Вампир Арман

– Теперь тебя покинет все, что осталось от смертного мальчика, – сказал господин. – Не бойся.

– Музыка кончилась? – прошептал я. Я перекатился на живот и обнял обеими руками господина, лежавшего рядом со мной, подложив локоть под голову. Он привлек меня к себе.

– Спеть тебе колыбельную? – тихо спросил он. Я отодвинулся от него. Из меня потекла зловонная жидкость. Я почувствовал инстинктивный стыд, но он постепенно прошел. Он поднял меня на руки, легко, как всегда, и уткнул лицом себе в шею. Нас захлестнул порыв ветра.

Потом я почувствовал холодную воду Адриатики и безошибочно определил, что лечу вниз, подхваченный морской волной. Море оказалось соленым, восхитительным и не представляло никакой опасности. Я несколько раз перевернулся и, обнаружив, что остался один, попытался найти точку опоры. Я находился в открытом море, недалеко от острова Лидо. Я оглянулся на главный остров и изумительно острыми глазами рассмотрел за огромным скоплением стоявших на якоре кораблей пылающие факелы герцогского дворца.

Послышались перепутавшиеся голоса темного порта, как будто я тайно плавал между кораблями, но это было не так.

Что за удивительная способность – слышать эти голоса, иметь возможность отточить один конкретный голос, разобрать, что он бормочет под утро, а потом настроить слух на другого человека и впитать другие слова.

Я какое-то время держался на поверхности моря и смотрел в небо, пока не ушла вся боль. Я чувствовал, что очистился, и не хотел оставаться один. Я перевернулся и без усилий поплыл к гавани, и, приближаясь к кораблям, я двигался под водой.

Меня поразило, что я могу видеть, что происходит под водой. В ней было достаточно жизни – огромные якоря, закрепленные на пористом дне лагуны, изогнутые днища галеонов. Настоящая подводная вселенная. Мне хотелось продолжить исследования, но я услышал голос моего господина – не телепатический голос, как мы сейчас говорим, но слова, произнесенные вслух – очень тихо призывающий меня вернуться на площадь, где он меня ждал.

Я стянул с себя вонючую одежду, выбрался из воды нагишом и поспешил к нему в холодной темноте, восторгаясь тем, что мороз не производит на меня впечатления. Увидев его, я раскинул руки и улыбнулся.

В руках он держал меховой плащ, который он раскрыл мне навстречу, вытер им насухо мои волосы и закутал меня в него.

– Ты чувствуешь новую свободу. Твои босые ноги не задевает ледяной холод камней. Его ты порежешься, твоя эластичная кожа мгновенно исцелится, ни единое маленькое ползучее создание тьмы не вызовет в тебе отвращения. Они не причинят тебе вреда. Болезни тебя не коснутся.

– Он осыпал меня поцелуями. – Самая зачумленная кровь тебя только накормит, так как твое сверхъестественное тело очистит ее и поглотит. Ты – могущественное создание, а что в глубине? В твой груди, к которой я сейчас прикасаюсь, бьется твое сердце, твое человеческое сердце.

– Правда, господин? – спросил я. Я был вне себя от восторга и впал в шутливое настроение. – И с чего бы ему остаться человеческим?

– Амадео, разве ты находил меня бесчеловечным? Разве ты замечал во мне жестокость?

Мои волосы, стряхнув с себя воду, высохли практически мгновенно. Теперь мы вышли с площади рука об руку, я завернулся в тяжелый меховой плащ.

Когда я не ответил, он остановился, снова обнял меня и начал жадно целовать.

– Ты любишь меня, – сказал я, – таким, как сейчас, даже больше, чем раньше.

– О да, – сказал он. Он грубо схватил меня и покрыл поцелуями все горло, все плечи, всю грудь. – Теперь я не причиню тебе вреда, не задушу твою жизнь неловким движением. Ты мой, из моей плоти и крови.

Он остановился. Он плакал. Он не хотел, чтобы я это заметил. Он отвернулся, когда я попытался поймать его лицо дерзкими руками.

– Господин, я люблю тебя, – сказал я.

