В Суоми

— А я все видел — р-р-р-р! — я знаю, как ты топишь своих насекомых!

Инари от неожиданности останавливается и затем, продолжая взбираться по обрыву, тихо говорит:

— Что ж, иди донеси акционеру или десятнику.

Каллио обиделся. Он идет за Инари и отвечает ему:

— Умный ты, умный, и про дивиденды знаешь, хитрый ты, хитрый, как медведь, а все-таки дурак, что от меня такие дела скрываешь…

Инари молчит. Тогда Каллио продолжает:

— Я, может быть, тебе помог бы.

— А это на твоем лице не написано, — уже одобрительно говорит Инари.

И Каллио улыбается.

А где-то близко какая-то птица играет вовсю, щелкает, захлебывается, рассыпается дробью, и они стоят в молчании и слушают эту песню. Потом Каллио спрашивает:

— Можешь ты, стоя на бревне, проскочить через порог и не упасть?

— Могу.

И Каллио решает, что и он непременно в этот же сплав научится проходить пороги.

Они вползают в жилье, и опертый воздух затхлого помещения ударяет им в нос.

Через четыре часа — снова четырнадцать, а то и двадцать часов нелегкой работы сплавщика.

В следующую ночь, такую же белую и таинственную, Каллио помогал Инари ставить на бревнах плакаты и пускать их вниз по течению: «8 марок в час — иначе забастовка!» Срок был намечен через семь дней.

Потом Инари пошел спать, хотя давно уже над лесом сияло солнце, а Каллио решил попробовать проехаться, стоя на бревне. Это он умел делать и раньше, но теперь он решил научиться опускаться на бревне через порог. Все дело здесь в ногах: надо крепко зажать ступнями бревно, чтобы оно не вращалось. И все шло отлично, но Каллио очень устал, ему было холодно, зуб на зуб не попадал, а тут ему показалось, что кто-то идет по берегу. Он оглянулся, потерял равновесие, бревно перевернулось, и он с головой ушел под воду. Когда он выплывал, тяжелый удар плывущего бревна оглушил его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Очнулся Каллио в темной бане. Потолок низко нависал над головой, трудно было дышать, и нестерпимо ныла голова. Казалось, она раскалывается на части. Рядом сидел Сара.

— Слава богу, ты очнулся, — оказал Сара и дал ему напиться.

Каллио снова забылся тяжелым сном, и, когда опять сознание пришло к нему, Сара так же сидел рядом с ним в этой затхлой конуре. Сара сказал:

— Еще один день прошел.

Инари не было. Каллио повернулся на другой бок. Голова, казалось ему, отваливается. Он спросил:

— Кто меня вытащил?

— Я, — сказал Сара и продолжал, слегка шепелявя: — Вот ты теперь не получаешь два дня платы, а зато, когда встанешь, сразу все отработаешь с лихвой. Мы требуем восемь марок в час.

Каллио снова впал в беспамятство. Когда он очнулся, наверно, был день. У входа в конуру Сара громко разговаривал с десятником. Он говорил:

— Мои родители, когда поженились, жили на чердаке, потому что они были батраками. Они выпросили у хозяина небольшой торп, за который отец должен был работать, как лошадь. Они стали торпарями и начали строить дом, когда мне минуло четыре года, — понимаешь, четыре года. А когда изба была построена, мне было уже десять лет. У нас не было лошади, и отец с матерью таскали бревна на себе, а я, мальчишка, таскал топор и пилу. И за эту избу отец восемь недель ежегодно в течение десяти лет отрабатывал хозяину, а в тысяча девятьсот первом году, когда мне исполнилось девятнадцать лет, — я был самый старший, и нас было шестеро детей, — хозяин сказал: «Убирайтесь куда хотите и отдавайте избу». Надо было убираться. И я убрался, и вместе с отцом пошли мы сюда, в лес, и все дети разбрелись по свету. Отец с матерью больше работать не могут, понимаешь ли ты, а мне хватает только-только на себя.

— А другие братья? — спросил десятник.

— Один расстрелян в Хельсинки, а другой живет в России, — ответил Сара, и разговор прекратился.

Сара вполз в конуру; плечи его дрожали. Он думал, что Каллио спит и не слышит ничего. Каллио протянул руку и дотронулся до его спины.

