В зеркалах

Патриоты! Наши легионы не такие, как у других. Мы не извращенцы с гнилыми мозгами, как англичане. Мы не жалкая мразь, как французы. Мы не психи, как немцы. Мы не хвастливые маньяки, как итальяшки.

Напротив, наши глаза — самые ясные из всех глаз, глядящих на нынешний мир. Говорю вам: под пристальным широким взором наших голубых глаз коварные правители иностранных орд теряются, как наглые язычники перед просвещенным Моисеем.

И что бы они ни говорили, американцы, помните одно: мы парни что надо! Кто еще может сказать так? Никто! Никто другой так сказать не может: мы парни что надо. Только в Америке люди могут сказать: мы парни что надо, — и я хочу, чтобы вы все сказали это вместе со мной.

Мы парни что надо! — закричал Рейнхарт, взмахнув рукой.

Кто-то на трибунах выстрелил из пистолета.

— Американцы, — продолжал Рейнхарт, — наши плечи широкие и потные, но дыхание наше свежо. Когда ваш американский солдат, сражающийся сегодня, бросает напалмовую бомбу на кучку тарабарящих косоглазых, это бомба с сердцем. В сердце этой бомбы таинственно, но реально присутствует толстая старая дама, которая держит путь на Всемирную выставку. Дама столь же невинна, сколь толста и по-матерински любвеобильна. Эта дама — сила нашей страны. Невинность этой дамы — дай ей полную свободу — обезлиствит все леса тропиков. Эта дама — бич ниггеров! Эта дама — пагуба косоглазых! Ворожите с этой дамой, и метисы, гибриды, хорваты и прочие такие лица просто исчезнут. Столкнувшись с ней, австралийские аборигены валятся с ног и умирают. Латиносы давятся своими наглыми ухмылками. Япошки выпускают себе кишки, извилистые цыганские мозги превращаются в жевательную резинку. Эта дама — Колумбия, друзья мои. Всякий раз, когда она говорит своей маленькой дочке, что Иисус пил газированный виноградный сок, где-то в мире еврей подносит дрожащие серые пальцы к своему лживому горлу и падает замертво.

Опасность, патриоты! Послушайте о характере угрозы! Они хотят снять эту толстую старую женщину с междугородного автобуса. Орлы, она может не доехать до Всемирной выставки. На одном из темных полей Республики, на арбузной грядке притаился, оскалившись, негр с чудовищно раздутым членом. Он непристойно гол, на нем только каска с красной звездой. Он терпеливо ждет, когда мимо проедет автобус дамы. Когда автобус подъедет, он бросится к нему, распаленный такой похотью, что белый человек может только созерцать прыщ на заднице этой похоти.

Автобус дамы приближается. Исчадие зашевелилось. О, ужас! О, американцы — ужас!

Его дыхание плавит стекла, за которыми она сидит; по ее толстому рту бродит толстая улыбка. В голове у нее только одна мысль, и вот какая: «Красивее всего Айова в мае».

Рейнхарт сделал паузу, чтобы всхлипнуть, и всхлип отдался эхом на трибунах.

— Сердце разрывается. Только одна мысль у нее в голове. Красивее всего Айова в мае.

А Черный отпаривает окно ее автобуса, и он хочет ее, родные. Он хочет вытащить ее из комфортабельного креслица и заебать до смерти на горячем гудроне шоссе.

Если он сделает это, друг, небо просыпется бородатыми мужиками. Великие озера обернутся маленькими коричневыми людишками. Наши военные ребята станут педерастами и украсят волосы блестками, и больше не будет напалмовых бомб, американцы! Угроза — внутренняя. Это жуткая угроза. Помогите. Они расправятся с дамой. Не будет для нее Всемирной выставки. О, ужас! Помогите. Красивее всего Айова в мае. Помогите.

Рейнхарт прижал ладонь ко лбу, но ничего под ней не ощутил.

Когда на них обрушилась полуденная яркость прожекторов на стадионе, Рейни весь подобрался и уцепился за сиденье. Охранники перед воротами в последнюю секунду бросились в сторону, но правое крыло зацепило одного из них и с силой ударило о зеленую железную дверь. Двадцать бежавших мушкетоносцев расступились перед ними, как колосья пшеницы.

Рейни пытался поджать ноги; он поглядел вниз и увидел, что урна, в которой покоился прах Мэвис Протуэйт, стоит на грубо сколоченном ящике с надписью: «Динамит». Кроме этого слова на крышке было написано: «С величайшей осторожностью».

— Черт подери! — кричал старик. — Сейчас вы поджаритесь, шакалы!

Пронзительная зелень поля вертелась перед ними волчком, всюду бегали люди. На трибунах дрались.

— Динамит, — сказал Рейни. — У вас в машине динамит.

— Единственный способ, — объяснил ему С. Б. Протуэйт.

Грузовик несся между двумя рядами столиков, отгороженных сеткой, из-под колес летели комья земли. Два коротко остриженных подростка бежали перед ними, размахивая топорищами. Рейни увидел вопящих мужчин в смокингах — их манишки багровели.

— Это же убийство, — сказал Рейни.

Калвин Минноу смотрел на них сосредоточенным взглядом; его шея была обвязана красным платком. Он бросился к пандусу, хватаясь за лацканы.

— Минноу! — закричал старик, делая сумасшедший поворот вправо. — Я приехал за твоей шкурой!

— Это убийство, — сказал Рейни и нагнулся, нащупывая ручной тормоз.

Старик с изумлением уставился на него, а грузовик опять повернул влево.

— Ах ты, сентиментальный шакал! — завопил С. Б. Протуэйт. Глаза у него округлились.

Ручной тормоз не действовал, и Рейни нажал на педаль ножного, а старик бил его по лицу жестким кулачком, пытаясь вести машину одной рукой.

Грузовичок резко повернул и пошел по траве юзом. Рейни оттолкнул старика и остановил машину перед пандусом, к которому бежал Калвин Минноу.

Он увидел, что в другом конце поля перед микрофоном стоит Рейнхарт.

— Сентиментальный фашистский шакал! — кричал С. Б. Протуэйт.

К грузовичку с пистолетами в руках бежали молодые люди с повязками солдат Возрождения. Рейни выпрыгнул в открытую дверцу и побежал к ним навстречу по траве.

— Не стреляйте! — кричал он. — Не стреляйте!

Снизу по пандусу бежали новые солдаты Возрождения. С. Б. Протуэйт вылез из кабины и махал красным флажком, стоя среди разломанной мебели. В кузове у него был дробовик. Он бросил флаг, стал коленями на гнилой диван и приготовился зарядить ружье. Рейни побежал вперед.

Два охранника из агентства схватили его и остановили.

Солдаты Возрождения смотрели то на грузовичок, то на трибуны. Там теперь было немало негров — они прыгали по перевернутым скамьям.

— Черномазые! Черномазые на поле! — завопил кто-то из солдат Возрождения.

— Черномазые у ворот!

— В грузовике! Черномазые в грузовике!

— Солидарность навсегда! — выкрикнул Протуэйт. — Солидарность, вы, шакалы!

— Не стреляйте! — сказал Рейни. Он пытался повернуться, охранники волокли его по траве спиной вперед.

Раздался выстрел из пистолета, и Рейни оглох от страшного удара. Палящий ветер вырвал его из хватки охранников, подбросил, обжигая, в воздух и швырнул на траву. Вверху в ярком свете летели бочонки, стена огня пронеслась по бетонной полосе у выхода. Когда бочонки падали на бетон, земля содрогалась снова и снова. На другой стороне поля в раздевалке вылетели стекла.