Роза сидела на кровати и считала бесконечные чеки.
Неунывающее это было семейство, жившее в двух комнатах барака-развалюхи. Яша заведовал ларьком утильсырья на Инвалидном рынке. Лет двадцать уже заведовал. Правда, с перерывом. Отлучался на три года на войну. Был там при лошадях, ездовал,
Яша дремал и царствовал, а Роза работала, как лошадь, и кормила многочисленное семейство. Считала чеки для продавцов из соседних магазинов, отмывала и сдавала неотмываемые бутылки, дежурила при чужих детях (хотя и своих было немало: Пашка, Мишка, Элеонора и приехавшая из Херсона племянница Соня) и мела окрестности - была дворником ЖЭКа.
– Шолом-алейхем, евреи!
– рявкнул от дверей Смирнов. Мужики, не отрываясь от серьезного дела, рассеянно поприветствовали вошедшего поднятием свободных от костяшек рук, а Роза обрадовалась искренне:
– Санечка, голодный, наверное? Я тебе сейчас макароны по-флотски разогрею, хорошие макароны, ребята очень хвалили.
– Да не надо, Роза, возиться, - фальшиво отказываясь от обеда, отмахнулся Александр и сел рядом с ней на кровать.
– Выпимши, что ли?
– не оборачиваясь спросил Алик.
– Устал, - ответил Александр и обеими руками растер несобранное свое лицо.
Алик обернулся на мгновение, глянул, и мгновенья было достаточно, чтобы определить:
– Устал и выпимши.
Не стал он опровергать Алика, откинулся на кровати, плечами и затылком уперся в стенку. Повело в сон, и он, чтобы бодрствовать, пялил глаза на компашку. Вернулась Роза с кастрюлей.
– Продвиньтесь!
– приказала она козлодавам.
– Дайте человеку поесть.
– Я из кастрюли, Роза. Давай ее сюда.
– Из кастрюли некрасиво, заметила Роза, подвигая кастрюлю к Александру.
Он взял кастрюлю обеими руками, заглянул в нее с недоумением. Роза ойкнула, кинулась за вилкой. Александр насадил несколько макаронных трубочек на вилку, загреб ими уже изрядную дозу и отправил ее в рот.
– Вкусно, - решил он, пожевав.
– Спасибо тебе, Роза.
– Ты ешь, ешь, - жалостливо посоветовала она и уже другим голосом распорядилась: - Все, "козла" в хлев. Чай пить будем.
– И смешала на столе искусно выложенную змейку кончавшейся партии.
– Ты зачем хулиганишь, Розка?
– сурово вопросил Яша.
– Тебя не спросила, - объяснила Роза.
– Лешка, стаканы неси!
Гольдины
следовали совету умирающего еврея, который не жалел заварки. Мировой чай был у Гольдиных, крепкий, обжигающий, горячий, ароматный. В башке у Александра прояснилось, куда-то отбежала усталость, в тусклом глазу проснулся блеск, и он решительно поинтересовался:– Как живете, караси?
– Ничего себе, мерси, - как положено, ответил Лешка, а Яша, прищурясь, невинно спросил:
– А ты? Убийцу словил?
– Какого еще убийцу?
– Саня, ты с нами как с маленькими, - вступила в разговор Роза.
– Сам участковый мне, как ответственному за здоровый порядок, сказал, что в нашем лесу труп застреленного человека нашли.
– Вот пусть сам участковый и ловит, - впал в раздражение Александр оттого, что участкового не по чину назвали "Сам".
– Ему непрописанных ловить не переловить, а ты у нас по убийцам, сказал Яша.
– Так поймал или не поймал?
– Поймаю.
– Да...
– приступил к размышлению Яша.
– Двух месяцев не прошло, как Иосиф Виссарионович скончался, а уже непорядок...
– Иосиф Виссарионович сейчас бы мигом в Тимирязевский лес, все бы раскрыл и объяснил с марксистской точки зрения, - негромко предположил Виллен, глядя в стакан.
– Полегче, Виля, - предупредил Александр.
– А я что? А я - ничего.
– Виллен поднял голову.
– Отвыкли мы без царя-батюшки жить, сиротки несмышленные.
– Но живем, - перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного Александра, - живем, не тужим.
– Вот и плохо, что не тужим!
– не выдержал все-таки Александр. Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, - кощунственно предложил Алик.
– Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.
– Чуть что - сопляк!
– обиделся Алик.
– Я не виноват, что не воевал.
Все притихли осуждающе.
Александр вздохнул и заставил себя сказать:
– Извините меня, братцы. Устал.
– Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, - позлорадствовал Виллен.
– Я, что ли, эту амнистию объявлял?!
– непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.
– Не тех выпустили, не тех!
– прокричал Виллен в лицо Александру.
– Каких же надо было выпускать!
– поинтересовался тот.
– Ты у Алькиного отца спроси, - каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.
– Ну, ошибка такая вышла, - все, что мог сказать Александр.
– Может, и с другими такая ошибка вышла?!
– Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.
– Зря не сажают, зато зря выпускают, - Алик пошутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.
– А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.
– Так то Рюмин...
– начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:
– Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!
– Отстань от меня, Вилька, а?
– попросил пощады Александр.
– Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!
– Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, - укорила Роза. Потом добавила: - И участковый, наверное, где-то рядом бродит.
– Сам участковый! Какая честь!
– съязвил Александр.