В позе трупа

— Широко живешь, — не с осуждением, а скорее одобрительно отозвался Сысцов, наливая вино в стаканы. — Ну, что ж… Дай бог. — И он поднял стакан, из чего можно было заключить, что за это он и предлагает выпить — чтоб Байрамов и дальше жил широко.

— О Иван Иванович, — тонкие губы Байрамова, алые от вина, растянулись в улыбке, — когда ты будешь у меня в гостях, я познакомлю тебя с людьми, которые действительно живут широко… И ты поймешь, что бедный Байрамов только на побегушках…

— Ладно тебе… Побегушки. Знаю я твои побегушки… Побежишь — не угонишься.

— Ох, чуть не забыл! — воскликнул Байрамов совершенно искренне. — Надумаете приехать в гости — дайте знать хотя бы за день. А дорога, мало ли чего может случиться в дороге, — он вынул из внутреннего кармана и положил на стол небольшой конверт. Сысцов даже не взглянул на него. — Дороги нынче непредсказуемы… А здесь достаточно, даже если вы решите добираться ко мне в Германию через Сингапур.

Как ни ловок был Байрамов, как ни увертлив, а передача денег и ему давалась нелегко. Понимал, что как ни хороши их отношения, как ни похожи они на дружеские, а происходит нечто криминальное. Короче, покупал он Сысцова, и хотя тот не возражал, чувствовал Байрамов опасность и силу, исходящие от этого старика в клетчатом пледе и с хмельными глазами. Между ними ничего не происходило и никогда не произойдет навсегда. Все временно. Да, сегодня Сысцов взял доллары, но это говорит только о том, что сегодня у них все нормально. Какими отношения будут завтра… Этого никто не мог сказать.

Но ловкий царедворец Байрамов понимал и другое — с каждой такой вот их встречей Сысцов вязнет, и все меньше у него возможностей для праведного гнева и неожиданных поступков. И Байрамов продолжал опутывать того не видимыми простым глазом паутинками, состоящими из таких вот посещений, тонких улыбок, содержательных конвертов.

Когда Амон, оттащив ящик с вином в подвал, показался на пороге, Байрамов тут же накрыл конверт тарелочкой.

— Деньги не любят солнечного света, — пояснил он. — Деньги любят темноту, Иван Иванович.

Лишние слова произнес Байрамов, если подойти к их беседе строго, но Байрамов не произносил лишних слов. И упоминание о деньгах понадобилось ему только для того, чтобы остались его слова на пленке — вертелись маленькие бобины в его кармане, записывая каждое слово Сысцова. Чего не бывает в жизни, подстраховаться никогда не грех. Но для того, чтобы эта пленка, эта запись стала документом, требовалась дата, и следующими же словами Байрамов ее назвал…

— В прошлом году, в это же время… Да, была середина сентября… Да! — в восхищении воскликнул он. — День в день! Как раз семнадцатого сентября девяносто второго я был на Кипре… Какое было море! Какие женщины! Какое вино!

— Лучше этого? — ревниво спросил Сысцов, не уловив главного в словах Байрамова — даты их сегодняшней встречи.

— Иван Иванович, — сразу посерьезнев, произнес Байрамов. — Это, — он указал на бутылку, — не вино. Это нектар. Или амброзия. Не знаю. Они там пьют вино… Но это… Это для богов.

— Слушаю тебя, Марат, — устало проговорил Сысцов, давая понять, что пора перейти к делу. Он снова наполнил стаканы, продолжая сонно наблюдать, как Амон понес в дом второй ящик. Опытным глазом отметил — это уже другое вино, но тоже красное, тоже грузинское. И внутри разлилось удовлетворение — у него снова достаточно хорошего вина. И пришло неосознанное ощущение, что все не так уж плохо в этом мире — пока стоит на пороге залитая солнцем радостная девушка в сером свитере и синих брючках, пока шуршит под ногами осенняя листва, пока сидит он в этом низком удобном кресле, пока стоит перед ним красное грузинское вино…

— Когда мы встретимся в Гифхорне, Иван Иванович…

— Где?