— О чем, Сара?

Сара не сразу ответил:

— О жизни, Каллио, о наших стариках.

И они замолчали.

Через два дня Каллио с трудом, но выбрался в лес. И лес стоял перед ним живой, река, как всегда, бежала, солнце в брызгах над ракою искрилось всеми цветами радуги. Шел молевой сплав. У Каллио кружилась голова и было легко на душе и в желудке, — казалось, он сейчас улетит.

На другой день началась забастовка. И все рабочие с запани — Инари, Каллио, Сара и Сунила, Альстрем, Сипиляйнен и еще много других — ушли в деревню, на месте остался один только десятник.

По дороге к ним присоединились другие ребята. От одного из них несло самогоном. Инари выбранил его скотиной, и другие согласились с этим.

Сара сказал, что за таким человеком, как Инари, можно идти не раздумывая и что, когда забастовка, нельзя пить.

До деревни вниз по течению двадцать километров. Каллио шел и от слабости то и дело спотыкался. Инари и Сара взялись нести его инструменты, и к вечеру они добрались до деревни. Там было уже много сплавщиков; они сговаривались, если акционерное общество не согласится дать прибавку, разойтись. Каллио стал устраиваться на ночлег в одной баньке, вместе с Сара, Инари и Сипиляйненом. Когда они уже улеглись, пришел Сунила и сказал:

— Инари, тебе надо уйти, тебя ищут.

Альстрем засмеялся: мы, мол, не таковские, чтобы своих в обиду дать.

А Сунила сказал:

— Здешние шюцкоровцы все вооружены.

Инари вышел из бани с Сунила и предупредил, что сейчас вернется. Каллио, утомленный, заснул.

Проснулся он от громкой брани. Два полисмена ругали Сара на чем свет стоит, а тот бормотал, что ничего не знает и никогда даже не видал человека, которого зовут Инари. Каллио посмотрел на него, как на сумасшедшего, а потом сообразил и стал тоже говорить, что такого человека не знает.

— Опять пропал этот черт! — выругался полицейский.

И оба вышли.

Каллио и Сара тоже вышли. К ним подошел хозяин баньки, местный крестьянин, и, крепко пожимая Каллио руку, заулыбался ему.

— Молодчаги, что не согласились бревна назад в реку выкатывать! Мы, крестьяне, за эти бревна с акционеров деньги получим, заставим их по суду уплатить нам за потраву наших угодий.

В деревне скопилось много сплавщиков. Они все взяли расчет, и, как всегда после получки, вокруг них увивались сомнительные люди, вытаскивали засаленные карты, многозначительно пощелкивали пальцами по горлу. А на площади, где уже вертелись коробейники, стало известно, что акционерное общество на прибавку не идет.

— Все равно сплав скоро бы кончился, на неделю раньше приедем домой, — беззаботно решил Каллио.

— В России все наоборот, — сказал Сунила, — там рабочие акционеров прогнали.

«Молодцы!» — подумал Сара и пригорюнился. — Неужели нет прибавки? Что теперь будут делать мои старики?»

Каллио не знал, где находится Инари, и ему было не по себе. Поэтому он выругал Сара:

— Брось канючить, пойдем поработаем два дня у Эльвиры Олави, всего тридцать километров отсюда, и я дам тебе весь свой заработок со сплава на стариков.

Сунила оказал, что Эльвиру с детьми увез к себе ее отец. Тогда Каллио стало еще грустнее, и он пошел танцевать. Он нашел себе девушку и вертелся с ней.

Танцевали на мосту — там гладкий деревянный настил.

Но танцы скоро наскучили Каллио, он оставил девушку; и они втроем — Сунила, он и Сара — опрокинули за углом баньки по стакану самогону.

Каллио сказал:

— Возьми для стариков деньги, Сара.

Но деньги Сара не достались, потому что Каллио и Сунила через час проиграли их до последнего пенни. Только у Сара осталось несколько марок, потому что он понял, что имеет дело с шулером, а шулер пошел искать других сплавщиков с деньгами. Сунила божился, что, если бы у него было еще три марки, он бы все вернул — теперь он раскусил всю эту механику.