В Швеции

На другом мальчике были только панталоны, и тоже оборванные, однако же лохмотья были привязаны к телу, привязаны шпагатом; одна бечевка — у щиколоток, вторая — под коленом, третья — над, а четвертая, кроме того, — вокруг пояса; по крайней мере, он старался не растерять что имел, ну а это всегда вызывает уважение.

— Прочь отсюда! — крикнул с корабля капитан, и мальчик с притороченными лохмотьями повернулся, и мы… мы увидели просто-напросто шпагат, завязанный бантиками, щегольскими бантиками. У мальчика был прикрыт всего лишь фасад; штаны были у него только спереди, сзади же — токмо шпагат — голый, нагой, благословенный шпагат!

Глава VIII. Вадстена

В Швеции не только в сельской местности, но даже и во многих торговых городах встречаются дома, целиком сложенные из дерна, или же с дерновой крышею, иные до того низкие, что можно запросто туда вспрыгнуть и усесться на муравчатом лужку. Раннею весной, когда поля еще лежат под снегом, а он уже стаял с крыши, на ней пробивается первая вестница весны, молодая травка, а воробей чирикает: «Весна идет!»

Между Муталой и Вадстеной [43] , у самой проселочной дороги стоит дерновая хижина, весьма живописная; в ней всего одно окно, не столько высокое, сколько широкое, ветка дикой розы занавешивает его снаружи; мы видим ее весной, крыша с травою просто прелесть, так и отливает бархатом, а возле низенькой дымовой трубы, прямо под боком у нее, растет вишня, вся усыпанная цветами; ветер стряхивает лепестки на живого ягненочка, привязанного к трубе. Это единственный в хозяйстве ягненок; старая старушка, что здесь живет, поутру сама подымает его на крышу, а вечером снимает и заводит в дом. Ягненочка крыша может выдержать, но и только, это проверено и доказано. Прошлой осенью, — а в эту пору дерновые крыши усеяны цветами, по большей части синими и желтыми, под стать шведскому флагу, — здесь вырос цветок из редких, он бросился в глаза старому профессору, который, ботанизируя, проходил мимо; профессор быстрехонько взобрался на крышу, и столь же быстро сквозь нее прошла сперва одна его нога, обутая в сапог, за ней другая, а следом — полпрофессора, та половина, что безголовая, а поскольку в хижине отсутствовал потолок, то ноги парили прямо над старушкиной головой, едва-едва ее не касаясь. Но теперь крыша зажила, свежая трава растет там, где провалилась ученость, наверху блеет ягненочек, внизу, в дверях своей маленькой хижины, стоит старая старушка, сложив руки, с улыбкою на губах, богатая воспоминаниями, преданиями и песнями, богатая единственным своим ягненком, на которого сыплет свои лепестки вишня под теплым весенним солнцем.

43

Вадстена — город на берегу озера Веттерн. Более всего известен двумя памятниками старины: замком, создававшимся как королевская резиденция в начале правления династии Васа (см. прим, к с. 36), и монастырем, основанным в 1370-е годы монахиней Биргиттой Биргерсдоттер (1303–1373), которая была причислена к лику святых.

Фоном для сей картины служит Веттерн, это бездонное, по народному поверью, озеро, с его прозрачной водою, высокими, как на море, волнами, а в затишье — миражами на отливающей сталью глади. Нам видны замок и город Вадстена, «град мертвых», как назвал его один шведский писатель [44] , «Геркуланум [45] Швеции», город воспоминаний… Дерновая хижина станет нашей ложей, откуда мы будем смотреть, как перед нами проплывают богатые воспоминания, из жития святых, книги о королях и любовных песнях, что еще живы в памяти у старушки, стоящей в дверях своей низенькой хижины, на крыше которой пасется барашек… Мы слушаем ее и смотрим ее глазами, мы оставляем дерновую хижину и направляемся в город, к прочим дерновым хижинам, где бедные женщины сидят и плетут кружева, — во дни процветания монастыря то было достохвальным занятием благородных монахинь. До чего же здесь тихо и пустынно, на этих заросших травою улицах. Мы останавливаемся у старой стены, покрытой многовековою зеленой плесенью, за нею стоял монастырь, от него сохранилось только одно крыло; внутри, в захиревшем саду, все еще растут лук святой Бритты [46] и другие, некогда редкостные, цветы. Там однажды вечером прогуливался король Юхан [47] с настоятельницею Анной Юльте, и король лукаво спросил: «Ужели девицы в монастыре никогда не поддавались любовному соблазну?», и настоятельница ответила, показывая на птицу, что как раз пролетала над ними: «Такое случается… Мы не в ответе за то, что птица пролетает над вертоградом, но мы можем воспрепятствовать ей свить там гнездо!»

