В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

В те годы еще существовал истинно английский архаичный комфорт: нам пришлось познакомиться с неотапливаемыми спальными комнатами. В мае и июне в Лондоне неустойчивая погода и бывает очень холодно. Мы судорожно заползали под пуховые перины. В качестве дополнительного согрева нам под бок укладывали горячие «биг ботлс» (большие бутылки). По желанию предлагались головные чепчики с кружевными обрамлениями. Кстати, прохладный воздух под пуховой периной способствовал здоровому и глубокому сну. Впоследствии нечто похожее я испытал в Германии, в необыкновенно красивом и опрятном Регенсбурге.

После традиционного английского завтрака (яичница с беконом) осталось свободное время до отъезда в аэропорт Хитроу. Было решено совершить небольшую прогулку. Мы пересекли Гайд-парк вдоль озера Серпентайн с водоплавающими птицами и оказались в фешенебельном районе Сент-Джеймс. Он находился недалеко от Грин-парка, который входил в зеленое ожерелье вокруг Букингемского дворца.

У одного из богатых особняков толпилось множество людей. Они размахивали руками и скандировали «Вивьен», «Скарлетт» и другие незнакомые слова, которые сливались в единый звуковой камертон. На балконе второго этажа мы рассмотрели высокую, среднего возраста женщину. Она посылала воздушные поцелуи и прикладывала руку сердцу. Наш постоянный сопровождающий с грустным видом изрек:

– Здесь проживает, а скорее – доживает величайшая из актрис Вивьен Ли [116] . Она умирает от неизлечимой формы туберкулеза. Мы все молимся, чтобы дни ее по милости Всевышнего были, к всеобщей радости, продлены.

Уже в Москве, через несколько недель, в газетах проскользнуло скупое известие о ее кончине.

После выездов за пределы «железного занавеса» я стал ощущать на себе влияние мудрой истины, что все познается в сравнении. К сожалению, сравнение было далеко не в нашу пользу. Увиденное рассеяло многие иллюзии, которые вдалбливались в податливые головы моего поколения. Ощущение разочарования постепенно оттесняло ложь о превосходстве и гуманности социалистической системы…

116

Ли Вивьен (1913–1967) – английская актриса, обладательница двух «Оскаров» за роли американских красавиц: Скарлетт О’Хара (в «Унесенных ветром», 1939) и Бланш Дюбуа (в «Трамвае “Желание”», 1951). Современные киноведы считают ее одной из величайших актрис в истории.

Мне вспоминается любопытный эпизод. В первые же дни командировки нас, как это было принято, доставили на Хайгейтское кладбище в Лондоне. Мы возложили цветы к могильному постаменту, увенчанному огромной головой Карла Маркса. Не обошлось без конфуза: служители как раз оттирали ее от черной краски. Нам объяснили, что противники его учения, эмигранты или просто хулиганы с завидным постоянством глумятся над надгробием основателя марксизма [117] . Один из рабочих неожиданно на приличном русском языке изрек:

117

В 1970 г. даже была предпринята неудачная попытка взорвать надгробие. Любопытно, что современный русский писатель Борис Акунин описывает загробную жизнь Карла Маркса в рассказе «Материя первична».

– Мы здесь, в Англии, к нему равнодушны. Но вот ваши бывшие соотечественники его очень сильно не любят. Видимо, есть за что…

Мы молча проглотили истину, которую опровергнуть невозможно.

Полтора месяца в кругу семьи

Когда мы вернулись из Англии, подошло время очередного отпуска. За годы работы, вследствие фанатической одержимости, я неоднократно нарушал право на отдых. Взамен брал денежную компенсацию, весьма ощутимую для семейного бюджета. Однако на сей раз я твердо решил воспользоваться отпуском. Угрызения совести все чаще стали напоминать о себе. Я чувствовал, что, создав стабильную материальную базу, недодаю семье и стареющей маме необходимого внимания и тепла. Общение с ними превратилось в отрывочные короткие семейные посиделки. Даже при этом происходило «раздвоение»: мы могли говорить на какую-то тему, а мои мысли лихорадочно переключались на работу.