— Так называется немецкий городок, где я обосновался… Кстати, Иван Иванович, ты единственный человек, который знает название моего городка… Не считая Амона, — Байрамов указал в сторону парня, который опять уселся за руль. — Так вот, когда встретимся и сядем у камина, у нас будет возможность поговорить подробно и обо всем. А сейчас… Я рад, что повидал тебя, что ты в добром здравии, отлично выглядишь… Что жизнь продолжается, — Байрамов в приветственном жесте поднял свой стакан.

— Красиво говоришь, — усмехнулся Сысцов. — Слушал бы тебя и слушал… И все-таки?

— Ну… Если настаиваешь… Проблемы, конечно, есть… А у кого их нет? Чем крупнее человек, тем крупнее его проблемы. — Байрамов опять хотел было произнести нечто вроде почтительного тоста, но Сысцов его перебил:

— Дальше я знаю. К делу.

— Хорошо… Мои люди присмотрели парочку магазинов… Плохонькие магазины, грязные, запущенные, торгуют кое-чем… Стыдно смотреть. Надо бы их товаром наполнить, чтобы покупатели толпились, чтобы яркий свет заливал залы, чтобы лилась праздничная музыка… А сейчас там тухлятиной воняет, окна немытые, кто ни зайдет — обязательно обвесят, обманут, обсчитают… Нехорошо это, Иван Иванович… Наш город достоин…

— Купить хочешь?

— Хочу.

— Что мешает?

— Не знаю… Если бы знал — устранил бы… Стена, а стены не вижу. Деньги… Даже не знаю, кому деньги дать.

— Знаешь, — коротко бросил Сысцов.

— Спасибо, Иван Иванович! Ты настоящий друг! На тебя можно надеяться, а таких людей в наше время… Знаешь, я таких людей и не встречал!

— И не надо тебе их встречать. — Сысцов допил вино, отставил стакан подальше, давая понять, что больше пить не намерен. — Документы подал?

— Давно.

— Это хорошо, — кивнул Сысцов.

Вроде и не было сказано ничего определенного, но Байрамов понял, что приехал не зря — Сысцов пообещал помочь. Более того, он твердо заверил, что вопрос решит и что никаких дополнительных усилий предпринимать не надо.

— Всех, кого надо, ты уже встретил, — пробормотал Сысцов. Он откинул голову назад, и тени от редких, оставшихся на липах листьев скользнули по его лицу. — Рад был повидать тебя, Марат.

Байрамов все понял и тут же поднялся. Почти неслышно заработал мотор серой приземистой машины.

— Хочешь такую, Иван Иванович? — Байрамов поймал взгляд Сысцова, осторожно брошенный в сторону «Мерседеса».

— Хорошая машина, — кивнул тот.

И этим все было сказано.

— Будет, — заверил Байрамов. И, в поклоне пожав руку Сысцову, направился к машине. И «Мерседес» медленно, неслышно пополз ему навстречу. Открылись сами по себе и снова закрылись ворота. Сысцов, оставшись один, задремал. Осторожно подошла девушка, убрала столик, унесла пустые бутылки. И через несколько минут уже ничто не напоминало о недавней встрече двух соратников по совместной борьбе за красивую жизнь.

* * *

— Позвольте, Павел Николаевич? — в дверь кабинета Пафнутьева почтительно заглянул Дубовик.

— А если не позволю, не зайдешь?

— Все равно зайду. И даже с большим удовольствием. — Следователь перешагнул порог, прижимая под мышкой черный пакет из-под фотобумаги.

Дубовик сел к приставному столику, положил на него пакет и, свесив над ним пламенеющий свой нос, налитый, как обычно, неведомой жизненной силой, осторожно взглянул на Пафнутьева, словно из-за собственного носа выглянул.