– Обрати внимание, – сказал он, стряхивая меня, явно недовольный своими слезами. Он указал на небо. – Ты всегда сможешь узнать, когда наступит утро, если будешь внимателен. Ты чувствуешь? Слышишь птиц? В каждой части света есть птицы, которые поют прямо перед рассветом.

Мне пришла в голосу мысль, мрачная и страшная, что одной из тех вещей, которых мне не хватало в подземной Печорской Лавре, было пение птиц. Там, в степи, когда я охотился вместе с отцом и переезжал от рощи к роще, мне всегда нравилось, как поют птицы. Нам никогда не приходилось подолгу торчать в жалких киевских хибарах на реке без этих запрещенных путешествий в степи, откуда не вернулось столько людей.

Но это прошло. Вокруг меня окружала милая Италия, милая Серениссима. Со мной был мой господин и великое, сладострастное чудо этого превращения.

– Ради этого я и поехал в степи, – прошептал я. – Ради этого он и забрал меня из монастыря в тот последний день.

Господин печально посмотрел на меня.

– Надеюсь, – сказал он. – Все, что я знал о твоем прошлом, я прочел в твоих мыслях, пока они были мне открыты, но теперь они закрылись, закрылись, поскольку я сделал тебя вампиром, таким, как я сам, и мы никогда уже не узнаем мыслей друг друга. Мы слишком близки, общая кровь оглушительно ревет в наших ушах, когда мы стараемся в тишине поговорить друг с другом, и я навсегда отпускаю ужасные образы подземного монастыря, которые так ярко мелькали в твоих мыслей, но всегда в агонии, всегда в почти полном отчаянии.

– Да, в отчаянии, и все это ушло, как страницы, вырванные из книги и брошенные по ветру. Вот так, просто ушло.

Он поторопил меня. Мы шли не домой. Мы шли другим путем, темными переулками.

– Мы идем в нашу колыбель, – сказал он, – то есть, в наш склеп, в нашу постель, то есть, в нашу могилу.

Мы вошли в старый обветшалый палаццо, единственными жителями которых было несколько спящих бедняков. Мне там не понравилось. Он приучил меня к роскоши. Но мы вскоре попали в подвал – практически невозможная вещь для зловонной и мокрой Венеции, но этой действительно был подвал. Мы спустились по каменной лестнице, прошли сквозь толстые бронзовые двери, которые не смог бы открыть обычный человек, и в результате в кромешной темноте достигли последней комнаты.

– Когда-нибудь ты и сам наберешься сил, – прошептал мой господин, – чтобы проделывать этот фокус.

Я услышал бешеный треск и маленький взрыв, и в его руке запылал огромный яркий факел. Чтобы зажечь его, ему понадобилось лишь усилие мысли.

– С каждым десятилетием ты будешь становиться сильнее, а потом и с каждым веком, и много раз за свои долгую жизнь тебе предстоит убеждаться, что твои способности совершили волшебный скачок. Проверяй их с осторожностью, а то, что обнаружишь – защищай. Используй все, что обнаружишь, с умом. Никогда не остерегайся никаких способностей, это так же глупо, как и человеку остерегаться своей силы.

Я кивнул, завороженно уставившись на огонь. Никогда еще я не видел таких красок в простом огне, и я не испытывал никакого отвращения, хотя и знал, что это – единственное, что может меня уничтожить. Он же сам так сказал, правда?

Он сделал жест. Я должен осмотреться в комнате. Что за потрясающее помещение! Оно было обито золотом! Даже потолок золотой! В центре стояло два каменных саркофага, каждый украшен вырезанной в старом стиле фигурой, то есть, строгой и более торжественной, чем обычно; и по приближении я увидел, что эти фигуры представляли собой рыцарей в шлемах и в длинных туниках, с тяжелыми широкими мечами, высеченными у боков, руки в перчатках сложены в молитве, глаза закрыты в вечном сне. Каждая фигура была позолочена и местами покрыта серебром, а также усыпана бесчисленными маленькими драгоценными камнями. На поясах рыцарей сверкали аметисты. Воротники туник украшали сапфиры. Топазы блестели на ножнах их мечей.