В стране ваи-ваи

— Нет!

— И за каждый день работы после того, как кончатся продукты, я плачу надбавку.

Откуда вдруг такая энергия? Откуда готовность переносить лишения, неудобства, тяжелый труд? Что казалось Ионы, Джорджа, Тэннера и Эндрью, то ответ был ясен: их опасения не оправдались — ваписианы не сбежали, страшная Мапуэра оказалась совсем нестрашной, они даже встретили тут знакомых и убедились, что Безил и Чарли живы и здоровы.

Ну, а чем объяснить энтузиазм ваписианов? Должно быть, у них разыгралась фантазия, их манило неведомое, они мечтали увидеть новые земли и всей душой стремились в страну мавайянов.

Наконец не последнюю роль сыграла сама Мапуэра: в отличие от большинства лесных рек, сумрачных и угрюмых, она оказалась по-праздничному красивой. Кто знает — выйди тропа на берег в другом, не таком приветливом месте, и носильщики не захотели бы продолжать путь…

Последние из ваи-ваи

Тактом и вежливостью Безил выгодно отличался от Ионы и Эндрью. Безил принадлежал к типу людей, который очень редко встречается в джунглях, он был предупредителен, но достаточно независим и совсем не глуп. Наделенный незаурядной силой, он внешностью напоминал жокея: небольшого роста, худой, кривоногий, с маленькими кистями и ступнями; лицо смуглое, морщинистое, твердый, решительный взгляд. Я не удивился, узнав, что в первую мировую войну Безил служил добровольцем во французской армии; захотелось свет повидать, объяснил он.

Пока Эндрью и большинство носильщиков отправились назад за остальными вещами, я пошел с Безилом посмотреть лодку.

— Ты хорошо поработал, — сказал я.

— Спасибо, начальник. Нелегко было, приходилось уговаривать носильщиков, но мне очень хотелось попасть сюда. Я всегда мечтал побывать в этих краях.

— А как получилось, что ты, аравак, живешь в саваннах среди ваписианов, а не на побережье?

— Я ведь старатель. Поначалу я отправился на юг, чтобы поработать у горы Маруди. Так что у меня была особая причина стремиться сюда: я ищу золото и алмазы!

— Нашел что-нибудь?

— Кое-какие признаки есть, но ничего определенного. Я беру пробы в каждом ручейке на нашем пути. А вообще-то лучше всего было бы прийти сюда снова на целый год и побродить не спеша. Мне бы раздобыть такое снаряжение, чтобы его хватило на год, тогда я обязательно что-нибудь найду. Пока я перебиваюсь кое-как добычей балаты. Вот продам в Люмид-Пау все, что у меня есть, и расчищу где-нибудь здесь участок, чтобы было чем жить, пока буду искать.

Я заметил лежащее на земле девятиметровое бревно, отчасти выдолбленное, но с трещинами в обоих концах.

— Пять дней над ним провозились, — объяснил Безил. — А как стали борты разводить — треснуло. А тут еще Чарли забыл свое тесло. Поэтому мы решили делать вместо двух маленьких одну большую лодку. Вы не возражаете, начальник?

— Правильно решили. Хотя на большой лодке, пожалуй, труднее проходить пороги.

Метрах в четырехстах среди пальм на маленькой прогалине лежала на ковре из ярко-желтых стружек почти законченная лодка. Золотистая древесина словно светилась, озаряя все кругом: и наши лица и деревья. В выдолбленном пространстве, как в сердцевине чайной розы, сгустилось теплое розовое сияние.

Чарли, Джеймс и Альберт орудовали топорами и теслами, сглаживая последние неровности.

^{_{На прогалине между пальмами лежала почти законченная лодка}}

— Сейчас идет одна из самых трудных операций, — объяснил Безил. — Нужно, чтобы корпус был везде одинаковой толщины. Приходится действовать очень осторожно, иначе лодка треснет. Кстати, у меня плохая новость: Чарли должен вернуться в свой лагерь на реке Кассикаитю. Гебриэл принес ему письмо от сыновей, они пишут, что балата портится. Необходима его помощь, чтобы доставить ее в саванны.

