В стране ваи-ваи

Еще ни разу я не видел такого разнообразия водяных растений паку. Курчавая бахрома покрывала все камни, а выше уровня воды будто роились розовые звезды. Густо рос мелкий изумрудно-зеленый камыш с тремя белоснежными прицветниками и многочисленными белыми соцветиями. Живописная картина, напоминающая альпийский луг, и вдвойне прекрасная благодаря хрустальным переливам зеленых, голубых и розовых тонов в беспокойной воде…

_{^Пороги} выше устья Буна-вау

Серьезной опасности эти пороги не представляли. Нужно было только найти достаточно глубокий фарватер, который позволил бы провести большую лодку. Иона и Икаро в лодчонке Чекемы, а также Япумо и Йеимити в своей лодке стали нащупывать путь вдоль берегов. Фоимо предложил нам последовать за ними, забыв, что наше суденышко там не пройдет, но Япумо, сообразительность которого я успел уже оценить, поднял руку, словно предупреждая об опасности; он вылез в воду, разведал путь и вернулся за нами.

Обратившись ко мне, Япумо красноречивыми жестами изобразил еще более грозные пороги, указывая на небо, прочертил три дуги в воздухе — по числу дней — и показал вперед.

Три часа потребовалось нам, чтобы одолеть водоскат; затем мы опять сели в лодку, но, как оказалось, поспешили: нас чуть не захватила быстрина с двухметровым перепадом.

Показался большой остров — главный рукав реки огибал его с левой стороны. Мы миновали уже половину острова, когда — совершенно неожиданно для меня — лодка, обойдя нагромождение камней, свернула влево и пошла вверх по притоку, унылой извилистой речушке, торопливо несущей свои воды в Мапуэру.

Это была Буна-вау, она же Тутумо, или Калебас-Ривер. Здесь начиналась земля мавайянов.

Около одного часа мы поднимались против течения, действуя веслами и шестами; мотор нельзя было пустить из-за множества камней. Впереди шли четверо на маленьких лодках; шесты в их руках описывали плавные восьмерки в воздухе, и казалось, это машут крыльями огромные бабочки.

Пока разбивали лагерь на каменистом берегу, Тэннер вскипятил мне и Ионе чай, и мы стали сортировать образцы, собранные на реке. Они оказались в хорошем состоянии, за исключением водорослей, которые превратились в сахаристую целлюлозу.

Несмотря на усталость, я радовался тому, что нам удалось продвинуться так далеко.

— Не ладятся что-то у нас дела, мистер Гэппи, — заметил Иона.

— Что ты имеешь в виду?

— А вот что: скажите, начальник, сколько продлится еще наше путешествие?

— Недели четыре.

— Начальник, это невозможно! Мне нужно возвращаться в Джорджтаун, меня там ждут дела. Я не могу оставаться здесь в дебрях совсем без еды.

— Но, Иона, всего несколько дней назад ты говорил обратное. Говорил, что не боишься немного подтянуть ремень.

— Запасов слишком мало, начальник, нам не хватит.

Вероломство Ионы возмутило меня:

— Ведь ты же больше всех радовался походу к мавайянам! Говорил, что готов жить сколько угодно на ямсе, маниоке и той дичи, которую удастся добыть. Кто говорил мне, что мечтает увидеть неизвестные племена? Кто говорил, что если мы захватим с собой здешних индейцев, то все будет в порядке? Что они, мол, знают лучшие места для охоты и рыбной ловли и скажут своим друзьям в деревнях, чтобы те продали нам продовольствие…

— Все равно…

— Вот что, Иона, нельзя думать об одних трудностях. Посмотри на Безила и на ваписианов — они не надают духом.

Он немного повеселел:

— Да, это верно. Я уже заметил — они стараются изо всех сил. Конечно, нас ждет столько нового, мы увидим всякие пляски и костюмы…

Откуда столь быстрая и резкая перемена? Может быть, Иона понял, что рискует остаться в одиночестве, что никто не поддержит его воркотню? А может быть, он вовсе не одинок, есть еще недовольные?

Подошел Япумо и стал с любопытством наблюдать за нашей работой; еще больший интерес у него вызвала керосиновая лампа — ее зажег Тэннер.

Сквозь тонкую пелену облаков светила почти полная луна.

— Нуньи, — произнес Япумо, показывая на нее.

— Вай-вай? — спросил я.

Он кивнул и добавил:

— Мавайян: кушу.

По всему берегу разносился странный пронзительный свист. «Пип-пиииип!» — доносилось из самых неожиданных мест, но сколько я ни светил фонарем, никого не было видно. С помощью Безила и Фоньюве я узнал от Япумо, что это свистят большие пауки, которые, сидя возле самой воды, ловят маленьких рыбок и высасывают их.

Вот уже несколько ночей я наблюдал в небе зарницы — признак того, что хорошая погода подходит к концу и со стороны Амазонки наступают дожди. И сейчас вдали вспыхнула яркая молния, послышались глухие раскаты грома.

— Дедабару, — сказал Япумо.

Язык мавайянов звучал жестче языка вай-вай, в нем больше согласных.

— Начальник, — позвал меня Безил, — вы не посмотрите Фоимо? Похоже, он сильно заболел. И мне тоже нездоровится. Я заразился от него.

Когда же это кончится? Стоит мне вылечить одного, как заболевает другой… Правда, у Безила был всего лишь насморк и невысокая температура — 37,8°; зато с Фоимо дело обстояло плохо. У него был сильный жар — 39,9°, — он побледнел и бессильно лежал в гамаке, свесив одну ногу.

Я дал ему четыре таблетки палюдрина и пошел спать, пытаясь угадать, кто заболеет следующим и как это предотвратить. В ту ночь я впервые за все время экспедиции видел во сне другие страны — Англию, Францию, даже Джорджтаун.

Утром оказалось, что температура у Фоимо не только не упала, но поднялась еще больше. Я встревожился. Вдруг он или кто-нибудь из мавайянов умрет? Это могут приписать козням пришельцев, а тогда нам придется туго. Индейцы считают, что смерть вызывается колдовством и что родственники или друзья умершего обязаны мстить колдунам.

Мое сердце обливалось кровью, когда я глядел на Фоимо, стойко переносившего болезнь. Я всячески старался подбодрить его. Памятуя советы доктора Джонса относительно малярии — палюдрин для профилактики, атебрин при приступах, — я перешел к атебрину и одновременно выдал нашим новичкам, Япумо, Йеимити и Икаро, палюдрин.

Когда настало время двигаться в путь, я поместил их, а также Безила, все еще жаловавшегося на насморк, в меньших лодках, чтобы им не приходилось вылезать за борт на каждой мели.