В зеркалах

Рейни встал и пошел к эстраде. Брезентовый шатер за ней был охвачен пламенем. Он шел до эстрады очень долго. Мимо бежали люди, обливаясь кровью.

Он поднес руку к лицу и ощутил, что оно в крови. Мелкие осколки фарфора и эмали, впившиеся в его тело, причиняли ему сильную боль.

На эстраде стоял Рейнхарт и смотрел на него с недоумением.

Рейни сказал Рейнхарту, что все кончено. Они поговорили об участии. Он больше не чувствовал себя участником.

Он не разбирал, что ему говорил Рейнхарт. Он думал о всеоружии Божием, но не понимал, что значат эти слова. У него болели все кости.

Перед ним с выражением ужаса на лице стоял полицейский. Он совершенно ясно разглядел окровавленное лицо полицейского, но боль его больше не занимала. Ему очень хотелось пить.

Он опоздал. Он не сумел предотвратить. Когда-то он был здоров, подумал он. Тогда, возможно, у него хватило бы сил.

— Больно, — сказал он полицейскому и упал на траву.

Когда его положили в машину «скорой помощи», он бредил о детях и о Венесуэле.

Рейнхарт подошел к краю эстрады. Вокруг стоял дикий шум. Огней стало как будто больше. На траве играли тени, обещая приятные зрелища где-то еще; но когда он поворачивался, обещание оказывалось невыполненным и раздавался только звук другой окраски.

«Такова жизнь, — думал Рейнхарт. — Пещера Платона. Сквозь тусклое стекло» [119] .

Мимо эстрады пробежал человек с банджо, изо рта у него текла кровь.

Когда Рейнхарт подошел к другому краю эстрады, он увидел, что там, застряв между эстрадой и алюминиевым стояком шатра, лежит адмирал Бофслар. На адмирала упали козлы, и он не мог встать.

— Эй вы! — просипел адмирал. — На помощь! На нас напали. Со всех сторон. Не просить пощады. И не давать. Армагеддон.

119

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (Первое послание к коринфянам 13: 12).

— Отчего взорвался этот грузовик? — спросил его Рейнхарт. — Грузовик просто въехал и взорвался.

Он пошел ко входу в шатер, испытывая смутное разочарование.

И это — Армагеддон! Какой-то хлам летает в воздухе и взрывается. А какой мог быть концерт!

По полю к нему шел Морган Рейни.

— Кончено, — сказал Рейни. — Теперь я понимаю, что все кончено.

— Кто вас об этом спрашивает? — сказал Рейнхарт.

— Я нехорошо себя чувствую, — сказал Рейни. — Мне придется пойти домой.

— Да отнеситесь ко всему этому проще, черт возьми. Считаете, что у вас есть обязательства?

— Да, — сказал Рейни. — Это так.

— Но, разумеется, если все кончено, вы можете просто уйти домой, — сказал Рейнхарт.

— Слава богу, — сказал Рейни. — Я могу уйти домой.

— Слава богу, — сказал Рейнхарт.

Рейни вошел в надвигающийся клин полицейских и упал.

«Хотел бы я знать, когда мне следует уйти домой, — подумал Рейнхарт. — Чрезмерное участие может плохо отразиться на здоровье, — размышлял он. — Это не лучше беспробудного курения травы или пьянства». Он вернулся в шатер и сел на складной стул.

В шатре стало очень жарко. Снаружи раздавался оглушительный шум, который, по мнению Рейнхарта, не мог иметь к нему никакого отношения. Все было залито оранжевым светом.

Ему померещился чей-то голос:

— Почему ты такой злой, детка?

— Да все из-за этой публики, — сказал Рейнхарт. — Не могу удержаться. Я мало от чего могу удержаться.

Он нагнулся, нащупывая на полу футляр с кларнетом. Футляр исчез. Это его встревожило, и он выпрямился. Затем ему пришло в голову, что он не приносил с собой кларнета, и он вспомнил Джеральдину.

Нет, он не приносил с собой кларнета, но, несомненно, был какой-то важный предмет снаряжения, без которого… что? Без которого все потеряно? Он пошарил в карманах, ища темные очки, но они исчезли. Во внутреннем кармане был бумажник, но, когда он потянулся за ним, его рука задела грудь и ничего не почувствовала.

Он решил не поддаваться страхам. Он открыл бумажник и пересчитал деньги, которые лежали там. Денег было много. Ну, подумал Рейнхарт, это хорошо.

Снаружи кто-то завопил.

В шатер вбежал без пиджака Фарли-моряк; он тоже держал в руках бумажник и рулончик банкнот.

— Какого черта ты здесь торчишь? — спросил его Фарли. — Валим отсюда. Или они сожгут тебя заживо.

Рейнхарт с изумлением посмотрел на Фарли.

— Время для выживания наиболее приспособленных, ребята, — сказал Фарли. — Давай займемся выживанием. Вдвоем мы перехитрим всю эту шайку и побьем ее организованностью. Попробуем пробраться через туннель. Единственный путь.

Рейнхарт подошел к двери запасного выхода.

— Полно дыма, — сказал он.

— Черт! — сказал Фарли. — Все-таки надо попробовать.

Он сунул банкноты в карман, а бумажник бросил на пол.

— Я снял с адмирала Бофслара шесть сотен. Кто бы подумал, что старый пердун расхаживает с такой наличностью! Я рассчитывал на горсть мелочишки.

— То есть как? — сказал Рейнхарт.

— Надо уметь распознавать особые ситуации и действовать соответственно, — сказал Фарли. — Его выживание — это не мое выживание, и наоборот.

Они вошли в черный дым прохода, зажав нос платком и согнувшись в три погибели, чтобы избежать наиболее горячего воздуха. Рейнхарт следовал за Фарли вдоль невидимой стены, судорожно кашляя в льняную материю. Ноги и плечи у него абсолютно онемели, основание черепа опоясывал раскаленный обруч; он осознавал только ритм бегущих ног и обжигающее прикосновение стены к своему плечу. После первого десятка метров стало прохладнее, и лампочки под потолком еще горели. Проход влился в широкое низкое помещение с наклонным бетонным полом, на котором неподвижно лежал человек в разорванном дымящемся комбинезоне. Фарли и Рейнхарт остановились возле него. Это был стадионный негр-уборщик. Пальцы мертвеца переплелись, над ключицей синела пулевая рана. Рейнхарт смотрел на рану — он страшно устал.

— Так-так, — сказал Фарли, оглядывая помещение с хладнокровной сосредоточенностью. — Пожарная лестница? Дверь? — рассуждал он вслух.

Ни лестницы, ни двери. На полу, там, где начинался новый проход, стояла корзина с красно-сине-белыми топорищами. Они взяли по топорищу и пошли дальше.

Тут лампочки не горели. Дым сгущался, становилось невыносимо жарко. Они, согнувшись, побежали по струе более прохладного воздуха у левой стены. За поворотом они снова увидели свет, бивший из распахнутой двери в стене прохода. Они услышали кашель, шепот и, бросившись на пол, поползли к открытой двери. Рейнхарт прижал голову к стене, следя за тем, как тень дыма скользит по пятну света на потолке. Потом он посмотрел на тень двери и остался вполне доволен ее формой — клин, треугольник.