44

…один шведский писатель… — Имеется в виду Э. М. С. Понтин (1819–1852), автор сочинения «Прошлое и настоящее Вадстены» (1846).

45

Геркуланум — город, погибший во время извержения вулкана Везувий в 79 г. н. э.

46

Лук святой Бритты — многолетнее травянистое растение из семейства лилейных, названное в честь Святой Биргитты.

47

Король Юхан — Имеется в виду шведский король Юхан III (1537–1592).

Так мыслила благочестивая настоятельница, и были сестры, которые мыслили и поступали, как и она; но правда и то, что в этом же саду росла груша, прозванная Древом смерти, и предание о нем гласило, что того, кто к нему приблизится и сорвет с него плод, ожидает скорая смерть. Под тяжестью желтых и красных груш ветви его гнулись до самой земли, ствол был необычайно толстый, вокруг подымалась трава, по утрам не раз видели, что она притоптана. Кто же там бывал по ночам?

Как-то вечером с озера налетела буря, а наутро смотрят, дерево лежит поваленное, ствол переломился, а из него повысыпались крохотные человечьи косточки; в траве ярко белелись косточки убиенных новорожденных.

Благочестивая, но снедаемая любовью сестра Ингрид, вадстенская Элоиза [48] , пишет своему возлюбленному Акселю Нильссону, это сберегла для нас летопись.

«Братья и сестры тешатся играми, пьют вино и пляшут друг с другом в саду!» [49] — слова эти проясняют нам историю грушевого дерева, тут на ум приходят оргии монахинь-призраков в «Роберте» [50] , дщерей греха на освященной земле… Но не судите, да не судимы будете [51] , сказал чистейший и лучший из рожденных женщиной! Мы читаем письмо сестры Ингрид, тайно посланное тому; кого она верно любила, это история многих из нас, понятная и человечная: «Я не смею никому, кроме как тебе одному, признаться, что я не силах закончить „Ave Maria“ ^{11} или прочесть „Pater Noster“ ^{12} без того, чтоб не вспомнить о тебе. Да! даже во время мессы передо мною встают твои милые черты и наши ласки. Я думаю, что не смогу исповедаться никому другому. Дева Мария, святая Биргитта и небесные воинства, может статься, за это меня покарают? Но ты же знаешь, возлюбленный моего сердца, что я никогда бы по доброй воле не согласилась с этими распорядками. Пускай родители мои заключили мое тело в эту темницу, но сердце не может так быстро отказаться от мира!»

48

Элоиза — возлюбленная французского богослова и поэта П. Абеляра (1079–1142). Трагическая история любви Абеляра к бывшей его ученице Элоизе закончилась тем, что оба были вынуждены уйти в монастырь.

49

«Братья и сестры тешатся играми…» — Здесь и далее Андерсен пересказывает содержание приводимых в сочинении Понтина старинных шведских легенд, преданий, народных песен.

50

«Роберт» — Речь идет об опере «Роберт-дьявол» (1830) немецкого композитора Д. Мейербера (1791–1864).

51

«Не судите, да не судимы будете…» — Библейская цитата (Евангелие от Матфея, 7: 1).

Как трогает горе юных сердец! Оно взывает к нам с истлевшего пергамента, оно звучит в старых песнях; попроси седую старушку в дерновой хижине спеть тебе о молодом, тяжком горе, об ангеле-спасителе… ангел тот являлся во многих обличьях. Ты услышишь песню о монастырской покраже, о господине Карле, что слег и умер; юная монахиня взошла в больничный покой, села у изножья гроба и прошептала, как искренне она любила его, и рыцарь восстал из гроба и выкрал ее и увез в Копенгаген, где их ждали свадьба и веселие. И все монашенки в монастыре услыхали, что ее унес ангел, и все монашенки в монастыре пели: «Дай Бог, чтобы этакий ангел пришел за тобой и за мной!»

