В зеркалах

Еще один полицейский швырнул в фургон плакаты на палках, и фургон укатил. Рейни пошел дальше.

Впереди он увидел четырех негров в беретах — они вбежали в калитку рядом со въездом на стадион. С ними был белый, который держал в руке повязку корпуса Возрождения; охранник из агентства стоял у калитки и спокойно глядел на них.

Когда они исчезли в туннеле, Рейни и охранник несколько секунд молча смотрели друг на друга. Потом Рейни повернулся и побежал туда, где находились полицейские. Ему навстречу шли двое патрульных с белыми дубинками. Те самые, которые помогли арестовать демонстрантов. Увидев Рейни, они остановились.

Рейни попытался заговорить, но голос его не слушался. Его шея быстро дергалась из стороны в сторону. Полицейские смотрели на него с отвращением.

— Послушайте, — наконец выдавил он из себя. — Они впустили их. Через калитку. Это же спровоцирует толпу.

Ничего не ответив, полицейские толкнули Рейни к калитке, через которую прошли люди в беретах.

— Они привели их сюда, чтобы разыграть спектакль для толпы. — Рейни указал на охранника из агентства, который смотрел на него с нервной улыбкой. — Он их видел.

Охранник пожал плечами:

— Просто уборщики, они тут работают.

— Нет, — сказал Рейни.

— Идите-ка домой, пока не нарвались на неприятности, — посоветовали ему полицейские.

Рейни поплелся прочь, глядя в землю. Он двигался из последних сил. Что бы ни происходило, думал он, ему придется что-то сделать самому: говорить кому-либо что-либо бессмысленно.

Днем он вошел в телефонную будку и позвонил в ФБР. Голос, ответивший ему, был очень похож на голос Калвина Минноу, и на мгновение ему показалось, что это какой-то фокус. Это был голос из прохладного кабинета. Он не нашел в себе силы заговорить.

Внутри стадиона яростно заревела толпа. Ей показали негров.

Их нужно немедленно вывести оттуда, подумал Рейни, может быть, он успеет перехватить их у той же калитки. Но зачем? К нему приближались двое патрульных на мотоциклах, объезжавшие стадион. Он отступил в тень стального контрфорса и дал им проехать. Говорить больше не имело смысла.

Джеральдина шла по проходу между секторами за толпой, двигавшейся к шатру за эстрадой. Она держалась поближе к стене, и люди, сидевшие над ней, ее не видели.

Теперь на эстраде стоял деревенский оркестр и играл «Улицы Ларедо». Двое мужчин, одетых ковбоями, шли навстречу друг другу в центре поля. У микрофона Кинг Уолью объяснял правила дуэли, кто такие стрелки, откуда они родом.

— Это назревало давно, — говорил толпе Кинг Уолью, — и теперь по традиции старого Запада каждый из ребят бросил перчатку.

Брошенные перчатки — из воловьей кожи, с красивой бахромой — лежали по обоим концам дистанции, на каждую светил с эстрады небольшой прожектор.

Свет в проходах приглушили — Джеральдина шла в полутьме. Билетеры и охранники были поглощены представлением. Верхние ряды утихомирились, загипнотизированные событиями на поле.

— Сакраменто Кид и Задира Бейтс, друзья, — торжественно выкрикивал Кинг Уолью под гром оркестра, — быстрейшие из быстрых.

Джеральдина пересекла пандус следующей секции и двинулась дальше по проходу. «Если идти вниз к той стороне поля, — подумала она, — то можно будет подобраться к самому шатру». Пустой наклонный коридор с зелеными стенами вывел ее к следующему пандусу, который уходил к нижним рядам. Где-то под ней на пандусе перешептывались люди; она видела их тени на стене. Она перегнулась через перила и увидела Богдановича, Марвина и черноволосую девицу — они пробирались вдоль стены, глядя вниз. У Марвина были синяки под обоими глазами и кровь на подбородке. Он держал в руке большую розовую робингудовскую шляпу с розовым пером. Богданович шел, поддерживая брюки, — ремень он намотал на руку, пряжкой наружу. К тенниске у него был приколот значок Возрождения. Девица подняла голову, увидела Джеральдину и отпрянула; Марвин и Богданович вздрогнули. Они застыли, изумленно глядя на Джеральдину.

— Девочка, — немного погодя сказал Богданович, — что там наверху? Еще люди?

Джеральдина помотала головой и стала спускаться к ним.

— Ох, — сказал Марвин, — то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Упаришься.

— За тобой тоже гонятся? — спросила Джеральдину брюнетка.

— Да, — сказала Джеральдина.

— Тогда не спускайся — они внизу.

— Но и наверху тоже, — сказал Марвин.

— Мы выбраться хотим, понимаешь? — сказал Богданович. — Но пока выход найдем, эти раньше до него доберутся.

— Ага, — сказала брюнетка. — Это вроде большого пинбола, а мы шарики и хотим вытряхнуться из этого комплекса.

Джеральдина тупо смотрела на них.

— Да она совсем обкурилась, — сказал Марвин. — Не поможешь.

— Пойдем с нами, — сказала брюнетка.

Джеральдина отбросила ее руку и пошла вниз. Марвин двинулся за ней. В это время с поля донеслись выстрелы. Два оркестра разразились театральным медным крещендо. Джеральдина бросилась бежать.

— Куда ты! — крикнул ей вдогонку Богданович.

Она выбежала к проходу под нижним рядом; свернув туда, она увидела, что навстречу ей бежит группа мужчин. Передний был высок и смугл, на его лбу моталась в такт шагам прядь жестких черных волос.

Вуди! Ошибки быть не могло! Это был Вуди! Она сжала сумочку, где лежал пистолет.

— Вуди! — в ужасе закричала она. — Нет! Вуди!

Бежавшие остановились и уставились на нее.

Она не могла вытащить пистолет из сумочки: пальцы отказывались работать вместе. Она повернулась и побежала назад. Добежав до лестницы, которая вела вниз, она помчалась по ней, упала на первой площадке, вскочила, ринулась по следующему маршу. В лицо ей подул ветер; под ногами была трава. Она бежала вдоль ограды с верхним рядом из колючей проволоки. Над ней были черные стальные контрфорсы, между ними эхом метался голос Рейнхарта и крики толпы.

Люди — и Вуди — бежали по лестнице за ней, а она уже бежать не могла. В изнеможении она прислонилась к ограде, а преследователи, скатившись с лестницы, взглянули на нее и помчались в другую сторону. На них были темные костюмы со значками корпуса Возрождения на лацканах. Черноволосый человек был не Вуди.

Теперь на поле звучал другой голос, голос старика.

— Где они теперь, — печально вопрошал голос, — благолепные фермы, милые улочки с уютными домиками и дружелюбными лицами? Развеяны в прах, говорю я, или почти развеяны — в этот черный век надменности и беспорядка, век неприкаянности и небрежения чистотою расы! Друзья, несметные полчища безродной черни подтачивают священное здание нашего образа жизни. Сегодня утром солнце светило тусклее над Божьим миром.

Сталь над головой Джеральдины отозвалась тяжелым вздохом.

За оградой стадиона тянулся широкий пустырь. По ту его сторону в тени густых кленов стояли пикапы и дряхлые легковушки. Пустырь находился за пределами законной стоянки для машин — широкая полоса песка и дерна, усыпанная мусором.

Рейни шел вдоль машин, ища темноты. Тоска по свободе жгла его горло, как жажда; жуткие краски утра сгущались вокруг него. Сердитые вопли толпы раздавались в насмешку над его слабой рысцой в темноте.