В стране ваи-ваи

Разметив пробную площадь, мы приступили к сбору образцов. Пришлось срубить несколько деревьев.

— Знаете, мистер Гэппи, — продолжал Эндрью, опираясь на топор, — эта рубка леса тоже опасное занятие. Как-то я с одним человеком валил желтое дерево [38] . Уже под самый конец, пока он заканчивал, я отошел в сторонку. А когда дерево стало падать, оно отломило сухой сук баромальи (Catostemma), застрявший в развилке, и этот сук полетел с такой силой, что начисто сорвал тому человеку голову! Я смотрю: стоит тело без головы и машет руками и мычит.

38

Ocotea rodiaei (сем. лавровых). — Прим. ред.

Вечно со мной так — чего только не случается! Непонятно — почему? Я никого не обижаю, никому не причиняю зла. А вот даже мой сводный брат, Мэнни Бишоп, дважды бросался на меня с ножом. Страшный буян! Из-за этого буйства и всех своих денег лишился. Одно время был богатым скотоводом, большим стадом владел. А теперь бедный земледелец, в кои-то веки соберется расчистить новый участок. Он несколько человек убил. Раз застал у себя на огороде женщину (она там собирала что-то), сбил ее с ног и давай топтать, а она была беременная. Его обвинили в убийстве, но поймать так и не смогли, сколько ни разыскивали, и в Бразилии и в Гвиане. А как прошло одиннадцать лет, — то обвинение сняли, срок истек.

— Видно, плохой он человек.

— Первый раз он пытался зарезать меня в лавке Фигэредо [39] . Там пляски устроили, он выпил лишнего и хотел вытащить из дома женщину против ее воли. Я и говорю ему: «Брось, Мэнни, мы здесь единственные англичане, надо показывать пример бразильцам». А Мэнни выхватил нож и загнал меня в угол. Я отскочил в сторону, ударил его ногой по локтю, потом в живот и утихомирил его. Ужасный человек, поверьте мне. А вы не слыхали о Викторе Гомесе? Тот тоже пытался убить меня.

39

Эта лавка, единственная на площади в несколько тысяч квадратных километров, находится в саваннах на бразильском берегу реки Иренг.

Часто, собирая образцы, мы принимали молодые листья растений за лепестки цветков. Дело в том, что в здешних джунглях именно молодые, а не старые листья отличаются яркой раскраской. Осени тут не бывает, и листва осыпается круглый год, нередко по одному листочку, непрерывно замещаясь новой. Иногда вся листва опадает сразу; тогда свежий молодой убор — лимонно-желтый или янтарный, розовый или алый, — зрелище столь же упоительное, как и весеннее цветение в умеренных широтах. Проходит неделя-две, прежде чем листья становятся зелеными.

В этом климате, где практически не существует времен года, вы не найдете годовых колец в древесине, поэтому определить возраст дерева невозможно; хотя климатические и почвенные условия на огромных площадях однородны, произрастающие здесь леса очень разнообразны и по структуре и по видам.

Нам совсем не встречалось желтое дерево (Ocotea rodiaei), столь обычное на севере Британской Гвианы. Похоже, что оно распространяется медленно, разбрасывая свои тяжелые семена по все расширяющемуся кругу, из какого-то района в центре колонии. Не попадались нам также ни трайсил (Pentaclethra macroloba), ни мора (Mora excelsa), столь характерные для лесов более северного поречья. Должно быть, их семена еще просто не пробрались на юг, а бразильский орех (Bertholletia excelsa, сем. Lecythidaceae), по-видимому, только начал проникать на север, в Британскую Гвиану.

Возможно, что загадочные, никому не известные деревья, которые можно порой встретить в лесу, — первые, далеко оторвавшиеся от других, посланцы иной флоры. Так, поблизости от Бартики в Британской Гвиане растет исполин высотой свыше пятидесяти метров; он уже много лет находится под наблюдением Департамента леса и за все это время ни разу не зацвел. Его пока не удалось определить, и известен еще только один экземпляр, найденный мною в ста шестидесяти километрах южнее. Невольно возникает вопрос: откуда он? Является ли это дерево посланцем клана, обитающего где-то в безбрежном зеленом море, или же это последний представитель некогда распространенного, но исчезающего ныне вида?

