В третью стражу. Трилогия

– Кто?
– явно опешил Шелленберг.

– Сионисты! Сионисты - это...
– Баст сделал вид, что удивился.

– Да, знаю я, кто это, - отмахнулся Шелленберг.
– Я только... Впрочем, шефу виднее. Что я должен с ними сделать?

– Помочь правым сионистам в Палестине. Но, разумеется, руками итальянцев. Нам - по многим причинам - впрямую светиться там не следует. Мы работаем с арабами, а с евреями пусть работают итальянцы. Тем более, там рядом... Через море - рукой подать.

– Но в Палестине англичане, - возразил Шелленберг.

– А в Ливии итальянцы. И наш интерес всунуть ногу в эту дверь раньше, чем она захлопнется и так глубоко, как получится.

– Понимаю, - кивнул Шелленберг.
– Понадобятся деньги...

– Подробности вы узнаете завтра, - на этот раз сигареты достал Шаунбург.

Ему было очень непросто вести этот разговор, ведь идею начать разыгрывать еврейскую карту подбросил Гейдриху он сам, имея в виду темные слухи об имевших уже место попытках установить контакты с сионистами в 1933 или 1934 году. Но тогда ничего из этого не вышло, и не случайно. Ну, о чем, кроме всякой ерунды, могут говорить официальный расист и левый социал-демократ еврей?! Сейчас же Баст начинал крайне рискованную игру на тактических интересах сторон, безусловно не зная, - "И кто, скажите на милость, может такое знать?" - к чему приведет этот его во всех отношениях безумный план.

– Подробности вы узнаете завтра, - сказал Баст, протягивая Шелленбергу портсигар.
– Но, разумеется, нашим контрагентам по ту сторону моря нужны будут деньги и оружие.

– Деньги и оружие, - кивнул Шелленберг, беря сигарету. Судя по всему, он уже обдумывал детали будущей операции, которая, учитывая характер самого Шелленберга, могла привести к весьма нетривиальным результатам.

– И еще кое-что...
– Баст тоже взял сигарету, прикурил от предложенной Шелленбергом зажигалки и продолжил:

– Во Флоренции учится сейчас некто Авраам Штерн. Не знаю, что он изучает, но думаю, его нетрудно будет найти, так как в тамошнем университете вряд ли много докторантов вообще и из Палестины в частности. Нам этот еврей интересен не сам по себе, а тем, что он близко знаком с Авраамом Техоми. Этот Техоми - именно тот, кто нам нужен. Один из лидеров их военной организации и политически тяготеет к правым сионистам, так называемым ревизионистам. Попробуйте создать нам канал приватной связи, и... Впрочем это теперь ваша работа.

– Продолжайте, - улыбнулся Шелленберг, явно уже предвкушавший самостоятельную операцию за границами Рейха.
– Я, честное слово, не обижусь.

– Я бы подкармливал этого Техоми оружием и деньгами отдельно ото всех остальных. Но... Не обижайтесь, дружище, это всего лишь мысли вслух. Игра ума. Не больше. Но мне кажется, что с этими людьми следует проявлять предельную осторожность. Их нельзя вербовать и принуждать. В этом смысле они очень похожи на нас. Их ведет идея, понимаете? Идеалисты и националисты... Вам это ничего не напоминает?

***

В начале одиннадцатого позвонила Вильда. Оставалось гадать, откуда ей стало известно, что муж вернулся в Берлин и живет на своей старой - холостяцкой еще - квартире на Доллендорф штрассе. Не знала. Не должна была знать. Но узнала. Бах навеял, или птичка на хвостике принесла, или Гейдрих - "Вот гад!" - решил развлечься за чужой счет.

– Баст...
– даже притом, что качество телефонной связи оставляло желать лучшего, голос Вильды взволновал не на шутку.

"Однако..."

Оказывается, если смотреть в прошлое глазами немецко-фашистского шпиона, многое оставалось за кадром. Доминировали, так сказать, особенности "чужого" восприятия. Но сейчас, стоило Олегу услышать голос жены - "Не моей жены!" - как перед глазами возник "объективный" образ Вильды. Он ее "вспомнил" - вот в чем штука. И не просто вспомнил.

– Олег ведь и раньше, в общем-то, знал о ее существовании, - а во всем великолепии весьма убедительной красоты и молодости. Но рассматривал он ее сейчас словно сквозь линзы и светофильтры некоего сложного оптического прибора - прямиком из лаборатории очередного "сумасшедшего профессора", немца и фашиста, разумеется - смотрел, угадывая и открывая заново незаурядный женский образ, и дивился тому, что ничего

такого

о ней еще мгновение назад не знал или не помнил. А сейчас вот "нашел время и место", чтобы вспомнить, и получилось это у него ничуть не хуже, чем, скажем, порнушку по DVD посмотреть. Такое вдруг привиделось, что даже в жар бросило.

"Обормот...
– вынужден был признать новый Баст, смахнув со лба выступивший от "озарения" пот.
– С такой женщиной и так пренебрежительно!"

– Откуда ты узнала, что я в Берлине?
– спросил он, чтобы не молчать.

– Узнала, - коротко, неинформативно, и совершенно не в ее стиле.
– Приедешь?

"Гейдрих?"

– Только не говори, что соскучилась!
– усмехнулся Баст.

– Соскучилась.

– Приеду, - неожиданно решил он.

В трубке что-то - или кто-то?
– пискнуло, и связь разорвалась.

"Приеду..." - повторил он про себя, и вспомнил разговор с женой. С настоящей женой...

Что он тогда сказал Грейс? Он ведь совершенно определенно наплел ей что-то про рыжую и зеленоглазую девушку, притом, что нравились ему обычно, как верно заметила Грейси, блондинки, хотя он и брюнеток своим вниманием не обходил. Однако в тот момент, во время их самого последнего разговора, Олег почему-то придумал себе именно рыжую пассию, и нате вам - сон в руку!
– Кайзерина рыжая. И Вильда рыжая...

"Это у меня что, компенсация за мальчиков что ли такая?"

Но неожиданно выяснилось, что звонок растревожил душу ничуть не меньше, чем воспоминания о навсегда покинутом "доме": том времени, где и когда, находилось его настоящее "место под солнцем", и, разумеется, в окружении тех самых людей, что составляли там его личный мир.

"А Таня?" - вопрос этот возник, когда дособрав по-быстрому так до конца и не разобранный чемодан, он покинул квартиру и ехал на такси в Темпельхоф. В конце концов, он был отнюдь не беден и мог позволить себе билет на комфортабельную, но не слишком быструю "тётушку Ю" "Дойче Люфтганзы".

"Таня..." - по здравом размышлении он не мог уже сказать с необходимой степенью определенности, связывало ли его с ней что-то такое, о чем следовало бы сожалеть. И речь, разумеется, шла отнюдь не о дружбе. Дружба как раз никуда не девалась, да и куда ей деться с подводной лодки?! А вот любовь...

"Возможно..."

Может быть. Наверное. В Москве... Жизнь назад и шестьдесят лет вперед... Да, в Москве, несомненно, хотя и не в том смысле, в котором такие вот "несомненно" обычно понимаются.