Старая споет тебе и о красавице Агде и Улофе Молчальнике, и монастырь предстанет во всем своем великолепии, зазвонят колокола, подымутся каменные дома, даже из вод Веттерна; маленький городок растет, там уже есть церкви и башни; по улицам толпятся важные, принаряженные горожане, с лестницы старой ратуши, она сохранилась до нашего времени, сходит, с мечом на боку и в плаще с подбивкою, богатый Миккель Торговец, самый могущественный горожанин Вадстены; рядом с ним идет его юная, прекрасная дочь Агда, богато одетая и веселая; юная краса, юная душа. Все взоры устремляются на него, богача, но она, красавица, заставляет о нем забыть. Вся она цветет счастьем, мысли ее парят, душа ее парит; ей суждено счастье, думали люди; и среди всех прочих некто смотрел на нее, как Ромео — на Джульетту; как Адам — на Еву в райском саду, этот некто был Улоф, красивейший юноша, но столь же бедный, сколь Агда была богата… и он вынужден был таить свою любовь; но оттого, что он только ею и жил, только о ней и помышлял, он сделался безмолвен и тих, — и по прошествии нескольких месяцев город окрестил его Улофом Молчальником.

Ночи и дни боролся он со своей любовью, ночи и дни терпел он невыразимые муки… но под конец — ведь довольно одной капли росы или же одного солнечного луча, чтобы набухший розовый бутон раскрылся, — он должен был сказать это Агде, и, услышав его слова, она испугалась и убежала прочь; но мысли ее остались с ним, а за ними последовало и сердце. Она тоже его полюбила, так крепко, так преданно, только все было честь по чести; и вот бедняк Улоф пришел к богатому торговцу и попросил руки его дочери. Однако Миккель замкнул на замок свои двери и свое сердце, он был глух к слезам и мольбам и не уступал, а поскольку Агда тоже стояла на своем, то отец заключил ее в Вадстенский монастырь, и Улофу пришлось снести, как поется в старинной песне, что они осыпали

черной землею руку красавицы Агды!

Она умерла для него и для мира.

Но однажды ночью, в ненастье, под проливным дождем, Улоф Молчальник пришел к монастырской стене, перебросил через нее веревочную лестницу и, как высоко ни вздымал свои волны Веттерн, Улоф с Агдою понеслись в ту осеннюю ночь над бездонной пучиною.

Рано поутру монахини хватились юной Агды; то-то было воплей и криков: монастырь опозорен!.. Настоятельница и Миккель Торговец поклялись, что беглецы поплатятся жизнью. Суровый линчёпингский епископ изрыгнул на них анафему, но они уже переправились через воды Веттерна и достигли берегов Венерна, они были в Киннекюлле у одного из друзей Улофа, владельца красивого Хеллекиса.

Здесь должна была состояться свадьба; созвали гостей, а из близлежащего Хусабю был привезен монах, чтобы обвенчать их; тут прибыла штафета с епископскою анафемой, которую им, вместо венчанья, и огласили. Все в ужасе от них отпрянули, хозяин дома, друг юности Улофа, указал на дверь и велел им сей же час убираться прочь. Улоф попросил лишь телегу с лошадью, на которой обессилевшая Агда смогла бы поехать домой, но их закидали палками и каменьями, и тогда Улоф взял свою несчастную невесту на руки и унес ее далеко в лес.

Тяжкими и горькими были их скитания… наконец они все же нашли пристанище; было это в Гульдкрукене в Вестергётланде; добропорядочная пожилая чета позволила им отдохнуть и обогреться у своего очага; там они оставались до Рождества; сочельник, казалось, сулил только радость. Созвали гостей, поставили на стол кашу, и вот пришел приходской священник, чтобы прочесть молитву, и за молитвой он признал Улофа с Агдою, и молитва обернулась для этих двоих проклятием; всех обуял страх и ужас; проклятых выгнали из дому, на трескучий мороз, в лес, где стаями бегали волки и похаживал медведь. И Улоф нарубил дров и разжег костер, чтобы отпугнуть кровожадных зверей и поддержать в Агде жизнь; он думал, она умрет, но как раз тут-то она оказалась всего сильнее.