В позе трупа

— Было.

— Овес, он у тебя прячется. Он пережидает. Его могут искать где угодно, но только не у тебя. Да и у тебя его искать не будут, поскольку считают, что он…

— Остановись, Паша… Я все понял. Но должен сказать, что все это для меня не очень важно. Зомби — мой больной, и я отношусь к нему как к своему больному. И он будет находиться у меня ровно столько, сколько потребуется для полного выздоровления. Паша… ты не видел, в каком виде его привезли… У него не осталось ни одной части тела, по которой его могли бы узнать родные. То, что он потерял память, — это бесспорно. Первые две недели я слышал только его бред. И этот бред тоже о многом говорит… Это был бред нормального человека, может быть, даже неплохого человека.

— У него осталась одна мелочь, по которой его можно узнать, — сказал Пафнутьев.

— Да? — удивился Овсов. — И что это за мелочь?

— Голос.

— Но для этого нужно найти людей, которые бы…

— Я их нашел.

— Уж не думаешь ли ты засадить его за решетку? — обеспокоенно спросил Овсов.

— Разберемся, — ответил Пафнутьев и повесил трубку на искореженный, жеваный рычаг. За его спиной громыхнула тяжелая разболтанная дверь телефонной будки.

* * *

…Долгий суматошный, нервный день заканчивался, и Пафнутьев уже с некоторым нетерпением поглядывал за окно, где моросил мелкий осенний дождь, облетали последние листья и откуда раздавались звуки, обещавшие свободу и отдых, — гудки машин, голоса людей, визги детворы во дворе. Он собрал бумаги со стола, не разбирая, сложил их в одну стопку и сунул в сейф. Окинул взглядом унылые стены кабинета, и рука его невольно потянулась к телефону, хотя он и сам еще не знал, кому позвонить, с кем скоротать недолгий осенний вечер.

И в этот момент телефон зазвонил сам.

— Паша? Привет. Как хорошо, что я тебя застал, а то уж, думаю, отдыхает, наверно, Павел Николаевич.

— Привет, — пробурчал Пафнутьев, даже не спрашивая, кто говорит и чего хочет.

— Шаланда тебя беспокоит… Помнишь такого?

— Как же, как же… Тебя, Шаланда, забыть невозможно. Только о тебе и помню.

— Вот и хорошо. — Шаланда тут же обиделся, поскольку обидчивость была самой первой и естественной его реакцией на любые слова собеседника. Что-то всегда он находил в этих словах обидное для себя. Поэтому общаться с Шаландой могли далеко не все, но у Пафнутьева это получалось, поскольку он сам постоянно давал Шаланде основания для обид — то слова шутливые бросал, слова, которые можно было истолковать и так и этак, то не узнавал Шаланду по телефону, то вдруг просил напомнить, как того зовут, то вообще вдруг спрашивал: «Какая еще Шаланда?» — зная, что Шаланда тут же нальется краской и смертельно обидится… На час, а то и на полтора.

— Говори, Шаланда, — смягчился Пафнутьев. — Слушаю тебя. Думаю, если уж ты позвонил на ночь глядя, то наверняка случилось что-то чрезвычайное.

— Случилось, — немного отошел и Шаланда, услышав слова уважительные и серьезные. — Ты вот был у нас как-то, разговоры всякие вел, жить учил, наставлял, кого ловить, кого не надо… И помнится мне, говорил о каком-то парне, невысокого росточка, южных кровей…

— Ну-ну! — встрепенулся Пафнутьев.

— Не погоняй, Паша. Спешить некуда, у меня этот тип. Сидит. Говорил ты, что вроде одевается он мрачновато, темное предпочитает… Опять же к нашему брату-милиционеру относится без должного уважения.

— К машинам, какое-то отношение к машинам имеет? — напомнил Пафнутьев нетерпеливо.

— Имеет, — невозмутимо кивнул Шаланда.

— Где он?

— Задержали мои ребята. Не знаю, он ли, нет ли… Но думаю, если Пафнутьев так слезно умолял поискать такого, то, думаю, почему бы мне по старой памяти и не откликнуться на просьбу старого друга…

— Остановись, Шаланда! — взмолился Пафнутьев. — Остановись!

