В тот день…

– Что, и о родиче вызнать не могу? – спросил резко.

– Так вроде ты с ним на сеновале ночевал, – хлеща себя веником, невозмутимо отозвался Озар.

– Все-то ты знаешь, доглядник. А того не ведаешь, что ночью мы немного поболтали с парнишкой, а потом он к себе подался.

Озар промолчал. Сказал, что, видно, уснул он, вот и не заметил, когда Тихон через сени в терем прошел. Выходит, что долго они вчера с Радко болтали. «О чем, спрашивается?» – подумал, обливая себя из кадки, и пошел одеваться.

На дворе заметил, как вернувшийся хазарин Моисей уже вытащил кресло с Вышебором, покатил увечного к бане. Яра стояла на гульбище, вытирая светлые волосы, и показалась она Озару озабоченной. На вопрос Озара ответила:

– Не дело это, что Тихона до сих пор нет. Мы еще вчера обговаривали, что баня сегодня будет, мальчишка знал об этом. К тому же этому рожденному у моря корсунянину страсть как нравиться мыться в парной. И вот же, по сию пору не явился. Да и Будька куда-то запропастилась. Вон Загорка уже вернулась, прошла к хозяйке. Как раз вовремя. Сейчас чернавок мыться отправлю. А если Тихон не придет, то все пропустит. Ну что за мальчишка неугомонный!

Озару бы задуматься над ее словами, но он только смотрел на ее длинные светлые волосы. Еще не заплетенные, как положено вековухе, распущенные по плечам, они напоминали расчесанную льняную пряжу, пронизанную лунным светом. Красиво.

Яра почувствовала его взгляд, смутилась и поспешила уйти в дом.

Тихона все не было. А Будька явилась, когда все уже попарились. Да не просто явилась, а с бедой: ее поймали люди купчихи Хована и опозорили страшно – обрезали косу. Хуже этого для девки и быть ничего не может – теперь по всему околотку слух пойдет, что гулящая. Ох и наказала же ее за назойливое заигрывание с Хованом купчиха Семания! Но людям со двора Колояровичей тоже позор – их дворовую девку обидели. И началось: выскочили все, похватали ломы, даже Моисей, оставив Вышебора, тоже за плеть взялся, вышел вместе со всеми поквитаться с дворовыми Хована.

Вот когда Озар пожалел, что отпустил Златигу, – княжий человек вмиг мог бы предотвратить уличную свару. А так пришлось Озару вмешаться, расталкивать и обозленных Колояровых людей, и выбежавшую разбираться с ними дворню Хована. Хорошо, что он умел влиять на людей, сказалась волховская выучка, и, когда гаркнул на них зычно да пошел на толпу, раскинув руки, собравшиеся и расступились. Но народу-то с соседних дворов набежало немало, кто-то кричал, что сейчас стражу градскую позовут, а кто-то вопил, что Будька давно осраму заслужила, вот пусть теперь и таится по закутам, опозоренная. Едва снова не завелись все, опять Озару пришлось метать громы и молнии, разбрасывать разъярившихся людей, даже проклятием угрожать, чтобы угомонились. Наконец верховые из княжеской дружины появились, потеснили толпу.

«Ну и зачем мне все это надо! – думал Озар, опустившись на завалинку во дворе. – Сами бы разобрались».

Но чувствовал, что челядь ему благодарна за вмешательство, их все же меньше было, чем хованской дворни, могли бы и накостылять людям с Колоярова дворища. И ради кого? Ради непутевой чернавки. Пожалуй, теперь многие это понимали. Потому и рады были, что без бойни обошлось. Довольная Голица даже квасу волхву поднесла, впервые смотрела по-доброму. А Яра уже отправила Бивоя и Любушу, чтобы подобрали разбросанное меж дворами белье, какое Будька обронила, когда ее по возвращении встретили люди Хована. Грязное, затоптанное оно было. Опять полоскать придется.

А потом еще долго шумели и обсуждали случившееся дворовые, возбужденный Лохмач рвался на цепи, лаял, еще пуще внося сумятицу. Однако постепенно все стали успокаиваться, цыкнули на пса. Сами же собрались у крыльца и на гульбище, судачили. Даже Вышебор не спешил, чтобы его наверх оттаскивали, сидел в своем кресле, как на троне, грозил кому-то кулаком, насылая проклятия. А потом с важным видом советовал Мирине сходить к старосте, который за порядком на Хоревице следит, да пожаловаться на самоуправство хованских. Пусть виру выплатят за то, что девку с их двора опозорили. Что с того, что Будька Ховану глазки строила? А по кустам он ее не валял. Ну, если видоки не найдутся да не подтвердят клятвенно.

