В Суоми

— Зачем ты так корпишь над каждой штукой? Делай, как я, — сказал ему Инари.

— Как?

— А я ставлю клеймо через пятое на десятое.

— Но ведь там, внизу, нельзя будет разобрать, какое бревно кому принадлежит.

— А нам не все ли равно? Разве не весело смотреть, как хозяева будут цапаться между собой? — И Инари громко засмеялся.

Каллио взглянул на него и подумал, что он отдал бы две марки, чтобы досмотреть, как ссорятся и дерутся между собой хозяева. Он, пожалуй, глупо делал, ставя клеймо на все бревна. Но тут в их беседу вмешался Сара. У него не было двух передних зубов, и от этого он казался старше своих лет.

— Я считаю, — сказал он, — если подрядился на работу, нужно ее выполнять добросовестно.

— А тебе деньги добросовестно платят? Сколько домой принесешь после такой каторжной работы? Много ты своим старикам отправил? — резко спросил Инари.

Сара очень любил своих стариков, совсем уже беспомощных, и никак не мог из заработков выкроить для них хоть малую толику денег.

Он замолчал, а Инари не унимался:

— Четыре марки за час — мало, за восемь еще работать можно. Ты бы посмотрел дивиденды акционерного общества.

— А ты смотрел? — усомнился Каллио.

— На, погляди.

Инари вытащил из кисета вместе с порцией табаку для трубки обрывок газеты и сунул его под нос Сара. Но Сара читать не стал.

— Я всего три недели в школу ходил, — пробормотал он, — иначе к конфирмации не пускали, а без конфирмации и жениться нельзя. Но и то напрасно, холостяком умру.

Каллио тоже с трудом разбирался в напечатанном в газете годовом отчете акционерного общества. Инари растолковал ему, что такое дивиденд и какие огромные барыши получили в этом году акционеры.

Сара взял свой багор и ушел от них на пост. Он думал о том, что восемь марок за час вместо четырех было бы не так плохо, а при четырнадцати часах это означало сто двенадцать марок в сутки; из них пятьдесят можно посылать старикам, и те смогли бы хоть несколько дней в году не работать.

Каллио после этого разговора стал, если вблизи не было десятника, клеймить бревна на выбор, и все время с удовольствием представлял себе, как бранятся у моря акционеры, не зная, кому принадлежат неклейменые бревна.

Спали они в душной баньке, и десятник с ними, и еще три человека; спали все вповалку, не раздеваясь.

И вот однажды Инари, лежавший рядом с Каллио, зашевелился и зажег спичку, причем головка ее, еще горящая, отлетела и обожгла раскрытую ладонь Каллио. Каллио проснулся и, просыпаясь, толкнул локтем Сара, лежавшего по другую его руку. Каллио слышал, как Инари осторожно выполз из баньки, а Сара сказал ему:

— Моему старику в это лето односельчане разрешили косить траву на межах. Со всех межей деревни он может себе собрать сено.

Сказав это, Сара повернулся на другой бок и захрапел. И уже в полусне слышал Каллио, как вполз и стал пристраиваться рядом с ним Инари. Он был совершенно мокрый.

— Что с тобой? — удивился Каллио.

— Да так, ничего, выкупался. Спи.

— Зачем же в одежде?

— А чтобы насекомые захлебнулись, — усмехаясь, сказал Инари.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Каллио проснулся, когда солнце уже сияло над лесом, серебром играла река и бревна шли сплошной массой.

В тот день приехал представитель акционерного общества и стал уговаривать всех сплавщиков приняться за сверхурочную работу.

Весенним разливом занесло много бревен на крестьянские поля. Бревна мешали вспашке. Нужно было их выкатить обратно в реку. По всему течению — на полях и на берегах — пропадали тысячи бревен раннего сплава, и среди них был драгоценнейший выборочный палубник.

— Мы и так работаем много, а денег не видим, — с досадой сказал Сара.

А Каллио спросил:

— Сколько дадите?

— Чего спрашивать! Мы сами не возьмем меньше марки за штуку, да к этому еще и плата за час, — резко заключил Инари.

Акционер ничего не сказал, только встал и, размахивая руками, пошел по берегу с десятником.

Десятник скоро возвратился и сказал Инари:

— Как ты дымом из моей трубки не поперхнулся, прежде чем такое вымолвить? Ведь во что обойдется тогда одно бревно?

— А меня это не касается, — отрезал Инари и прибавил: — Возьми свою трубку обратно, а то и впрямь когда-нибудь поперхнусь.

Десятнику стало стыдно. Морщины сбежали к переносице, и он примирительно ответил:

— Что подарено, то подарено.

Тогда Инари отдал трубку Каллио, и Каллио был очень рад. Никогда в жизни у него не было такой хорошей обкуренной трубки. Но только он развязал кисет, чтобы набить трубку табаком, прибежал совсем молодой парнишка.

— Закрывайте ворота, закрывайте запань, у порога залом! — закричал он.

Все заняли свои места и спокойно закрыли проход. А бревна все подходили. Акционер волновался.

Каллио, Сара, Инари, акционер и десятник побежали по берегу к порогу. Надо было так идти километра два.

Сучья цеплялись за одежду, ветки хлестали по лицу, корни хватали за ноги, и тонкая весенняя паутина липла на щеки.

У порога беспомощно суетились люди. Так бывает только при большом несчастье.

К Инари подошел остролицый, с совсем белыми, льняными волосами сплавщик.

— Это ты сделал, Сунила? — спросил шепотом Инари.

— Угу.

— Молодец! Мои бревна проходили здесь? — прошептал Инари.

Каллио краем уха слышал весь разговор, но ничего не понимал. В самом деле, Инари такой же сплавщик, как и он, и, однако, чем-то не похож на других, имеет какие-то секреты.

— Проходили, — также шепотом отвечал Сунила, — действуют превосходно. И внизу действуют. Думаешь, этот напрасно сюда приехал? — И он глазом указал на акционера; тот бегал по берегу и просил, чтобы кто-нибудь взялся разбить залом, потому что нельзя ведь задерживать сплав.

Каллио не раз видел заломы и даже два раза сам их разрушал, но такого большого ему еще не приходилось видеть.