Меня очень огорчило, что я теряю искусного работника, сконструировавшего такую замечательную лодку. Однако вести были тревожные, и я не мог его задерживать. Я попросил Безила сказать Чарли, как мне жаль, что приходится расставаться с ним.

— Он тоже жалеет, — перевел Безил. — И он никуда не уйдет, пока лодка не будет спущена на воду.

Возвращаясь в лагерь, мы с Безилом остановились у дома переговорить с его обитателями. Джордж и Иона тоже были здесь. Они уже совсем освоились, нарезали сахарного тростника и теперь выжимали сок в прессе, похожем на огромную деревянную ступу.

— До чего же примитивно здесь живут, — заметил Иона, презрительно улыбаясь. — Посмотрите, как плохо сделан пресс. У нас, араваков, куда лучше конструкция. И знаете, что я узнал? Они даже не умеют лечить раны! Это уже надо быть совсем глупым — ведь в лесу полно лекарств, целебная кора и все такое.

— Ты уверен? А я как раз собирался выяснить, какими лекарственными растениями они пользуются.

— Ну, начальник, у них не лечение, а ерунда какая-то. Этот старик Маната здесь вроде знахаря. Он наряжается, бормочет заклинания, дует на больного табачным дымом и думает, что так можно исцелить человека. И есть же люди, которые верят в такой вздор!

Иона упивался сознанием своего превосходства.

Старик Маната сидел поблизости и мастерил выжималку для сока. Я подошел к нему, он встал и пожал мне руку. Затем я поздоровался с Сэмом, который пытливо рассматривал меня, стоя в сторонке, и с Манаванаро; тот представил мне свою молодую жену, миловидную черноволосую женщину. Она ожидала ребенка, но, кроме того, кормила грудью сына, застенчивого трехлетнего мальчугана, который убегал и прятался каждый раз, когда я пытался к нему подойти. Мать была для него чем-то вроде крана. То и дело он подпрыгивал вверх и ловил губами сосок, а руками обхватывал ее вокруг талии. Иногда он промахивался и падал. Даже когда мать ходила, занятая своими делами, он подбегал «попить». Я понял, почему груди индианок так быстро теряют свою форму.

— Мистер Гэппи, — обратился ко мне Безил, — я слышал, что в миссии Маната украл у вас продукты. Но здесь вы можете не беспокоиться, все будет в целости и сохранности, даже если мы уйдем и оставим тут что-нибудь.

Маната держался очень дружелюбно и был так гостеприимен, что я не решился напомнить ему о краже. Да и как мог я осуждать его! Может быть, ему есть было нечего, а мы прибыли с непомерными, на его взгляд, запасами. Трудно требовать от него, чтобы он понимал, как сложно планировать экспедиции и насколько они зависят от запасов продовольствия.

Но почему индейцы, если и крадут, то только в миссии? Кажется, я начинал понимать, в чем тут дело. Они не могли постичь, по какому праву один человек — миссионер — держит под замком такое множество товаров. В индейской общине любой ее член в состоянии сам изготовить все необходимое: если он отдал какую-нибудь вещь, то всегда может сделать взамен другую. Поэтому у вай-вай всегда существовала традиция самого широкого гостеприимства. Меня поразило, что, когда я восхищался тем или иным предметом в доме индейцев, мне, как правило, тут же дарили его. Естественно, и я старался чем-то отдарить хозяев. Индейцы не понимали, почему миссионер не откроет дверь своего склада и не скажет: «Вот, возьмите все, что вам необходимо, мне столько не нужно. А взамен дайте то, что может понадобиться мне». Грубое нарушение традиций возмущало индейцев, и они прибегали к краже, как к крайнему средству. Им были непонятны представления миссионера о добре и зле, его взгляды, сложившиеся в мире, где люди пользуются покупными вещами, которых не могут сделать сами, где накапливаются излишки, где частная собственность священна, где существуют определенные цены для купли-продажи. Я невольно завидовал их более простым отношениям и чувствовал, что практика индейцев совершеннее нашей.