Это многим показалось разумным, правда, предложили вызнать, насколько далеко у Будьки с Хованом зашло. Озар сказал, что это сейчас только сама девка прояснить может.

– Как говорится, девичий стыд – до порога. А переступила и забыла.

Вот и вытащили чернавку, опухшую от плача, кутающуюся в плат, стали расспрашивать. Она лишь выла – и не поймешь, что отвечает сквозь рыдания. Мирина ей оплеуху отвесила, требуя успокоиться. И тогда Будька достала крестик и стала целовать его, доказывая, что, кроме объятий и кратких ласк, ничего у нее с купцом-меховщиком не было. Блюла она себя. Понятное дело, купца-то она приманивала, но повалить себя не позволила. Надеялась истомить мужика, пока он, разохотившись, в свой дом не введет ее невестой. Наивно это, но все же девка оказалась и не такая дура, раз поиграть с собой меховщику не позволила. И опять все говорили, что немалую виру с Хована и его дворни возьмут за позор чернавки.

Пока все толпились и обсуждали, сквозь толпу собравшихся пробрался Лещ – лица на нем не было, белый как мел, глаза вытаращенные. На него не сразу и внимание обратили, а он смотрел на всех, топтался, потом голосить начал, рухнул на колени, волосы рвал на голове.

– Да что ж такое с тобой творится! – прикрикнула на него Яра. – И без тебя тошно, а тут… – И уже тише добавила: – Сказывай, что случилось.

Лещ говорил прерывисто, всхлипывая. И страшное сообщил. Дескать, пока они тут судили да рядили, он, памятуя, что завтра придет вымышленник городню проверять, решил сходить на заборол да осмотреть все, чтобы отчитаться. А как глянул сверху на обрыв…

– Он там, внизу, – всхлипывал Лещ. – Я не сразу и заметил. Смотрю, на березке, проросшей сквозь склон, висит. В ветвях зацепился. Ох, Тихон, Тихон, такой ведь ловкий всегда был, лазил ну чисто кошка цепкая. А тут… Сорвался наш парень, убился…

Все затихли, переглядывались, даже Будька рыдать перестала. А потом так и кинулись на заборол стены за хозяйским двором.

Крутой обрыв уходил вниз до самых урочищ. Сверху склон почти расчищен, но где-то с середины горы начиналась давно не срезаемая поросль. Именно там виднелось перекинутое через ветки деревца тело мальчишки. Голова и руки вниз висят, причем голова странно вывернута, туловище перевалилось через ствол, ноги неподвижно вытянуты. Береза, на какой болтался Тихон, была искривленная, но ветвистая, по всему ее изгибу тянутся густые ветви, скрывая снизу тело паренька. Да и сверху заметишь, только если склонишься над парапетом заборола.

Первой заголосила Голица, потом и Загорка взвыла, Любуша и Будька – за ней. Мирина вцепилась в края головного покрывала, глаза округлились, взгляд растерянный, бегает с одного из собравшихся на другого. Мужчины тоже переглядывались, смотрели то друг на друга, то на тело внизу.

– Достать его надо, – произнес наконец Озар. – Сверху лезть придется, снизу навряд ли кто вскарабкается. Высоко. Отсюда все же ближе.

– Бивой, принеси веревку, – приказала Яра.

Когда Бивой вернулся, Озар спросил:

– Кто из вас самый ловкий, чтобы спуститься?

– Я полезу, – сразу вызвался Радко.

– Нет, ты погодь, – остановил его Озар. И так предплечье сжал, что парень даже поморщился.

– А ну, пусти!

– Нельзя его подпускать к телу, – обратился ко всем Озар. – Мало ли чего… Еще и сбросит вниз, чтобы мы ничего не вызнали.

Сам же горящего взора с парня не сводил, дышал бурно.

– Ты ведь говорил, что ушел от тебя ночью Тихон. А не врешь ли? Я следил. Как вы отправились к сеновалу, заметил, но сколько ни ожидал потом, парнишка так и не вернулся в терем.