Другое загадочное, неопознанное дерево было совсем невысокое, не больше шести метров, но очень приметное, с темной красно-коричневой корой, покрытой крепкими, толстыми шипами; из ствола при надрезе обильно сочился густой белый сок. Впервые это дерево попалось мне в районе Бартики, затем поблизости от золотых рудников Оман. С тех пор я везде искал его, и на Нью-Ривер оно повстречалось мне дважды. Сегодня я обнаружил третий экземпляр; очевидно, мы приближались к родине этого вида. Но ни цветков, ни других признаков, которые помогли бы определить его…

Как распространяются такие деревья, как развиваются их плоды и семена? Они, конечно, самоопыляющиеся (о перекрестном опылении тут говорить не приходился), либо апомиктичные, не нуждающиеся в опылении. Впрочем, тут можно лишь строить догадки, потому что обширное поле генетики, гибридизации, скрещивания и эволюции особей в тропических джунглях учеными едва затронуто.

На этих необозримых равнинах географические границы видов лесной растительности определялись, очевидно, временем, а не климатическими зонами, горными или водными преградами, как в большинстве стран. Даже в сравнительно короткие отрезки времени наблюдается перемещение видов из одних районов в другие. Постепенно становится очевидным, что флора распространялась из определенных очагов происхождения — гор, которые возвышались островами над водой, в те далекие времена плейстоцена или конца третичного периода, когда моря покрывали половину материка. В горах мы и сегодня находим растительность самого древнего происхождения. В большинстве мест земного шара люди свели леса или совершенно их заменили. В необитаемых же горах Южной Америки до сих пор сохранились исконные, коренные леса, изменявшиеся лишь по законам собственной, внутренней эволюции, и возникшие, быть может, еще до появления человека на земле.

Мое знакомство с лесами гор Акараи подтверждало как будто мнение геологов, что эти леса сохранились на не затопленных морем участках и стали впоследствии одним из центров, откуда растительность, по мере того как отступала вода, снова распространилась по равнине. Главной и наиболее важной особенностью местного леса было большое число крупных видов. До сих пор мне еще никогда не приходилось наблюдать такого скопления исполинов на столь обширной площади. Не раз я на протяжении многих километров подсчитывал и определял деревья вдоль тропы (подобно тому, как я это делал на пути к Нью-Ривер) и неизменно поражался разнообразию видов. Однажды я прошел почти один километр пути, прежде чем встретил второе дерево одного вида. Все говорило за то, что люди селились здесь очень редко, да и то лишь вблизи крупных рек.

Уже это разнообразие видов говорило мне, независимо от наблюдений геологов, что речь идет об остаточной области коренных лесов. Не было никаких физических преград, которые могли бы помешать деревьям спуститься с невысоких гор в окружающие районы. Но для успешного проникновения каждому виду требуется благоприятная среда. Некоторые виды (например, те, семена которых легко переносятся ветром, водой или птицами) передвигаются быстрее других и, заняв какое-то место, затрудняют продвижение другим, более «медлительным». Поэтому число видов на единицу площади сокращается по мере удаления от гор их общей родины. Мои наблюдения к северу от гор как будто подтверждали это правило, теперь мне предстояло выяснить, как обстоит дело на юге.

Иона понимал мое стремление изучить леса по обе стороны хребта и установить отличие растительности этого района от окружающих. Но постичь причину различия он не мог. Для него отсутствие мора, или желтого дерева, или трайсила свидетельствовало лишь о том, что они не могут расти здесь, хотя и почвы, и климат были те же. Я пытался разъяснить ему, что деревья, может быть, просто не успели проникнуть сюда, в отличие от таких, как цекропии (Cecropia) [40] , легкие семена которых быстро перемещаются, что позволяет им завоевывать новые области. Иона в ответ только качал головой. Обилие новых для него растений он мог объяснить только тем, что господь бог таким создал этот край, и поэтому я зря трачу время.

40

Cecropia — род деревьев (сем. тутовых). — Прим. ред.