— Все понял. Дает показания. Разговорчивым его не назовешь, но и не молчит, роняет изредка словечки. Я так понял, что слов он вообще знает не очень много, но какие знает — произносит… Цедит.

— Где задержали?

— Возле «Интуриста».

— Пьян?

— Трезв как стеклышко.

— Так, — Пафнутьев произносил это слово, будто делал зарубки в собственном сознании. — В черном?

— Даже удивительно, Паша! Носки и те на нем чернее ночи. А уж в душе у него, чую, вообще… Как у негра в одном интересном месте. Чреватый тип, Паша.

— Так… Что там произошло?

— Небольшая летучая драка. Этак мимоходом друг дружке по мордасам съездили. Но этот уж больно свирепый оказался… Ну, повздорили ребята, ну, поматерились маленько, с кем не бывает, ну, пообещали при случае разобраться… И расходись по домам. Но этот прямо в бешенство впал, в неистовство… Мало того, что свалил парня с ног, начал топтать его ногами, причем норовил каблуком в голову, в лицо… Тот уж подняться не может, кровища хлещет, а этот знай его ногой в голову колотит… Пришлось отправить в больницу, «Скорую» вызвали… А твоего задержали.

— Так, — обронил Пафнутьев. — Дает показания, говоришь?

— Больше молчит, усмехается, но иногда и словечко обронит.

— Значит, этот тип дает показания? — в который раз спросил Пафнутьев.

— Ну я же сказал! — с раздражением ответил Шаланда, опять обидевшись.

— Хорошо, — тихо проговорил Пафнутьев. — А теперь слушай меня, Шаланда, внимательно. Не перебивай, только слушай… Значит, так, ты сейчас положишь трубку и тут же дуй в кабинет, где этот тип сидит с твоим дознавателем, или как там его… И прихвати с собой еще кого-нибудь!

— Давай, Паша, давай… Я слушаю тебя, — в голосе Шаланды появились благодушные нотки. Как только он уловил беспокойство, тревогу, озабоченность Пафнутьева, сразу стал снисходительным, готовым выслушать, посочувствовать, при возможности даже помочь.

— Шаланда, заткнись и слушай! Ты берешь трех ребят и входишь с ними в кабинет, где идет допрос. И тут же занимаете боевую позицию. Один у окна, второй у двери, третий стоит рядом с типом. Вы должны блокировать все пространство кабинета. Понял? Только так. И сию же секунду. Не забудь про наручники. Пойми — я не шучу и не паникую.

— Паша, погоди, — забеспокоился Шаланда, но все еще отказываясь осознать опасность. — Дело в том, что кабинет…

— Заткнись, Шаланда. Я мчусь к тебе. Возьми с собой не трех человек, возьми с собой пять человек. И вваливайтесь в кабинет. Блокируйте все пространство, наваливайтесь впятером на этого типа и надевайте наручники! — воскликнул Пафнутьев, чувствуя, что Шаланда все еще колеблется. — Когда-то ты, Шаланда, не пожелал меня послушать, прости, что напоминаю. Послушай меня сейчас. Я бросаю трубку и несусь к тебе. Если это тот человек, которого я ищу, то твоя жизнь в опасности, Шаланда.

— Ну хорошо, хорошо…

— Он тешится с вами, Шаланда! Он забавляется.

— Не понял! — Пафнутьев, кажется, увидел, как горделиво распрямился на стуле Шаланда, уловив, что кто-то не очень серьезно к нему относится.

— А когда ему эти забавы надоедят, он уложит вас всех и выйдет через парадную дверь. И уедет на твоей машине, Шаланда.

— Да ну тебя, Паша!

Пафнутьев не стал отвечать. Бросив трубку, он снова открыл сейф, наспех влез в кожаную упряжь ремней, которые позволяли носить пистолет под мышкой, и, набросив пиджак, схватив в руки плащ, выскочил в коридор. Машина прокурора оказалась на месте, и он с разгона плюхнулся на сиденье рядом с водителем.