Ощущался сдержанный протест жены. Правда, в силу глубокого, чуткого ума и терпения она открыто его не выражала. Тем не менее глубокий кризис и ссоры не обошли нас стороной. Подрастала и дочурка, в которой я души не чаял. Не по возрасту развитая и любознательная, она перешла свой первый десятилетний рубеж. Ее уже стали интересовать более серьезные темы, чем сказки. Духовный мир расширялся, и чувствовалось, что в этом закономерном процессе мое мужское, отцовское начало ей необходимо. Ласковая и нежная, дочь с грустным укором говорила мне:

– Папуля! Скоро я начну тебя путать с чужими дядями. Если бы знал, как я по тебе скучаю! А ты? Ведь другие папы с работы сразу приходят домой…

Я не знал, как правильно и правдиво ответить на эти слова. Ведь устами младенца глаголет истина. А дочка уже далеко не младенец… Если сошлюсь на стандартную, банальную причину занятости на работе, мой ответ для нее будет звучать, мягко говоря, неубедительно…

Основная работа в сочетании с преподавательской деятельностью безвозвратно поглощала драгоценные часы общения с семьей.

Союз архитекторов, с его яркой общественной многогранностью, притягивал как магнит. Я стал узнаваем и вхож на самый высокий уровень архитектурного олимпа. Закрепилась моя кандидатура в списках постоянных делегатов всесоюзных съездов архитекторов, конференций, симпозиумов и других общественных мероприятий. Сформировался также свой собственный стиль выступлений и участия в жарких дебатах.

Сценарий повседневности жены, в отличие от моего, не отличался большим разнообразием. Работа и дом, как у большинства семейных женщин, были основной составляющей незатейливого быта. Правда, в выходные дни монотонное течение жизни оживлялось выходами в театр, кино или на концерты. В те годы это был настоящий праздник для души. И в таких случаях одевались в лучшую одежду, как на праздник.

Расширился круг друзей-единомышленников. В основном за счет сослуживцев жены по НИИ, где она уже немало лет работала в качестве главного специалиста по математическим расчетам. С ними мы, как правило, отмечали различные праздники и дни рождения. Особенно в компании выделялись два весельчака – Эдик и Дима. Они блистали остроумием и различными выдумками, которые оживляли застолье. Эдик и его жена Лида обладали хорошими голосами. Эдик даже подрабатывал, выступая с сольными концертами. Дорита мило дополняла их дуэт, забавно имитируя цыганские романсы. Я периодически брал на себя роль тамады, стараясь также внести посильную лепту в общее веселье.

В общем, за очередной отпуск я ухватился, как утопающий за соломинку. Появилась редкая возможность провести его с семьей на даче в Кратово. Я рассчитывал восстановить равновесие в самой сложной и деликатной сфере – взаимоотношениях с близкими и дорогими людьми.

Отпуск запомнился как сказочный сон. Вместе с отгулами он увеличился до полутора месяцев. Наш ежедневный моцион состоял из длительных прогулок пешком или на велосипедах и купания в большом проточном озере. Я учил дочь плавать, и она постепенно овладевала этим увлекательным мастерством. Темы наших разговоров были неисчерпаемы. Часто мы отправлялись в соседний поселок Отдых навестить многочисленный клан профессора Каплунова. С ним и его двумя сыновьями – Доликом и Герой всегда было интересно общаться.

Несмотря на безжалостность времени, сезонное проживание в Кратово мало менялось в плане традиций и устоев, заложенных ушедшим старшим поколением. Все так же у каждого было свое привычное место за столом. Только произошла небольшая рокировка. Почетное место бабушки Тани по старшинству заняла ее дочь Софья. На ее освободившееся место пересела моя, самая добрая на свете, теща Нина. Место единственного мужчины, в силу нежелания жены и ее младшей сестры Вероники увеличить «мужское поголовье», оставалось неизменным.